Всюду кровь
Шрифт:
– Спасибо, что вспомнил обо мне! Кстати, он съехал и не оставил нового адреса!
«Нечего врать, ты отлично знаешь его новый адрес – адрес Стеллы!» – зашептал ему внутренний голос.
Хлопнув входной дверью, Миро бросил на пол Лемюэля, который решил, что безопаснее всего будет растянуться в углу прихожей. При этом он все же не спускал глаз с кармана, в котором лежала кость.
– Как мне все это надоело! – гремел Миро, яростно комкая забытую на столе салфетку. – Селим…
Что он знал о Селиме? Ничего. А что, если он тоже часть заговора? Какого заговора? Думаешь, кто-то плетет интриги и строит заговоры, желая уничтожить всех букинистов? Нет, лучше даже так: всех букинистов, у
Миро схватился за сахарницу и замер, подняв ее над столом: перед ним лежала газетная вырезка с заметкой о смерти Эмильены Багу. Сев на стул, он поставил сахарницу себе на колени и перечитал заметку. В голове у него крутился единственный вопрос: почему эта Шарлин Кросс, которую наверняка допрашивала полиция, не упомянула о том, что он приходил к покойной?
Он вздохнул. Придется снова пропустить работу, хотя погода вполне сносная. Он должен все выяснить – пусть даже и рискует в конце концов оказаться в полиции. Действовать. Больше не быть марионеткой, которую дергает за ниточки невидимое и враждебное существо.
Он отправился в туалет – идеальное место для размышлений. Краска на стенах местами облупилась, создавая таинственные изображения. Миро ногтем отковырял еще квадратный сантиметр, увеличивая размеры рогатой маски, странным образом напоминавшей лицо Диего – аккордеониста с четвертой линии метро. Кстати, интересно узнать, этому самому Диего тоже уготована роль в этом заговоре?
Миро вышел из метро на станции «Урк» и свернул на авеню Жан Жорес, щурясь от слишком яркого солнца. Если мы так и будем все время проводить под землей, то скоро превратимся в кротов!
Потрескавшаяся стена старого дома на улице д’Опуль все так же возвещала скорую встречу с тихой поступью домашних туфель и их сумрачной властью.
Миро миновал сапожную мастерскую, канцелярский магазин, парикмахерскую, отметив по пути, что его объявления исчезли. Он решительным шагом вошел в кондитерскую и купил слоеную булочку с яблочной начинкой. Тощая молоденькая продавщица с прыщавым лицом даже не взглянула на него. Миро кашлянул, желая привлечь ее внимание, и спросил:
– В прошлый понедельник вы разрешили мне повесить объявление на двери вашей кондитерской. Вы его сняли?
Девица обиженно задрала верхнюю губу, обнажив редкие острые зубы.
– Я? Нет. Я его не трогала. Это все дама, которая пришла следом за вами. Она сказала, что объявление уже не актуально.
Миро открыл было рот, собираясь расспросить ее, узнать подробности, но тут дверь открылась, и кондитерскую заполнила толпа домохозяек из соседних домов. Прежде чем обслужить их, девица бросила на Миро взгляд, словно говоривший: «Эй, ты, проваливай, мне не до тебя!». Он вышел на улицу. «Право слово, хуже, чем очередь за хлебом во времена оккупации. Зайду к ней позже», – пробормотал он и пошел дальше. Дойдя до дома номер 52, он оглядел его с противоположного тротуара. Ни полицейских, ни машин, доверху набитых секретными агентами, никого. Хотя нет. Из дома вышла необъятных размеров дама: шагая, она сильно раскачивалась и попеременно опиралась на две трости, нелепая пляска которых напомнила Миро старую шутку его матери: «Мадам, вас так шатает из стороны в сторону, что вы наверняка в курсе всех квартальных дел. Поможете мне найти новую квартиру?»
Миро последовал за ней. Путь оказался недолгим: через несколько метров она резко свернула на кладбище Ла Вилетт. По мере приближения к одной из хозяйственных построек качка усилилась. Подойдя к домику, дама зажала под мышкой обе трости, наклонилась,
подняла стоящую тут же лейку. Нетвердым шагом она направилась к ближайшей могиле, склонилась над ней и явно предалась размышлениям. Миро тут же схватил другую лейку и подошел к соседней могиле. Краткий взгляд на могильную плиту сообщил ему, что он собирается почтить память Валентины Журд, умершей в 1972 году, упокой Господь ее душу. Краем глаза Миро видел толстую даму, которая вовсе не думала молиться: она аккуратно расправляла в видавшей виды вазе букет хризантем. По движениям ее губ он понял, что она разговаривает сама с собой. С глухим стоном она попыталась поднять лейку. Миро ее опередил.– Хотите, я принесу воды?
– О, это было бы так мило, у меня страшно ломит все тело. Но мне не хочется вас беспокоить…
– В любом случае мне тоже нужна еще вода.
– Вы собираетесь что-то тут поливать?
Оба уставились на могилу Валентины Журд. На черной гранитной плите лежали два пластиковых пиона, рядом с ними стоял горшок с засохшим растением.
– На самом деле… Я посадил вокруг траву.
– Не знаю, взойдет ли она теперь, – скептически заметила дама.
Миро, задыхаясь, притащил от водопроводного крана две полные лейки, до боли оттянувшие ему руки. «Да, старик, ты не молодеешь. Хотя этого от тебя никто и не ждет!»
– Вы очень добры, в наше время это большая редкость… Не могли бы вы полить здесь, где герань, да-да, а теперь с другой стороны, тут у меня циннии и анютины глазки. Вот спасибо!
Поливая растения, Миро растерянно изучал последнее пристанище Жерара Манжена, 1906–1984, сотрудника Управления парижского транспорта, «любимого супруга и доброго друга», утопающего в цветах и безделушках: его могилу украшало множество выбитых золотыми буквами надписей и гипсовые рамки с фотографиями. «Будь моя воля, я бы завещал, чтобы меня похоронили в лесу, в безымянной могиле», – подумал Миро.
– Хотите, я вам помогу? – спросила старуха.
– Нет-нет, я справлюсь…
Миро полил гравий вокруг могильной плиты, убеждая себя, что все в этом мире имеет какую-то цель: что-нибудь здесь непременно вырастет, хотя бы пара одуванчиков.
– Это, конечно, не мое дело, но вам, пожалуй, стоит убрать этот сухой куст, он не красит могилу.
– Да, вы правы, он засох. Надо было приехать раньше, но я живу за городом, вырваться бывает нелегко, – ответил Миро и резко подхватил горшок с кустом, как будто бы желая его наказать.
– Знаете, я живу совсем рядом, но прихожу сюда раз в две недели, не чаще, – простонала дама. – Представьте себе, пятый этаж без лифта! Хорошо хоть, что месье Бурдуэн ходит за покупками, он так добр ко мне, правда, пьет, как сапожник. В квартире окно не открыть – никакого свежего воздуха, да еще и кошки этой нашей сумасшедшей: мочой воняет так, что деваться некуда! Вот я и прихожу два раза в месяц поговорить с моим Жераром. Он не может мне ответить, так что беседа у нас выходит спокойная. А вы?
– Я?
– Вы к кому пришли?
– Эмм… к тетке, – ответил Миро, указывая на могилу.
– Да что вы? Как интересно, а я-то думала, у нее никого не было.
– Вы ее знали?
– Ну конечно, раньше-то я всех тут знала, я ведь живу здесь уже сорок лет. Так что же, получается, вы племянник Валентины?
– Через… через жену, – пробормотал Миро и поспешил добавить плаксивым голосом: – Да, все мы смертны, «всякий миг нашей жизни на шаг приближает нас к смерти…» [46] .
46
* Пьер Корнель, «Тит и Береника», 1670 г.