Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

— В принципе неплохая, — согласились все.

— Вот и я так подумал, когда в ресторан тамошний заглянул… Арсений, а чего это на все пуговицы застегнулся, как рядовой на плацу перед генералом? Вроде раньше любил свободный ворот.

Я невольно покраснел, что не укрылось от внимания присутствующих. В том числе и от Риткиного, которая посмотрела на меня чуть искоса с подозрением во взгляде, и тихо спросила:

— Сень, а правда, с чего это вдруг?

Мои уши уже горели огнём. Я опустил глаза и, словно нашкодивший первоклашка у школьной доски, пробормотал:

— Просто странгуляционная борозда некрасиво смотрится.

И расстегнул пару верхних пуговиц, демонстрируя жёлто-лиловый след вокруг шеи. Зрелище вкупе со словами произвели на Лебедевых неизгладимое впечатление. Рита и моя будущая тёща сидели с округлившимися глазами, причёл первая зачем-то зажала ладонью рот, а вторая приложила ладони к груди, будто бы опасаясь, что не удержит рвущееся наружу сердце. Андрюхи, правда, не было, гулял со своей Натальей, они там тоже уже поговаривали насчёт свадьбы.

— Сенька, ты с чего это вздёрнуться решил? — скорее просипел, чем сказал Сергей Михайлович.

— Да нет, какой там… Это на меня напали, удавку сзади накинули.

В общем, пересказал если и не в красках, то довольно детально саму попытку моего убийства, и последующими разборки со следователем. Вернее, со вторым следователем, Нуждиным, принявшим дело у более принципиального Бардакова. Только про Сотникова ничего не сказал, ни к чему Лебедевым знать о моём комитетском кураторе. Ну и про своё вмешательство в «сердечные дела» Гоши промолчал, выставив всё как реально произошедший сердечный приступ.

Когда я закончил, секунд десять ещё стояла тишина, которую нарушил генерал:

— Арсений, вот же ты дурья башка, а!.. Какого хре… Простите, дамы! Какого лешего ты сразу мне ничего не рассказал?! Неужели бы я тебе не помог?!

— Да не хотел как-то грузить вас своими проблемами, думал, следствие само разберётся… Потом уже как-нибудь сказал бы.

— Детский сад, штаны на лямках, — вздохнул Сергей Михайлович. — В общем, так… Это дело я беру под свой контроль. Сегодня уже никого на ночь глядя дёргать не стану, а с утра начну названивать.

— Кому? — поинтересовалась Ольга Леонидовна.

— Кому надо, — хмуро буркнул Лебедев. — Вам это знать ни к чему. И даже тебе, Арсений.

— А я и не спрашиваю, — дёрнул я плечами. — Как известно, чем меньше знаешь — тем лучше спишь.

— Золотые слова, — кивнул генерал. — Ладно, на фоне новой информации возвращаться к свадебной теме уже и смысла как-то нет, тем более мы практически всё обсудили. Езжай, Сеня, домой, и ни о чём не волнуйся, тесть всё сделает как надо.

Вот реально, у меня словно камень с души упал. Теперь и в Первую градскую ехать не нужно было. Хотя, конечно, стопроцентно в положительном исходе дела я не был уверен. Всё-таки за спиной Вешнякова-старшего стоят комитетчики, и думаю, он может напрямую обратиться если и не к Цвигуну, то уж к курирующему его завод какому-нибудь генералу однозначно. А тот, если захочет помочь — может и к председателю конторы постучаться. Это, правда, если они в хороших отношениях. Ну или сам постарается решить проблему, используя свой служебный ресурс.

У Лебедева ресурс тоже неплохой — к Щёлокову в кабинет вхож. Может найти, как говорится, коса на камень. Пока придётся побыть в роли стороннего наблюдателя. Если всё пойдёт не так, как хотелось бы, то придётся вмешиваться. Наверное, претворять в жизнь план, который у меня созрел перед приходом к Лебедевым. Только он ещё сыроватый, и доводить этот план нужно будет до нужной кондиции.

[1] В доме отключили горячую воду, и Папанов решил мыться в холодной. С ним случился сердечный приступ.

[2] Село в Нижне-Ломовском районе Пензенской области. Спичечная фабрика в Верхнем Ломове была основана в середине XIX века.

Глава 4

И всё-таки слабоваты оказались связи Сергея Михайловича. И Сотников не потянул. Это выяснилось ещё раньше, нежели я узнал о провале попытки Лебедева расставить всё по своим местам. Андрей Валентинович сам мне признался, что ему велели не соваться не в своё дело, и он не стал вставать в позу. Правда, известил о ситуации Шумского, но как тот из Пензы сможет как-то повлиять на дела московские… В это я слабо верил. Вот же, Андропова смогли убрать, а с каким-то директором завода справиться не получается.

— К самому Щёлокову я соваться не стал, не хотелось лишний раз тревожить его из-за такой ерунды. С замом его поговорил. А тот так и сказал мне, мол, не хочу портить отношения со смежниками из-за твоего будущего зятя. Даже и не знаю, может, из конторы кого по старой дружбе попросить… Есть у меня там один закадычный генерал.

Мы с хмурым генералом сидели вдвоём на кухне его квартиры, и никто из членов его семьи не смел сюда сейчас зайти. Сергей Михайлович при мне предупредил жену и дочь, чтобы носа на кухню не совали. Тем более все уже поужинали, а мы вот с Лебедевым минут сорок гоняли чаи, обсуждая сложившуюся ситуацию. Он что-то ещё говорил, что не стоит опускать руки, что он за меня поборется, что правда должна восторжествовать, но как-то без уверенности в голосе.

Я ради приличия покивал, также выразив надежду, что негодяи должны получить по заслугам, и в десятом часу вечера попрощался, напоследок чмокнув в щёчку свою невесту, которая уже была в курсе отцовских потуг.

— Сенечка, любимый, не волнуйся, всё будет хорошо, — шептала она мне на ухо, крепко ко мне прижавшись на глазах чуть ли не пускающих слезу умиления родителей. — Вот увидишь, эти подонки своё получат.

Получат, особенно тот, кто всю эту кашу заварил, думал я, на следующий вечер переступая порог Первой градской. Про отделение я всё же уточнил в справочной, заодно узнав и номер палаты, представившись институтским товарищем. То, что Гоша лежит в отдельной палате, меня порадовало. Время посещения с 17 до 19 часов. Причём больной (хотя какой он на хрен больной) мог и сам спуститься. Но я не хотел свои эксперименты устраивать у всех на виду. Моей задачей было вообще не засветиться.

Так что уже из машины я вышел в белом халате, а голову прикрыл белой шапочкой. Накинул на шею фонендоскоп, и сразу же стал одним из сотрудников больницы. Недаром говорится, что форма обезличивает.

Таким макаром я и попал в нужное мне отделение. VIP-палата, как её называли в моём прошлом-будущем, набравшись англицизмов, располагалась рядом с сестринским постом. Впрочем, это была стандартная схема.

Нижняя часть лица дежурной медсестры была скрыта развёрнутым журналом «Работница» за май 1979 года с улыбающимися детишками на обложке. Виднелись только очки в толстой оправе и прядь русых волос, выбивавшаяся из-под шапочки. Нацепив на лицо благожелательную улыбку, я спросил:

— Здравствуйте! Больной Вешняков в палате?

Она опустила журнал, открывая нижнюю часть лица с глубокими носогубными складками и морщинами-марионетками. Да и на лбу сразу появились продольные морщины, когда она подняла на меня взгляд. Выглядит лет на сорок пять, а на самом деле, пожалуй, что и моложе.

— Да, при мне вроде бы никуда не отлучался, — ответила она. — А вы, простите, кто?

Она поправила очки, глядя на меня сквозь линзы большими серыми глазами. Я улыбнулся ещё шире: