Вторая мировая: ошибки, промахи, потери

С другой стороны, Советский Союз постоянно намекал на то, что его очень устроил бы возврат к тому объему товарооборота, что был у него с Германией до Гитлера. Таким образом, две великие державы толкала навстречу необходимость торговых связей. Некоторые источники, в том числе советские историки, настаивают на том, что идею Советско-Германского пакта о ненападении, подписанного в августе 1939 года, впервые выдвинул Гитлер. Они ссылаются на длинный разговор, состоявшийся у Гитлера с советским послом на приеме в Берлине в январе 1939 года.

Празднование Нового года было отложено на 12 января для того, чтобы оно смогло пройти в новом роскошном здании Рейхсканцелярии, построенном архитектором Альбертом Шпеером на Фоссштрассе. Дворец сверкал полированным мрамором, мозаиками и бронзой. Кабинет Гитлера, длиной 80 футов и с 60-футовым потолком, был спроектирован так, чтобы подавлять посетителей, которым предстояло пройти по вытянутому помещению к огромному мраморному столу фюрера. На праздничном приеме папский нунций, дуайен дипломатического корпуса, обратился к Гитлеру с речью, пожелав ему счастья и успехов в новом году. Как только краткая официальная церемония окончилась, Гитлер на глазах у всех присутствующих отвел в сторону советского посла и проговорил с ним больше тридцати минут. В свете торжественного дипломатического приема это было красноречивым свидетельством того, что Германия хочет изменить приоритеты своей внешней политики. На самом деле это было ответом на встречу советских и германских торговых экспертов, состоявшуюся в Берлине 22 декабря, и последующее одобрение Сталиным выделения кредита в 200 миллионов рейхсмарок.

Вряд ли стоит удивляться, что сообщения о надвигающемся русско-германском торговом соглашении появились и во Франции и в Великобритании. В «Ньюс кроникл» от 27 января появилась более подробная статья, в которой предполагалось, что Советско-Германский договор неизбежен. Эта статья была написана Верноном Бартлеттом, известным своими тесными связями с советскими официальными кругами, и русские газеты перепечатали ее без комментариев. Возможно, расчеты Гитлера на тот вклад в германскую экономику, который привнесут Австрия и Чехословакия, ослабили его стремление заключить договор со Сталиным, ибо только в Страстную Пятницу 7 апреля Иоахимм фон Риббентроп, министр иностранных дел Германии, поручил Петеру Кляйсту, эксперту из своего аппарата, установить контакт с советскими дипломатами, чтобы ускорить продвижение переговоров. Все специалисты сходятся во мнении, что у Риббентропа не было ни таланта, ни знаний, ни опыта; работа над Советско-Германским договором о ненападении стала вершиной его карьеры.

Через несколько дней Кляйст уже чаевничал с Георгием Астаховым, бородатым советским поверенным в делах в Берлине, имевшим право встречаться с иностранцами и оставаться с ними наедине. Через десять дней советский посол в Берлине посетил министерство иностранных дел. Он поинтересовался, можно ли рассчитывать на то, что контракты на поставки вооружения с концерном «Шкода» будут соблюдаться теперь, после оккупации Чехословакии германскими войсками. Посол признался, что в действительности советское правительство хочет проверить, действительно ли Германия собирается возобновить торговлю с Россией.

На Первомайском параде в Москве Сталин встретил своего министра иностранных дел подчеркнуто холодно. Айви Литвинова, жена министра, уроженка Англии, воскликнула: «Черт бы побрал этого дурака Чемберлена!» — и все те, кто мог разбираться в едва уловимых предзнаменованиях советской внешней политики, заключили, что отныне взгляд Сталина обращен на Берлин. Французская и британская делегации, прибывшие в Москву для переговоров, подтвердили опасения Сталина. В них отсутствовали хоть сколько-нибудь значимые фигуры, и, вместо того чтобы прилететь самолетом или прибыть на борту быстроходного боевого корабля, делегации пять дней качались на волнах на борту древнего пассажирского лайнера «Сити оф Эксетер».

Придя в германское министерство иностранных дел за ответом на запрос о контрактах со «Шкодой», Астахов заметил, что новый министр в правительстве Сталина, Вячеслав Молотов, также является председателем Совета министров, то есть уступает влиянием одному только Сталину. В отличие от своего предшественника Молотов не был евреем, и это тоже было сигналом нацистам. Правда, у него была жена-еврейка, но это держалось в строжайшей тайне.

Молотов был человеком «выдающихся способностей, но при этом хладнокровно безжалостным», как написал в военных мемуарах Черчилль, добавивший, что «похожая на пушечное ядро голова, черные усики и проницательные глаза Молотова, его каменное лицо, великолепные ораторские качества и невозмутимость свидетельствовали о его способностях и мастерстве». Настоящая фамилия Молотова была Скрябин; племянник знаменитого композитора, он в детстве учился музыке, но потом занялся политикой и стал полностью зависим от мыслей и взглядов Сталина. Его назначение на пост министра иностранных дел было сигналом нацистам, что отныне они имеют дело с самим Сталиным.

Следующий внезапный прорыв вперед в переговорах произошел, когда Риббентроп предупредил Гитлера о возможности заключения военного договора России с Францией и Великобританией. Нацисты до сих пор не выходили за рамки обсуждений вопросов торговли, но это неожиданное развитие событий вынудило Риббентропа вновь отказаться от обычных каналов и направить личного представителя, чтобы тот поторопил ход переговоров. Астахов принял приглашение отужинать в отдельном кабинете в «Эвесте», уютном небольшом ресторанчике в центре Берлина, где было изобретено блюдо «бифштекс по-голштински», названное так в честь знаменитого дипломата эпохи Бисмарка. Посланник Риббентропа и его собеседник проговорили далеко за полночь, и разговор больше не ограничивался одной торговлей. Были обсуждены, и притом весьма успешно, все темы, представляющие обоюдный политический и экономический интерес.

Теперь настал черед Германии нетерпеливо подталкивать переговоры вперед, и Советы добились удовлетворения почти всех своих условий. Когда Астахов заподозрил истинные мотивы немцев, его отозвали и посадили в тюрьму, где он и скончался в 1941 году. Существовало прекрасное объяснение нетерпеливости немцев. Договор должен был быть оглашен до начала германского вторжения в Польшу, а военные действия необходимо было завершить до начала зимних дождей.

20 августа Гитлер послал телеграмму Сталину с просьбой принять германского министра иностранных дел Риббентропа, направляющегося в Москву. Эта личная просьба, направленная непосредственно Сталину, а также то, что Гитлер обращался к нему как к главе государства, в то время как он формально был лишь секретарем коммунистической партии, было весьма кстати. Летом 1939 года, как и за год до этого, на Дальнем Востоке произошли столкновения Красной армии с японскими войсками. Сталин, как и Гитлер, больше всего боялся войны на два фронта, и для того чтобы избежать ее, был готов поверить даже Гитлеру.

Предупреждения о готовящемся пакте Гитлера — Сталина, а также то, как два диктатора договорились разделить Польшу надвое, шли как в Лондон, так и в Париж. Генерал Карл Боденшатц, однополчанин Геринга времен Первой мировой войны, затем ставший его доверенным лицом в ставке Гитлера, раскрыл замыслы Германии французскому авиационному атташе в Берлине, а затем связался с британским министерством иностранных дел. Доктор Карл Герделер, один из наиболее активных антифашистов, также предупреждал западные державы. Британское министерство иностранных дел игнорировало все подобные сообщения, рассматривая их как попытки помешать переговорам Великобритании с Россией.

Гитлер был уверен, что Молотов подпишет пакт о ненападении. Настолько уверен, что 22 августа в своей резиденции в горах в Берхтесгадене обратился к высшему военному командованию по поводу предстоящего вторжения в Польшу: «Наши противники [французы и англичане] — это жалкие трусливые черви. Я видел их в Мюнхене… Впоследствии победителя не спрашивают, говорил ли он правду… Закройте свои сердца для жалости. Будьте жестокими… Сильный всегда прав».

На следующий день в Москве был подписан Советско-Германский договор о ненападении. В соответствии с вероломной феодальной природой обоих режимов многие из важных статей держались в строжайшей тайне. Риббентроп был обнадежен теплым приемом, который получили в Москве он сам и сопровождавшая его делегация. «Я все равно что был окружен старыми партийными товарищами», — сказал он. Состоялся званый ужин. Все много ели и пили, Сталин провозгласил тост за Гитлера и сказал, что ему известно, как сильно немецкий народ любит своего фюрера.

Подобно чикагским гангстерам, Гитлер и Сталин разделили Восточную Европу на две сферы влияния, договорившись, что у себя каждый может делать все, что ему заблагорассудится. Территория, доставшаяся Сталину, включала в себя прибалтийские государства и Финляндию, а в Польшу должны были вторгнуться войска обеих держав, разделив ее территорию приблизительно пополам.

Как только было объявлено о подписании договора, журнал «Лайф» связался по телеграфу с высланным из России Львом Троцким, проигравшим Сталину в борьбе за наследство Ленина, и попросил его изложить свое мнение по этому поводу. Из Мехико пришел пророческий ответ: «[Сталин] видит отчетливо вблизи, но в исторических масштабах он слеп. Изворотливый тактик, он не является стратегом».