Вторая мировая война. Ад на земле

Лишь технократы, посвященные в экономические и производственные тайны рейха, не обольщались иллюзиями. Людские резервы неуклонно сокращались, а рост производства самолетов происходил в основном за счет устаревших моделей. Генерал Гальдер писал в дневнике 23 июля: «Хроническая склонность недооценивать возможности противника постепенно приобретает гротескные пропорции». В сентябре у немецкой армии начались существенные затруднения. Отряды в южных горах застигли снежные бури; постоянная смена планов нарушала ход операций. Наступление то и дело откладывалось или отменялось из-за недостатка топлива. Первая танковая армия застряла на три недели, тем самым предоставив сталинским командующим драгоценную передышку. Почти все самолеты были брошены на Сталинград без учета того, как это скажется на других операциях. 12 сентября первые отряды немцев вошли в город.

Ни советские солдаты, ни мирные жители не могли и догадываться о тех проблемах, с которыми столкнулись немцы. Они видели только поражение собственных войск и обрушившиеся на них несчастья: резню и голод. 23 октября комиссар Павел Калитов с горечью писал из Логово, получив очередной приказ об отступлении: «Гражданские взвыли. Всё эвакуировать. Везде рыдания, слезы, скорбь. Только подумать: вот-вот начнется зима, а их с детишками гонят на мороз. Куда им идти? Наши отступают. Немцы нашли слабое место в нашей обороне. В газетах часто мелькают фразы вроде “под натиском превосходящих сил противника”. А что же мы? Почему не соберем таких же “превосходящих сил”? В чем дело? За шестнадцать месяцев мы многому научились. Как тяжело оставлять селения. Новые жертвы, новые кровавые мучения, новые проклятия обрушиваются на нас. [Крестьяне скажут]: “Вот они, наши защитники”»¹¹.

Пожилая женщина с презрением сказала Василию Гроссману о руководителях страны: «Пустили их, дурачки, вглубь, на Волгу, отдали пол-России»¹². Из Кремля доносились новые лозунги: «Ни шагу назад! До последней капли крови!» Перед лицом надвигающейся катастрофы – половина европейской территории Советского Союза уже была оккупирована – Сталин опомнился и принял спасительное решение: в сентябре он назначил Жукова заместителем Верховного главнокомандующего и направил его под Сталинград с приказом готовить масштабное контрнаступление. На первый план вышли соображения военной необходимости, отодвинув прежние идеологические доводы: вернулось состоявшее двадцать с лишним лет под запретом офицерское звание, командиров освободили от обязанности подчиняться комиссарам, и с этого момента продвижение по службе определялось компетентностью офицера. Полное признание в качестве стимула доблести получили ордена и медали – в Красной армии к 1945 г. их было вручено 11 млн (в США – всего 1,4 млн).

Сталин, в отличие от Гитлера, усвоил урок. Теперь он делегировал полномочия командующим фронтами, не отказываясь при этом от власти Верховного главнокомандующего. И эти решительные шаги спасли Красную армию после летних неудач. «Нам еще учиться и учиться, – писал комиссар Павел Калитов 4 сентября 1942 г. – Для начала нужно покончить с беспечностью»¹³. Николай Белов мрачно описывает результаты проверки боевой готовности подразделения: «Результаты самые плачевные. Юсупы (казахи) не могут повернуться ни направо, ни налево, жуткий народ, бараны самые настоящие. Смирнов, Калинин и Костенко едут за новым пополнением. Если дадут опять казахов, тогда заранее можно считать себя обреченным»¹⁴. Но Красная армия действительно училась, пусть и ценой большой крови, и получала подкрепления – людьми, танками и самолетами.

Осенью и зимой 1942 г. в сером, некрасивом промышленном городе на Волге развернулось одно из самых жестоких сражений той войны. В воскресенье 23 августа немцы провели воздушный рейд с участием 600 бомбардировщиков. За 14 часов налета погибло 40 000 гражданских – столько же, сколько погибло в Англии за весь период блицкрига 1940–1941 гг. Налеты люфтваффе продолжались изо дня в день. «Мы целыми днями летали над пылающим полем Сталинградской битвы, – писал пилот Stuka Герберт Пабст. – Для меня непостижимо, как люди остаются жить в таком аду, но русские цепляются за руины домов, прячутся в подвалах, в искореженных стальных скелетах заводов»¹⁵. Первую массированную наземную атаку Паулюс предпринял 13 сентября, и с тех пор не прекращались схватки среди руин. Командовавший 62-й армией генерал Василий Чуйков писал: «Улицы города мертвы. Ни единой зеленой ветки на деревьях, все погибло в огне»¹⁶.

Бетонные глыбы вокзалов и заводов быстро превращались в груды щебня. Но в каждом таком здании лилась кровь, их не слишком изысканные названия стали легендой Великой Отечественной войны: элеватор у второго вокзала, грузовая станция, главный вокзал, химический завод «Лазурь», металлургический завод «Красный октябрь», оружейный завод «Баррикадный». На первом этапе Сталинградской битвы Красная армия удерживала прямоугольник длиной 50 км и шириной 35 км, и его периметр быстро сокращался. По требованию Сталина три армии предприняли контратаку на северном фланге, но были отбиты. Немцы в свою очередь многократно пытались захватить два ключевых пункта: «Высоту 102» (высота Мамаева кургана в метрах) и переезд через Волгу около Красной площади – через него в город поступали подкрепления и боеприпасы и вывозили раненых. В иную ночь две и даже три тысячи раненых переправлялись в темноте через почти двухкилометровой ширины покрытую льдом реку на восточный берег. Увозили раненых те же лодки, которые доставляли новых солдат и припасы. Подкрепления зачастую везли на паромах посреди дня, под огнем люфтваффе – не поспевали сменять защитников. Александр Гордеев, моряк-пулеметчик, с сожалением глядел на то, как солдаты цепляются за поручни палубы вопреки приказу спуститься в трюм: «Командиры загоняли их пинками, ругались и кричали сержанты. Байда и двое здоровенных моряков хватали и толкали вниз по трапу упирающихся бойцов… С берега подносили ящики со снарядами, патронами, продовольствием. Глядя на штабель ящиков с боеприпасами в пяти шагах от нашего максима, я отчетливо представлял, что будет, если в них попадет снаряд немецкого самолета»¹⁷. Вскоре другой паром, переправлявший раненых, был подбит бомбардировщиками. «Раненые, сто с лишним человек, сидели и лежали в каютных помещениях, а из трюма лезли беженцы. Стоял сплошной крик, перекрывающий грохот взрывов»¹⁸.

Подкрепления прямо с паромов бросали в бой. Командующий 62-й армией генерал Василий Чуйков повторял: «Время – кровь». Взрывы бомб и снарядов, треск выстрелов, уханье минометов не смолкали ни днем, ни ночью. Чуйков рассказывал: «Бойцы, подходя сюда, говорили: “Ну, подходим к аду”. А пробыв день-два, говорили: “Нет, тут в десять раз страшней и хуже, чем в аду”»¹⁹. Молодая женщина, санитарка, признавалась: «Мы войну себе совсем не так представляли»²⁰. Они воображали, что там все в огне, дети плачут, бегают бездомные кошки, но в Сталинграде все оказалось намного страшнее. Девушка прибыла в Сталинград вместе с группой подруг из Тобольска – очень немногие из них уцелели.

Русские солдаты наконец-то смогли проявить свои лучшие качества в рукопашном сражении. Здесь не было места для стремительного наступления танков, для хитроумных маневров. Немецкие солдаты изо дня в день шаг за шагом пробивали себе путь к Волге, сквозь завалы разрушенных домов, в которых, голодая, замерзая, ругаясь на чем свет стоит, сражались и погибали русские. На теле убитого защитника Сталинграда нашли письмо, написанное дочкой: «Я без вас шибко скучаю. Приезжайте хоть один час на вас посмотреть. Пишу, а слезы градом льются. Писала дочь Нина»²¹.

Чуйков описывал Василию Гроссману положение: «Самое тяжелое чувство: где-то трещит, все грохочет, посылаешь офицера связи, и его убивает. Вот тогда весь дрожишь от напряжения»²². 2 октября на штаб Чуйкова обрушился поток горящей нефти из находившихся поблизости баков, в которые угодили немецкие бомбы. Столб огня и дыма высотой в сотни метров взметнулся к небу, погибло 40 офицеров штаба. На тракторном заводе продолжался бой насмерть: покрытые копотью, измученные, полуголодные бойцы пытались не пропустить сквозь развалины немецкие танки. На какой-то момент советский плацдарм на западном берегу Волги съежился до нескольких сотен метров.

Русские сражались с самоотверженностью, стимулируемой, как обычно, страхом: за отступление без приказа расстреливали на месте. Василий Гроссман писал: «В эти тревожные дни, когда гром сражений слышен на окраинах Сталинграда, когда по ночам видны высоко над головой зажигательные ракеты и бледно-голубые лучи прожекторов шарят по небу, когда на улицах города появились первые изуродованные шрапнелью грузовики, везущие раненых и пожитки отступающих штабов, когда передовицы возвестили о смертельной опасности для страны, страх проник во многие сердца и многие взгляды устремились на тот берег Волги». Гроссман, конечно же, подразумевал, что люди хотели бы вырваться из котла на восточный берег. Но попытка спастись обходилась недешево: 13 500 солдат было расстреляно под Сталинградом по обвинению в трусости или дезертирстве, а многих просто убили на месте. 23 сентября Берия, как обычно, докладывает (и такие рапорты он подавал ежедневно), что за истекшие сутки блокирующие отступление войска НКВД задержали 659 человек: «семь трусов и один враг народа»²³ были расстреляны перед их отделениями. Еще 24 человека остаются под арестом, в том числе «один шпион, три изменника родины, восемь трусов и восемь врагов народа».

Паулюс много раз атаковал, но сил для прорыва у него не хватало. Хитроумных маневров никто в ход не пускал, все сводилось к сотням ежедневных смертельных схваток между немцами и русскими, и обе стороны терпели одинаковые лишения. Спасаясь от налетов вражеской авиации, Чуйков старался развернуть свои войска вплотную к противнику. Бомбардировки уничтожили город, но – как предстояло убедиться и союзникам – руины создают серьезное препятствие на пути танков и оборонять их удобнее, чем целые здания и свободные улицы. Солдаты были все время голодны, все время мерзли. Огонь минометов и прицельные выстрелы снайперов грозили смертью при любом неосторожном движении: многие погибли, когда подбирали оружие и боеприпасы или стояли в очереди к полевой кухне. Погибали и женщины. Чуйков горячо воздавал должное их заслугам – они служили в армии регулировщицами, санитарками, машинистками, зенитчицами.