Вторая жена

— В прошлом семестре мы начали изучать древнегреческий, — сказал Филип Айрин. — Но я так и не выучил алфавит. Там все задом наперед. — Ну и что? — поддразнила его Хилари. — Ты сам задом наперед. Ты и английского-то алфавита не знаешь. — Филип повернулся, попытался ткнуть сестру кулаком, и она пригнулась.

— Конечно, без брата Тома школа уже не будет прежней, — печально сказал Питер. — Теперь, когда он вышел в отставку, я буду скучать по нему.

— В отставку? И куда же он отправился?

Любопытство Аннабел заставило Фелисити почувствовать себя неуютно. Она вспомнила, что абсолютно не интересовалась отношением дочери к религии. Разговора о вере не было ни дома, ни в школе. Впрочем, Фелисити не знала, почему это встревожило ее именно сейчас. Может быть, потому что она возвращается с похорон, а это обязательно настраивает людей на философский лад и заставляет думать, что и почему. Но Фелисити знала по собственному опыту, что такое настроение долгим не бывает.

— Он отправился молиться, — ответил Питер.

— Можешь не строить из себя святошу, — сказала Хилари, почти всю жизнь ходившая в государственную школу и не имевшая никакого представления о религии, если не считать отрывочных сведений об индуизме и буддизме. — За тебя он молиться не будет.

— Будет. Он обещал! — крикнул Питер. Ничто не возмущало мальчика так, как критика в адрес его любимого брата Тома.

— Не кричи, — сказала Фелисити. — Это отвлекает водителя. — Она посмотрела на Тони и поняла, что муж думает о проклятой плате за обучение. Она сбросила тесные черные туфли и опустила глаза. О Боже, да у нее распухли ступни! Может быть, это признак беременности? Ее охватил страх. Если она беременна, позволит ли Оливер ей работать на дому за то же жалованье? Без ее жалованья им не обойтись; в конце концов она сама обещала Тони помочь платить за обучение мальчиков. Без ее денег они не смогут учиться в школе святого Бонифация. Нужно будет убедить Оливера. Потом она подумала о Саманте. Можно последовать ее примеру и сделать аборт. Тихо и незаметно. И никто ничего не будет знать. Но от этой мысли Фелисити бросило в дрожь. Какими бы ни были последствия, она знала: если внутри нее начала зреть новая жизнь, она не сможет ее уничтожить. Это решение не опирается на логику, совесть, религиозные соображения и ни на что, чему она может найти название. Это неодолимый внутренний инстинкт.

— Бабушка, жаль, что у тебя нет таких интересных друзей, как у Венеции.

Голос Аннабел заставил Фелисити вернуться к действительности. В машине продолжалась суета.

— Венеция была намного старше меня. У нее было больше времени для того, чтобы обзавестись друзьями, — ответила Айрин. — Но я работаю над этим. Кроме того, я и сама по-своему интересная.

— Да, но у тебя нет знакомого человека-оркестра из Вест-Индии.

— Если бы у меня был такой знакомый, он не играл бы одну и ту же мелодию, — желчно ответила Айрин. — Когда он закончил свою бесконечную «Желтую птичку на банановом дереве», я готова была повеситься!

Тони засмеялся.

— Лерой и его родственники явно добавили вкуса этому мероприятию!

— Но не того вкуса, о котором думали Саманта и эта надутая мисс Уайли, — сказала Айрин. Тем временем дети нестройно запели «Желтую птичку».

— Замолчите! — хором сказали Тони и Фелисити.

— Да, проводы были хорошие, — задумчиво продолжил Тони, преодолев пробку на Риджентс-парк и свернув к Примроуз-Хилл. — При всей своей эксцентричности Венеция была очень методична. Оставила конверты молочнику, мусорщикам и даже мистеру Пателю из минимаркета. Бьюсь об заклад, они удивятся.

На мгновение наступило молчание, прерывавшееся только шумом встречных машин. Все задумались, а потом Айрин сказала:

— Может быть, и нет. Век благородства еще не прошел. Он будет длиться, пока такие люди живут в городах и в деревне. Проявление благодарности для них кое-что значит.

— Вы думаете, она именно поэтому сказала, что нам можно взять что-нибудь на память? — спросила Хилари. — Потому что была нам благодарна?

— Да, но не только. Главным образом потому, что она вас любила, — сказала Фелисити, думая, почему Венеция не завещала свой домик правнукам. Эти деньги, положенные в банк, могли бы очень пригодиться им в будущем. Но оказалось не так: дом со всем содержимым достался Саманте, а детям было позволено взять из него все, что им захочется.

Но дети еще не достигли того возраста, когда ценят материальное, и не взяли ничего дорогого. Мальчики выбрали альбом со старыми марками, Хилари взяла фарфоровую фигурку лошади, а вдохновленная ее примером Аннабел взяла парную к ней. Фелисити же, смущенная лицезрением пожитков Венеции, которые выносили из другой комнаты Саманта и мисс Уайли, не захотела брать ничего. Это зрелище напомнило ей распродажу с молотка. Но Саманта настояла на том, чтобы она взяла пару старинных серебряных серег с аметистами в виде капелек.

— Возьмите, — сказала она. — Иначе я продам их вместе со всем остальным. Они не для меня. Я никогда не буду их носить.

— Но я не могу, — сказала Фелисити. — Венеция не была мне родней.

— Не будь дурой, — прошипела ей на ухо Айрин. — Они очень красивые и стоят целое состояние.

— Пожалуйста, — повторила Саманта. — Венеция хотела бы, чтобы вы взяли что-нибудь. Вы всегда ей нравились. — Она посмотрела Фелисити в глаза, и ту снова поразила ее пепельно-серая бледность. Ей показалось, что Саманта серьезно больна. — Я думаю, — сказала Саманта, — что к вам она относилась гораздо теплее, чем ко мне. Чувствую, что в последнее время она желала, чтобы я была такой, как вы.

— Ерунда, — сказала Фелисити. — Венеция любила вас.

— Да, любила. Но на самом деле я ей не нравилась. Это большая разница. Примерно так же я отношусь к собственным детям. Любовь и одобрение не всегда идут рука об руку, хотя все думают, что это так. Фелисити скрепя сердце взяла серьги, но радости не ощутила. Ей казалось, что Саманта не слишком нравится и самой себе. Но тут она ничего не могла поделать. Каждый рождается тем, кто он есть. Таинственная жизненная сила прорывается наружу и принимает ту или иную форму. Но ее внутреннюю сущность не может изменить ничто на свете. Эта мысль угнетала ее.

Тони выбрал старинное бритвенное зеркальце в рамке из красного дерева и такой же маленький поднос с чашечкой «Ройял Далтон» и помазком.

— Надеюсь, он не станет им пользоваться, — сказала Айрин Фелисити. — Эти старые барсучьи помазки ужасно воняют. — А затем, когда Саманта предложила что-нибудь взять и ей, накинулась на то, о чем мечтала со времени знакомства с Венецией: ящик для рукоделия на длинных веретенообразных ножках, со стегаными гнездами для ткани, иголок, ножниц и прочего.

— Мама! — Фелисити была шокирована. Она видела такие ящики на аукционах и знала, что они стоят тысячу фунтов, а то и больше. — Это слишком ценная вещь!

— Саманта сказала: берите что хотите, — упрямо ответила Айрин.

— Венеция была бы рада, если бы знала, что ящик попадет к вам, — сказала Саманта. Потом она подошла к Лерою и попросила его тоже взять что-нибудь на память. Счастливый Лерой унес с собой патефон и пачку пластинок на семьдесят восемь оборотов.