Вторая мировая война. Ад на земле

Заморские европейские колонии раздирались противоборствующими интересами, и в особенности острой эта борьба становилась в оккупированных колониях. В Индокитае при всех сложностях и даже аномалиях вплоть до марта 1945 г. развевался французский флаг: вишистский режим во главе с адмиралом Жаном Деко управлял страной, подчиняясь распоряжениям японской военной миссии. В сентябре 1940 г. японские войска доказали свое безусловное господство в регионе, напав на два тонкинских города и перебив 800 французских солдат, а затем вернулись в Южный Китай. Конфликт локальных лояльностей усугубился, когда военные корабли Виши осуществили ряд боевых действий против соседнего Таиланда (Сиама), пытавшегося присвоить оспариваемые территории на границы с Лаосом и Камбоджей (Кампучией). Японцы вмешались в интересах своего подопечного (Таиланда) и вынудили французов к отступлению. 35 000 японских солдат действовали по своему усмотрению в Индокитае, включенном в так называемую Сферу совместного процветания Азии. Вишисты сохраняли ошметки личной свободы лишь до тех пор, пока они, подобно европейским сателлитам наци, осуществляли политику своих господ, стран оси. В марте 1945 г. по приказу из освобожденного Парижа французские войска подняли безнадежное восстание, которое японцы быстро и жестоко подавили, установив в результате полный контроль над страной.

Вьетнамцы, лаосцы и кампучийцы начиная с 1942 г. подвергались тяжким испытаниям: японцы целенаправленно разоряли их страну. Один пожилой вьетнамец много лет спустя говорил, что те времена были гораздо хуже поры войн за независимость. Рис, кукуруза, уголь и каучук отправлялись в Японию, рисовые поля в приказном порядке засеивались джутом и хлопком: оккупантам требовалось сырье для тканей. Местных жителей лишали продуктов их труда и земли, и голод распространялся с чудовищной скоростью: в Тонкине к 1945 г. скончалось по меньшей мере полтора миллиона вьетнамцев, и это в стране, которая перед войной давала третий в мире урожай риса. Французские колониальные власти подавляли протест на местах и мятежи с такой жестокостью, что и японцы могли бы позавидовать.

Главным образом от несчастий Вьетнама выиграло коммунистическое движение. В северных районах страны, где особенно тяжело сказывалась политика Токио, коммунисты приобрели существенную поддержку. До лета 1945 г. вооруженного сопротивления японцам здесь практически не оказывалось, поскольку верные своим антиимпериалистическим убеждениям американцы не желали переправлять офицеров Свободной Франции из Китая во Вьетнам. Только летом того года Управление стратегических служб США стало доставлять вьетнамским коммунистам оружие в запоздалой попытке столкнуть их с японцами. Впрочем, от оружия лидер коммунистов Нгуен Ай Куок, вошедший в историю как Хо Ши Мин, не отказывался. Действовавший на этой территории представитель управления с щенячьим восторгом преклонялся перед партизанами, проявляя эпических масштабов наивность по поводу их политики, приправленной закоренелой ненавистью к местным французам-колонизаторам.

Во Вьетмине к тому времени состояло около 5000 активных участников, которые были готовы сражаться против французов, но вовсе не собирались расходовать свои силы на японцев. Они либо припасали оружие для послевоенной борьбы за независимость, либо навязывали с его помощью свою волю местному сельскому населению. Под давлением Вашингтона Управление стратегических служб уговорило партизан создать хотя бы видимость борьбы против оккупантов: одна группа демонстративно напала на небольшую колонну японского обоза, а та обратилась в бегство, не понеся больших потерь. В другой раз, 17 июля 1945 г., батальон вьетминцев под командованием Нгуена Ги атаковал японскую заставу у Тим Доа, перебил восемь человек из сорока, остальных захватил в плен. Но этим, по-видимому, вклад Вьетминя в дело союзников исчерпывается, а США поставили коммунистам несколько тонн вооружения и боеприпасов, которые потом будут использованы против колониальных французских войск, вернувшихся в страну.

Гораздо бльшие усилия союзники направляли, разумеется, на британские колонии. Отношения Лондона с «белыми» самоуправляющимися доминионами отличались и неуклюжестью, и эгоистичной жестокостью, усилившейся в ходе глобального конфликта, а уж по отношению к черным и смуглым народам имперская политика и вовсе была однозначной. Черчилль подтвердил намерение сохранить гегемонию над Индией и в ноябре 1942 г., к возмущению американской общественности, заявил, что не затем принял пост первого министра Его Величества, чтобы способствовать развалу Британской империи. Англичане по большей части сентиментально восхищались вкладом индийцев и других колониальных народов в общее дело войны, забывая, что эти услуги покупались за деньги и крайне редко проистекали из верности союзникам, да и мало кто в колониях понимал суть этой войны. Джеймс Мпаги из Кампалы (Уганда) рассуждал так: «Мы считали войну чем-то простым… как спор из-за коровы или ссора между соседними деревнями»¹⁹.

Великобритания принимала верность своих чернокожих и коричневых подданных как неизменный факт, тем более что в 1939 г. губернаторы и известные жители колоний выразили свою поддержку метрополии. Несогласных голосов не было слышно; в конечном счете Африка и Карибский бассейн поставили около полумиллиона солдат; три африканские дивизии несли службу в Бирме, но большинство чернокожих солдат направлялось на трудовой фронт. Великобритания никогда не проводила в своих африканских владениях военной мобилизации, но сильное давление на местах, а порой и прямое принуждение использовалось, чтобы завербовать туземцев, которые воевали в английских мундирах под командованием белых офицеров. Батисон Гересомо из Ньясаленда (Родезия) вспоминал: «Услышав о войне, мы не знали… станут ли забирать всех силой. Белые люди приходили во все округа за солдатами. Кому-то велели идти вожди, кто-то пошел сам»²⁰. Сверх того, в Восточной Африке набирали рабочую силу для сельского хозяйства, чем не преминули воспользоваться белые фермеры. Местные вожди в колонии Золотого берега (Гана) поспешили навстречу желаниям властей и принудили молодых людей завербоваться. Целые хоры пели, завлекая рекрутов. В одной песне обыгрывалось созвучие слова barima, которое на аканском языке означает «храбрые мужи» и «Бирма»:

Barima ehh yen ko ooh!Barima yen ko ooh!Yen ko East Africa, BarimaBesin, na yen ko!Храбрецы и воины, идем!Храбрецы и воины, идем!Идем в Восточную Африку и Бирму,Идем скорей!

Кофи Генфи описывает процесс вербовки в Ашанти, где окружной комиссар капитан Синклер получил задание набрать определенную квоту людей. Синклер, со своей стороны, распределил доли от этой квоты по племенам и вождям: «У Синклера был список, он знал, сколько человек будет от каждой деревни. Он садился в грузовик и ехал за ними»²¹. В Бэтхерсте (Гамбия) в 1943 г. применялись более жесткие меры: схватили четыреста «мальчиков с угла» (чернокожих гаврошей) и зачислили их в солдаты по приказу английского губернатора. Четверть из них сбежала во время подготовки. В Аккре тоже один человек вспоминал, как его схватили на улице солдаты, когда он был в гостях у брата. В Сьерра-Леоне в армию отправляли тех, кого удавалось поймать на незаконной добыче алмазов; предлагалась эта альтернатива и осужденным по уголовным делам вместо тюремного заключения.

И все же многие африканцы шли в армию добровольно, точнее, потому, что нуждались в работе и деньгах. Хотя все, конечно же, объявляли себя совершеннолетними, кое-кому было существенно меньше восемнадцати лет. Мало кто понимал, что такое война, а когда их начали отправлять за море, дезертирство сделалось массовым явлением. Солдаты Ньясаленда из Королевских африканских стрелков, отправляясь в Бирму, пели песенку под названием «Sole» – так звучало в их произношении английское sorry, которому они придавали помимо обычного значения «жаль» и другой смысл: «беда».

Sole, sole, sole.Мы не знаем, куда отправляемсяМы отправляемся прочь,Sole, sole, sole,Может быть, в Кению,Как жаль покидать дом.Это война. Время бед.Sole, sole, sole²².

Некоторые африканцы выражали бесхитростный патриотизм. «Наш начальник [колониальная власть] был в беде, – объяснял служивший в Бирме сьерра-леонец. – Когда начальник в беде или глава семейства в беде, все должны ему помогать. Если бы мы не пошли против японцев, мы бы теперь все говорили по-японски»²³. По службе чернокожие продвигались крайне редко, одним из замечательных исключений стал двадцатидвухлетний Сет Энтони с Золотого берега, который до войны успел стать учителем и солдатом территориальных войск. Его отправили в Англию учиться в Сандхерсте, он служил в Бирме и войну закончил майором. Один из его подчиненных признавался, что все хотели служить под началом Энтони, у которого «было сильное джу-джу»²⁴. Но Энтони – величайшая редкость в английской армии (правда, ВВС произвели в офицеры пятьдесят солдат из Западной Африки). Убеждение в превосходстве белой расы сказывалось (если не откровенно, то подспудно) во всех аспектах политики. Например, когда две роты Королевских африканских стрелков вышли в апреле 1941 г. на окраину Аддис-Абебы, их остановил приказ штаба армии: сочли уместным, чтобы триумфальный вход в столицу Абиссинии возглавило подразделение белых южноафриканцев, и обиженным чернокожим пришлось уступить им дорогу.

Дисциплинарных проблем и взаимного недовольства в британских имперских войсках было предостаточно. В декабре 1943 г. Мадагаскарский полк, возмущенный дурным руководством и жестоким обращением белых офицеров, устроил сидячую забастовку в лагере на родном острове. В итоге 500 человек отдали под суд и двух приговорили к смертной казни, но потом наказание смягчили. Еще 24 солдата получили тюремные сроки от семи до четырнадцати лет, а полк был расформирован²⁵. В полку Золотого берега был очень высокий уровень дезертирства: в 1943 г. 15 % личного состава исчезли, причем 42 % беглецов приходилось на Ашанти.

Чернокожие африканцы, отправленные за море, обижались и на маленькое жалованье, и на условия жизни – и то и другое у белых солдат было заметно лучше. В южноафриканских подразделениях «цветные», то есть мулаты, получали половину того, что платили белым, а чернокожие – две трети от жалованья «цветных» на том основании, что им содержание семьи на привычном уровне обходится дешевле. Как и Штаты, Южная Африка вплоть до 1944 г. не доверяла чернокожим оружие, но использовала их в качестве трудовой силы, и лишь ради рекламы на плакатах, зазывающих добровольцев, изображались чернокожие солдаты с копьями и ассагаями. Все равно желающих не набиралось: люди понимали, что традиции расовой дискриминации в армии проявятся еще с большей силой. Даже в осажденном Тобруке в столовой для южноафриканцев не обслуживали негров.