Вторая мировая война. Ад на земле

«Уже в восемь утра разогрелось, поднялись облака пыли», – писал Павел Ротмистров, командир гвардейской танковой армии. Его танки длинными колоннами двигались на оборону курского выступа. «К середине дня пыль сбивалась уже плотными тучами, толстым слоем лежала на придорожных кустах, на полях пшеницы, на танках и грузовиках. Темно-красный солнечный диск едва проглядывал сквозь серую пелену пыли. Танки, пушки-самоходки и трактора, бронемашины для перевозки пехоты и грузовики, продвигались в этом мареве. Солдат мучила жажда, промокшие от пота гимнастерки липли к телу. Особенно трудно приходилось водителям. Кто умел писать, те сочиняли прощальные письма, неграмотные диктовали свои послания товарищам»¹⁹. Двадцатилетний Иван Панихидин уже был тяжело ранен в боях 1942 г. Теперь, вновь приближаясь к линии фронта, он с гордостью помышлял об участии в битве за свою родину. «Через несколько часов вступаем в бой, – писал он в последнем письме отцу. – Концерт уже начался. Нам остается его продолжить. Пишу под грохот артиллерийской канонады. Скоро перейдем в атаку. На земле и воздухе идет сражение… и советские воины стоят на своих рубежах»²⁰. Несколько часов спустя Панихидин был убит.

Самолеты люфтваффе начали бомбить позиции русских за несколько дней до атаки. На их счету значилось прямое попадание в дом, где разместился Рокоссовский, но сам маршал в тот момент, к счастью, находился в другом месте. На огонь немецкой артиллерии русские ответили массированным обстрелом, едва ли хоть один клочок земли, на которой огромным человеческим массам предстояло вступить в бой, остался непотревоженным. 5 июля Модель ударил с севера, а на юге начала наступление Четвертая танковая армия. С самого начала обе стороны понимали, что битва под Курском станет титаническим испытанием человеческих сил и воли. Бомбардировщики Stuka и эсэсовские «Тигры» причинили существенный ущерб русским T-34. Часть новых немецких «Пантер» вышла из строя из-за поломок, но прочие успешно продвигались, давя противотанковые орудия противника, а немецкая мотопехота атаковала пехоту Жукова, поливая пламенем из огнеметов окопы и блиндажи. Артиллерия с обеих сторон грохотала без передышки.

За три дня немецкой армии, продвигавшейся с севера, удалось преодолеть 30 км, и казалось, что она близка к прорыву. Армия Рокоссовского в целом выдержала жесточайший натиск, но некоторые ее части дрогнули. В отчете СМЕРШ перечисляются офицеры, которых сочли виновными в трусости: «Низкую боеспособность показал 47-й СП [18] . Второй батальон этого полка во главе с командиром полка Ракитским самовольно оставил свой рубеж, другие батальоны, поддавшись панике, также оставили рубежи… Командиры: 47-го СП – подполковник Карташев и 321-го СП – подполковник Волошенко растерялись и, потеряв управление батальонами, должных мер к восстановлению порядка не приняли… Старший командный состав дивизии, в том числе и командиры 47-го и 321-го СП, проявили растерянность, а некоторые из них струсили и дезертировали с поля боя. Командир 203-го АП [19] майор Гацук в начале боя первым оставил КП [20] и действиями полка не интересовался, а впоследствии, взяв с собой телефонистку Ганиеву, уехал в тыл полка, где пьянствовал, и в полк вернулся только 7.VII .1943»²¹.

18

СП – стрелковый полк. – Прим. ред.

19

АП – артиллерийский полк. – Прим. ред.

20

КП – командный пункт. – Прим. ред.

Но другие части держались стойко, и бронированные отряды Моделя понесли большие потери, особенно попав на минные поля. На юге к 9 июля почти половина из 916 машин Четвертой танковой армии вышла из строя или была повреждена. По всему огромному полю битвы сталкивались железо и люди, падали, поднимались или не поднимались. Огонь и дым до самого горизонта. На радиоволнах неслись, заглушая друг друга, русские и немецкие голоса: «Вперед! Орлов, обходи с фланга! Schneller! Ткаченко, прорывайся им в тыл! Vorw"arts!»²² Военный корреспондент Василий Гроссман запомнил, как все на поле боя, даже еда, чернеет от пыли. По ночам измученные солдаты не могли уснуть в тишине: она казалось страшнее, чем ставшая привычной какофония боя.

12 июля Жуков нанес контрудар: началась операция «Кутузов», направленная против северного выступа возле Орла. Немецкий офицер-танкист писал: «Нас предупредили, что мы наткнемся на огонь PaK [противотанковых орудий], неподвижно стоящих на своих позициях танков… а вместо этого на нас обрушилось казавшееся бесконечным море вражеской бронетехники. Никогда до того дня я не ощущал с такой полнотой мощь и многочисленность русских. Облака пыли мешали люфтваффе прийти нам на помощь, и вскоре большое число Т-34 прорвали наш заслон и крысами понеслись по полю»²³. В этом вихре железа танки противников сталкивались и так и замирали грудой покореженной стали; многие стреляли друг в друга в упор. Сотни километров черной пыли и дымящихся машин: две крупнейшие танковые армии в истории схватились друг с другом, сметая и уничтожая все на своем пути. Поединок танков был смертоносен, выживал тот, кто успевал выстрелить первым. К ночи 12 июля пошел дождь, и под покровом тьмы с обеих сторон принялись эвакуировать подбитые танки и раненых, подвозить топливо и боеприпасы.

Со стратегической точки зрения ясно было одно: немцы уже не могли возместить свои потери. Наступление Манштейна захлебнулось. Если на каких-то участках русские не продвинулись, по крайней мере они не отступили. В тот самый день за 3500 км американские и британские части, высадившиеся на Сицилии, начали поход вглубь острова. У Гитлера сдали нервы. 13 июля он заявил своим генералам, что придется перебросить две панцирные дивизии СС, самое мощное боевое соединение на Восточном фронте, на защиту Италии. Операция Citadel тем самым отменялась. Жуков инспектировал поле боя вместе с танковым генералом Ротмистровым. Ротмистров писал: «То было ужасное зрелище: разбитые и сгоревшие танки, покореженные пушки, валявшиеся повсюду бронемашины и грузовики, осколки ядер и обрывки гусениц»²⁴. Немцы еще несколько дней продолжали атаковать в надежде вырвать для Берлина некое подобие победы, но вскоре вынуждены были остановиться. Среди прочих потерь под Курском погиб и миф о непобедимости Манштейна, хотя Манштейн так и не взял на себя ответственность за эту неудачу.

А в тылу врага партизаны яростно атаковали немецкую систему коммуникаций: только за 20–21 июля было совершенно 430 нападений на железные дороги. Экипажи паровозов – несчастных русских, насильно мобилизованных оккупантами, – партизаны без долгих разбирательств убивали. К середине 1943 г. на Украине и в других восточных областях, где немцам не удалось установить полный контроль, насчитывалось до 250 000 партизан. Деятельность партизан была здесь гораздо активнее и эффективнее любого европейского сопротивления, в том числе и потому, что Москва поддерживала их, нисколько не смущаясь карами, обрушившимися на мирное население. «Немцы двинули на этот партизанский край танки, авиацию, артиллерию. И раздавили. Все деревни сожжены дотла. Жители ушли в лес и образовали так наз. гражданские лагеря. Отряды подробились. Большим отрядам жить нельзя: ни спрятаться (они прочесывают леса), ни прокормиться. С харчем очень туго. Последние два месяца отряд, где был Сиволобов, питался только мясом (коровы и лошади). Видеть мяса уже не могли. Хлеба нет, картошки нет, ничего. Курили рябину. У гражданских (кочующих деревень) лучше. Они кой-чего все-таки припрятали. В частности, прятали в искусственных могилах. Немцы прочухали, начали разрывать: глядь, взаправдашний немец лежит! Террор страшный. Во многих местах расстреливают детей старше 10 лет – “большевистские шпионы”», – писал побывавший на освобожденной территории военный корреспондент²⁵.

Армия Моделя яростно обороняла Курский выступ вплоть до 25 июля, затем начала откатываться. 5 августа немцы ушли из Орла и Белгорода. 25 августа русские вернули себе Харьков, на этот раз – окончательно. Солдат Александр Слесарев писал отцу: «Мы идем по освобожденной территории, которая два года пробыла под немецкой оккупацией. Население радостно приветствует нас, несут яблоки, груши, помидоры, огурцы и т. д. В прошлом я знал Украину только по книгам, теперь же воочию вижу ее природную красоту и множество садов». Не для всех подданных Сталина возвращение под советскую власть было таким уж счастьем. «Обидно натыкаться на холодный прием в освобожденных городах», – писал солдат²⁶. Немцы разрешали крестьянам обрабатывать наделы и собирать урожай, но вернувшаяся советская власть осуществляла коллективизацию по всей строгости и спровоцировала даже мятежи, описанные Лазарем Бронтманом²⁷. В селе не осталось тракторов, зачастую и лошадей не было, приходилось ковырять землю лопатами и мотыгами. Иногда женщины впрягались в плуг. Даже серпов не хватало.

Боровшиеся за выживание деревни с ненавистью, порой жестоко, обходились с проходившими мимо беженцами: то были лишние рты. Крестьянка из Курской области писала: «Плохо нам теперь, без коров. У нас их забрали два месяца назад, а теперь хоть друг друга ешь!.. Парней тоже не осталось, все воюют на фронте»²⁸. Другая женщина в письме сыну-солдату жаловалась на то, что ей приходится жить в коридоре подле комнаты сестры. Еще одна писала мужу-солдату: «Мы вот уже два месяца не ели хлеба. Лидии пора идти в школу, но у нас нет для нее ни пальто, ни обуви. Наверное, в конце концов, мы с Лидией умрем с голоду. У нас ничего нет. Миша, даже если ты уцелеешь, нас тут не будет». В деревне Барановка, в которой немцы простояли семь месяцев, Лазарь Бронтман застал уцелевшими лишь несколько хозяйственных строений. Бывший председатель колхоза ютился в хлеву с женой и тремя маленькими детьми. Животы у них раздуло от голода.

Отец семейства сказал корреспонденту: «Три месяца не видели хлеба, траву едим». И спросил со страхом: «Неужели опять немец придет?»²⁹ Бронтман отдал несчастным килограмм хлеба, на который они смотрели как на редчайшее лакомство. Другая семья, которой Бронтман предложил чаю, отказалась, заявив, что утратила вкус к подобной роскоши. И все это происходило в одной из самых урожайных до войны областей России. Цензура перехватила письмо от женщины по фамилии Марукова из освобожденного Орла сыну в Красную армию: «Хлеба нет, а про картофель и говорить не приходится. Едим траву, уж ноги не стали ходить»³⁰. Другая женщина по фамилии Голицына писала примерно то же самое: «Хлеба не имею ни кусочка. Встаю утром и не знаю, за что взяться, что варить. Нет ни молока, ни хлеба, ни соли. Помощи никто не оказывает».

Поначалу немцы отступали от Курска, соблюдая боевой порядок, но обе стороны понимали, что для Германии то было сокрушительное поражение: она потеряла полмиллиона солдат за 50 дней боев. Сталин, торжествуя, преисполнившись уверенности, в очередной раз устанавливал новые правила, не желая давать лишней воли Жукову и Василевскому. После Сталинградской победы дальнейшие попытки взять противника в котел не удавались, и потому Сталин принял решение: в основе стратегии Красной армии должны лежать лобовые атаки, а не окружение. К концу августа восемь советских фронтов вели 19 наступательных операций по направлению к Днепру на участке в 1100 км от Невеля до Таганрога. 8 сентября Гитлер разрешил своим войскам отступить на другой берег, а русские гнались за ними по пятам. Они даже провели один из немногих за ту войну массовых десантов: выбросили на западном берегу 4575 парашютистов, из которых уцелела едва ли половина.