Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

В тесной кабине дымок махорочки

Дизель ругается втихомолочку

И по долинам, да по пригорочкам

Катит контейнеровоз…

И припев:

Тормоза не откажут на спуске

На подъём не заглохнет мотор

И помчит по ухабам, по русским

Дальнобойщик, водила, шофёр

Правда, по ходу песни, импровизируя, я нищету деревень заменил на красоту, и любовь за четыре рубля поменял на ночлег. В общем, зашло не только парторгу Быкову, но и всем собравшимся.

А я тут же, войдя в раж, сказал, что мы с Натальей уединимся на несколько минут, а появимся с новой песней. После чего мы ушли в дом, где я на листочке бумаги накидал текст с аккордами песни «Дальнобойщик», которую в моей прошлой жизни пела Овсиенко. Наташа уловила всё на лету, и пусть не наизусть, а с листочка, но спела эту песню перед Лебедевыми и гостями, снова потрафив парторгу «Совтрансавто». Надо ли говорить, насколько был растроган Быков. И даже последовало приглашение выступить с этими номерами в концерте к Дню Победы, который пройдёт 8 мая в ДК «Автомобилист» на Новорязанской улице.

— А может, у тебя и про море что-нибудь есть? — осторожно поинтересовался Копейкин.

— Есть и про море, — не моргнув глазом, заявил я.

В очередной раз мысленно благодаря про себя Матвиенко, я исполнил «Там, за туманами». Тут уж сорвал настоящую овацию, а Андрей Тимофеевич так и вовсе прослезился — настолько его проняла песня, да и моё проникновенное исполнение.

— Арсений, чувствую, пришла пора выпускать полноценный альбом, — настаивал поддатый Сергей Михайлович.

— Подумаю над вашим предложением, — кивал я, отчаянно сдерживая зевоту и не давая глазам окончательно закрыться.

Пошли задушевные разговоры. По ходу дела выяснилось, что капитан, овдовев, окончательно переселился на дачу, а парторг с супругой появляются тут на выходные, праздник и в отпуск. И то от отпуска захватывают не больше недели, так как большую его часть проводят на курортах.

— А вот помню, в январе сорок пятого, когда до победы оставалось всего ничего, мы из Архангельска в Ливерпуль конвой сопровождали, — вдруг ударился в воспоминания слегка захмелевший каперанг. — Я в то время в свои тридцать три года уже был командиром эсминца «Деятельный», который входил в охранение конвоя.

Минут десять мы слушали историю героического сопровождения конвоя, в ходе которого советским и английским морякам пришлось отбивать атаку немецких подводных лодок, которые обнаглели до того, что несколько раз атаковали суда в надводном положении. Кригсмарине[1] в том бою понесли серьёзные потери, но и суда конвоя были серьёзно потрёпаны.

Получил пробоину и «Деятельный», начал тонуть. Экипаж спасся на трёх шлюпках. Правда, в одну, ту, на которой находился покинувший судно последним, как и подобает командиру, угодил вражеский снаряд. Копейкин находился на корме, а снаряд угодил в носовую часть шлюпки, и можно сказать, нашему герою повезло. Оглушённого и контуженного его выбросило в ледяную воду, где он, уже начав тонуть, всё же пришёл в себя и сумел выгрести на поверхность.

— Вокруг просто ад какой-то творился, — говорил каперанг. — Кое-как скинул с себя куртку-канадку и ботинки, чтобы плыть удобнее было. Озираюсь, прикидываю, в каком направлении курс держать, а сам думаю, не приведи бог ноги судорогой сводить начнёт… И тут вижу, рядом плывёт кто-то. Кричу ему, мол, ты там как? А он смотрит на меня и тоже что-то кричит, только на немецком. Я присмотрелся… Ба, это ж фашист! И форма на нём фашистская. Как он, думаю, в воде оказался? Нас же только подводные лодки атаковали… Хотя мы по одной из них и стреляли, когда та находилась в надводном положении. И не только мы. Но тут уж дальше не до размышлений стало. Немчура этот, вижу, плывёт в мою сторону, явно собрался меня утопить и пустить на корм рыбам. Здоровый причём лось такой… Но и я не лыком шит. И такое спокойствие во мне, будто на кону не жизнь моя стоит, а партию в шахматы с моим помощником Федькой Лакшиным играем. И вот между нами метров пять, три… Он подплывает вплотную, я даже чувствую запах чеснока из его пасти. Готовы сцепиться, и вдруг — бах! У немчуры на лбу появляется красная дыра размером с гривенный. А я оборачиваюсь и вижу позади себя нашу шлюпку, и стоящего с пистолетом руке своего помощника Федьку Лакшина с пистолетом в руке. Стоит и лыбится во все тридцать два… Хотя на самом деле зубов у него поменьше было. Ну да не суть. В общем, на душе у меня в тот момент странное чувство было. Вроде и облегчение с благодарностью Федьке, а вроде бы и обида от того, что не довелось мне с фрицем в рукопашной схлестнуться. Но как бы там ни было, потом я перед своим помощником проставился, кто знает, может, он мне на самом деле жизнь спас.

Ну а импровизированный концерт мы с Натальей почти в десять вечера закончили песней «Комсомольцы-добровольцы». Причём припев пели хором все присутствующие. Получилось очень душевно.

Посиделки закончились около 11 вечера, когда и Антонина Васильевна уже увела своего благоверного, и каперанг, наконец-то раскуривший трубку, ушёл восвояси, и все остальные стали клевать носами. А уж я держался из последних сил, только и мечтая, чтобы побыстрее оказаться в постели. И, едва добравшись до кровати, я тут же выпал из реальности.

Следующим утром проснулся рано, в начале восьмого, от ощущения наполнившей рот слюны — ноздри щекотал запах чего-то вкусного. Андрея в комнате уже не было. Я сладко потянулся, понимая, что вроде бы неплохо выспался. В комнате было тепло — печка трудилась сутки напролёт, только дровишки подкидывай. Встал, подошёл к маленькому окошку. Надо же, Андрей проводил бой с тенью, пар из его рта вырывался резко очерченными клубами. Ему явно было жарко. Хм, может, и мне к нему присоединиться? Зря я, что ли, прихватил из дома трико и кеды… А то ведь в последнее время зарядку немного забросил делал через раз, а это не есть хорошо.

По пути вниз встретил бодрствующего Сергея Михайловича. Лебедев-старший сидел в кресле, читал журнал «Нева».

— О, Арсений! Чего не спится?

— Да вроде выспался, Сергей Михайлович. Просто решил вот по примеру Андрею поработать над своей физической формой.

— Это дело хорошее, я вот тоже, как встал — полста раз отжался.

— Вот и я беру пример со старшего поколения… Кстати, чем так вкусно пахнет?

— Так это Ольга завтрак готовит. Девчонки омлет захотели, а нам, мужикам — яичница на сале в большой сковороде. Там десятка полтора яиц, всем должно хватить. А на обед шашлык добьём.

Когда я присоединился к Андрею, тот уже перешёл к комплексу дыхательных упражнении.

— Ого, как ты рано вскочил! А то дрых без задних ног, я думал, только к обеду проснёшься.

— Был разбужен запахом готовящейся яичницы со шкварками, — сказал я чистую правду. — А ты, смотрю, уже заканчиваешь? Тогда я лёгкую пробежку себе устрою, вроде бы после вчерашнего дождичка земля неплохо подсохла.

— Давай, — кивнул Андрей. — Только направо по улице не беги, там собака дурная, её старуха-хозяйка — малость повёрнутая вдова какого-то полковника — не на привязи держит, так она всё время через дыру под забором на улицу выбегает и на людей кидается. Вообще-то не кусает, да и мелковата, но лает грозно. Лучше вокруг озера пробегись, там нормальная тропка есть, утоптанная.

Я так и поступил, устроил себе пробежку вокруг водоёма, поверхность которого местами ещё была затянута ледком. Поначалу было трудновато, всё-таки не бегал я уже почти с месяц. Но ничего, раздышался, и вторую половину дистанции, составившей, по моим прикидкам, около пяти километров, бежал уже легко. Прибежав, отдышался, успокоив пульс, и приступил к упражнениям на растяжку. Затем перешёл к самодельному турнику — металлической трубе между развилок в стволах двух яблонь. Подтянулся двадцать пять раз. Мог бы и ещё пяток осилить, но это уже было бы через силу. А тут ещё и Ольга Леонидовна скрипнула выходящей на заднее крыльцо дверью, махнула рукой.