Вторая смена

– Это трындец.

Я прикладываю к веб-камере листок бумаги – ярко-розовый, с дырчатым краем. Почерк там корявенький, неустоявшийся. Но буквы можно разобрать. «Я тебя неновижу и хочу что бы ты умерла праклятая ведьма!!!!»

Четыре восклицательных знака свидетельствуют о серьезности намерений. Ошибки – о том, что это послание ученица второго класса сочиняла в сильнейшем душевном раздрае.

– Жуть какая! – виновато улыбается Ленка.

– В письменном столе нашла. Там тетрадки, ручки. А на них – вот эта прелесть.

– Может, она это раньше написала? Ты сама всякую макулатуру хранишь по сорок лет.

– По семьдесят. Все равно неприятно, понимаешь? Тем более я ей высказать не могу, я без спросу рылась. Мы с ней сейчас не цапаемся почти. Один раз только поругались, когда она мне соврала, и все… Правда, Анька школу прогуляла на днях. В смысле, лицей этот свой. Но я бы на ее месте тоже так. Весна вокруг. Какая там учеба?

– Ну я же вот занимаюсь, – оправдывается Ленка.

Я душу в себе едкое: «Сравнила? Ты взрослая баба, тебе сто тридцать лет. У тебя этих весен было!»

– Дусь, а покажи еще раз ту записочку Анину?

Ленуська смотрит на кривые строки, молча шевелит губами, потом выдает:

– Вот чую, тут что-то неправильное…

– Конечно, неправильное. За что меня ненавидеть-то?

– Да я не об этом. Как-то она выглядит странно, эта бумажка.

– Наверное. Слушай, а мы с Афонькой у тебя на участке были. Собак гоняли. Представляешь, у меня хвост потом никак не проходил. Часа три еще с ним моталась.

– Да ты что?!

Себя-собаку, девицу-жертву, галантного до идиотизма Фоню и даже противную Тамару я изображаю в лицах и подробностях, просто как живых. Ленка радуется этому маленькому представлению. Сияет глазами изо всех сил, как юный зритель на спектакле. Аккурат до тех пор, пока я не озвучиваю диалог между этой сушеной занудой и нашим Фонечкой.

– Ну надо же, – морщится Ленка. – Поставили замену. Турбина – и на моем участке!

Я зачем-то оглядываюсь на закрытую дверь:

– Слушай, а Турбина не могла мне свинью подложить? В смысле, закладку.

– Думаешь, она про такое знает? – чуть высокомерно замечает Ленка. – У нее же воспитание совсем мирское, откуда ей…

– Ну ты вспомни, как она училась. Вцеплялась в книги, как волкодав.

– Или сейчас на лекциях узнала. Под Перестройку чего только не рассекречивали, теперь по Темным аргументам спецкурс есть. У нас в Семьестроительном точно читают, я расписание видела…

– Да иди ты!

– Спасибо, Дусь, тебя туда же. А я серьезно.

– Так, может, у меня и хвост из-за общения с Турбиной не стал отваливаться?

– Тогда уж не у тебя, а у Афоньки.

– Шестьдесят лет прошло… Даже больше.

– Ну мало ли, – вздыхает Ленка. – Она же как мы все-таки. Любит точно так же.

Ох, ну вот чья бы корова мычала! Ленка даже после спячки продолжала страдать по своему Сенечке Стрижу, только нынешней зимой остыла, так и то не факт.

– Ленусь, а у тебя как вообще дела на личном фронте?

– Потом расскажу, – вздыхает Ленка. – Я про Турбину думаю.

Значит, кисло и тухло все у Ленки. Не надо пока с вопросами лезть.

– Думай, думай. Я на твой… на ее участок загляну. На всякий случай. Такое ощущение, что она нас с территории гнала, потому что боялась, что мы там чего-то найдем.

– Ведьма первый раз участок получила. Любой бы на ее месте нервничал. Себя вспомни…

– У меня первый участок тихий был. До четырнадцатого года. Потом забурлило.

– У меня тоже. Дуся, а хочешь, я девчонок про Турбину расспрошу? Они понимают, что я из-за района переживаю, расскажут.

– Ну попробуй. Только вот не сходится чего-то. Мы же встретились случайно, у меня вообще из головы вылетело, что парк – не твой, а ее.

– Зато по срокам подходит. Я в феврале уехала, правильно? А плохо тебе стало сразу после этого. Постепенно, но именно после того, как Колпакова взяла участок.

– Бредятина. Я понимаю, из Фоньки силы высосать. Но я-то чего? Стояла где не надо и слышала что не нужно? От меня толку было – как от картины на стене.

Ленка тихонько ойкает.

– Картина! То есть фотография! Снимок! Карточка! То есть портрет!

– А также пейзаж, натюрморт и абстрактная композиция… Тебе синоним подсказать?

– Фотокарточка. У тебя на тумбочке…

Я оборачиваюсь, упираюсь взглядом в Санины навеки сощуренные глаза. Они уже почти карие стали, порыжело изображение.

– Чего тумбочка? В смысле – карточка?

– Может, ты сама случайно ее как-то, а? – мнется Ленка. – Дуся, проверь фотокарточку, очень тебя прошу. Лучше перестраховаться. А то будет как с Доркой и со мной. Или хочешь, это я сделаю?

– Чего, снимешь сглаз прямо по Интернету?

– Нет. – Ленка старательно смеется старой шутке. – Думала, мы твой биологический отмечать будем, ты к себе пригласишь, приеду, заодно и посмотрю…

Биологический день рождения у меня явно вылетел из головы.

– Ты не хочешь? – вздыхает Ленка.

– Сто двадцать два – дата дурацкая, ни туда ни сюда. В том году хоть сотка с совершеннолетия была, куда интереснее, – вяло отбиваюсь я.

– Жалко, я бы к тебе выбралась. А то без повода неудобно.

– Хочешь приехать – давай. У нас четыре комнаты, найдем где положить. Отмечать не стану, а просто тебя видеть – рада бу…

Закончить реплику я не успеваю: входная дверь взвизгивает, пронзительно и нагло. И в синхрон с ней откликается Анюта:

– Женя, ты дома?

Прежде чем выскочить в коридор, я захлопываю крышку ноута и прячу в карман дурацкую Анькину записку. Мало ли кто и кого ненавидит! Это если и было, то давно и неправда.

Три месяца назад, когда я выходила замуж за Артема и оформляла бумажки на Аньку, мне мерещились идиллические, глянцево-журнальные картинки из семейной жизни. Я думала, что буду бить баклуши, чесать репу, молоть чепуху, сеять добро, разум и вечность. Я стану толочь в ступе воду, чистить мирским мысли и тихонько учить Аньку ведьмовской сути и женской сущности. Я мечтала о классическом, уютном вечном бое с бытовухой…

Анька сидит за письменным столом, всхлипывает и пялится в экран выключенного компьютера – как в глубину колодца. Она снова плачет, а из-за чего – не говорит. Не знай я, что Анька – часть моей семьи, решила бы, что передо мной жертва домашнего насилия. А может, не домашнего, а? Может, где-то напугали? Где она там уроки прогуливала?

– Анька, я купила чак-чак, конфеты шоколадные и венские вафли. Пошли чай пить?

– А сюда можешь принести? – Комп начинает урчать.

Я тащу в комнату поднос с чашками и кондитерскими дарами. Обычная секретарская пайка, реквизит для переговоров. Жаль, что у нас тут курить не принято. Аня игнорирует принесенное, тычет мышкой в ссылочки на экране. Социальная сеть, поисковая анкета. Интересно, никто из наших тут не догадался зарегистрироваться? Соучениц по Смольному я вряд ли отыщу, а вот из Шварца, из первого послевоенного набора…