Вторая жена доктора Айболита
Шрифт:
– Что ты делаешь? – я попыталась забрать чемодан, но она грубо оттолкнула меня.
– Сиди тихо, глиста в обмороке! – рявкнула она и принялась рыться в моем белье.
Я стояла рядом, не зная, что делать. Это отвратительно! Но не драться же мне с ней!
– Я так и думала! – грозно заявила Анжела, брезгливо зажав двумя пальцами мои белые кружевные трусики.
Она помахала ими в воздухе, взяла из-под туалетного столика мусорную корзину для бумаг и бросила туда трусы.
– Это сразу нет! – решительно заявила она.
Следом за белыми трусиками в корзину полетели черные и бирюзовые.
–
– А если не буду? – не выдержала я, потому что кровь ударила в голову.
– Тогда вообще без трусов будешь ходить. Порежу их на куски, – пообещала она. – И платье надень подлиннее.
Я посмотрела на себя в зеркало. На мне было легкое светлое платье в незабудках, немного не доходящее до колен.
– Нормальное у меня платье, – возразила я.
– Нормальное для подстилок, – скривилась она. – Нечего ноги показывать. Здесь Израиль. Здесь шармут не любят.
– Кого?
– Шармута – это девушка легкого поведения на арабском. И если женщина одевается вызывающе, значит она к себе специально привлекает мужское внимание. И это позор для мужа. Так что не пачкай честь Амира. И насчёт первой брачной ночи между тобой и моим мужем.
– Ты и в это вмешиваешься? – горько усмехнулась я.
– В это в первую очередь, – она встала и взяла корзину с моим бельем подмышку. – Если ты попытаешься удивить его чудесами, как шармута, так я тебе все волосы повырываю. Веди себя скромно. Потому что для чудес есть я. А ты здесь для другого. Для того чтобы, как говорят местные: "Титмодэди вэ уфтахи ба шэм".
– Не понимаю.
– Я переведу, – зло усмехнулась Анжела. – Раздвинь ноги и положись на всевышнего! В том смысле, что твое дело сначала принять в себя то, что дадут, а потом выродить, что получится. И не более того.
Всё. Терпение лопнуло. Щеки пылали. Глаза заволокла пелена слез, Сдерживаясь из последних сил, я бросилась вниз, в сад.
Опустилась на ступеньки крыльца из прохладной марокканской плитки: белой, в ярко-синих изразцах. Рядом тихо шелестели многочисленные кусты: жасмин и что-то незнакомое, в больших фиолетовых цветах. Сладкий аромат и вся эта пёстрая красота еще больше подчеркивали безнадёжность моего положения. Как такое может быть, что среди этого райского сада я оказалась в аду? В черном и беспросветном колодце? Что же мне делать? Позвонить в Москву и попросить отца меня забрать? Нет, он не согласится. Как же ты мог, папа, так поступить со мной? Как же можно своего ребёнка обрекать на такие страдания? У меня нет детей, но даже я понимаю, что родители так не поступают. Для чего это все? Ради денег? Ради благополучия всей семьи? Но я же тоже твоя семья, папа. Зачем же ты меня тогда забрал к Раисе? Почему не отдал в детдом? Боль и страдания легче принять от чужих людей. Но когда все свои, то даже пожаловаться некому. Я закрыла лицо руками и заплакала.
– Эй, что за потоп? – из-за угла дома вышел Айболит и сел рядом со мной на ступеньки. – Мы, конечно, на Святой Земле, но, боюсь, что за ночь нам ковчег не построить.
Я улыбнулась сквозь слезы.
– Вот и хорошо, – он встал, зашел в гостиную, взял с мраморной стойки бумажные полотенца и принес мне.
– Ну-ка, вытри слезы. Я
пока позвоню Ною.– Кому?
– Ною, – как ни в чем ни бывало ответил Айболит. – Ты же нас затопить собралась. Вот я у него попрошу чертежи ковчега.
Удивительно, как в присутствии этого мужчины мне всегда становится легче.
– Сами же сказали, что за ночь не успеем, – я вытерла слезы бумажным полотенцем.
– А я у него попрошу подрядчиков. Они у него явно хорошие были.
Он подождал, пока я успокоилась, и серьёзно спросил:
– Что случилось, милая?
Милая! Какое слово замечательное! Мне никто никогда так не говорил.
– Да так… женские разборки.
– С Анжелой? – уточнил он.
Я кивнула.
– Ну эта может до слез довести. Помню, как моя покойная жена Диана с ней вечно ссорилась и всё говорила, что если бы был конкурс по стервозности, то Анжела бы была там председателем жюри. Ты просто не обращай на нее внимание.
– Постараюсь.
– Нет, милая, не постараюсь, а не обращай. Она из всех дочерей Нисима самая вредная. Даже мой тесть иногда не выдерживает ее характер. Что уж о других говорить? Ну же, пообещай мне!
– Обещаю.
– Вот и славно. А теперь иди спать. Перелёт был тяжелый. Нервов нам евреи в аэропорту потрепали – мама, не горюй! И, главное, что не пожалуешься никому. Если бы я заявил, что это погром, так мне бы сразу ответили, что все авторские права на погромы принадлежат только евреям. А они своего не отдают. И нечего посягать.
Я рассмеялась и встала.
– Спасибо вам. Спокойной ночи!
– Не за что. Если захочешь поговорить, то смело буди меня. Всё равно плохо сплю. Возраст, подагра, мигрэнь, – он встал и вдруг затряс головой и руками, изображая древнего старика.
Я зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться на весь сад.
– Нехорошо, детонька, смеяться на дедушкой, – укоризненно покачал головой Айболит.
– 11 -
Школа правильной жены
Айболит
Айболит дождался, пока Маша поднялась на второй этаж, и решительно направился к Амиру. Тот сидел за столом в саду и внимательно просматривал кипы документов, извлеченные из кожаных папок.
– Нужно успокоить Анжелу, – Айболит сел рядом с ним. – Я сейчас был свидетелем их конфликта. Иначе Маша будет в таком стрессе, что нормального зачатия не получится. И даже если да, для ребенка будет плохо, если она все время будет в напряжении. Не понимаю, зачем Анжела достает Машу? Она ведь должна быть первая заинтересована в том, чтобы все было хорошо.
Амир оторвался от бумаг и презрительно скривился:
– Бабы. Где ты у них логику увидел? Я с ней разберусь.
– Очень на это надеюсь, – Айболит повернулся и вышел за ворота.
Подошёл к морю и сел на песок. Самая дерзкая волна нахально подкралась к нему и едва не лизнула ногу. Он зачерпнул немного соленой воды и плеснул в лицо. Теплая! Середина октября, а вода, как парное молоко. Он достал из кармана телефон и позвонил другу детства Марку, который когда-то жил этажом ниже. Они были не разлей вода, пока Марк в семнадцать лет не уехал в Израиль.