Второе дыхание (сборник)

– Представляешь? – смеялась мать. – Замуж зовет! Бросай, говорит, Москву и оставайтесь с Любашей здесь за хозяек.

– А ты? – спросила Люба.

– Ну ты даешь, Любка! – удивилась мать. – Как же я пойду за него? Он же старый и инвалид, да и вообще, я боюсь его почему-то.

Люба подумала, что она хоть тоже и побаивается строгого Василича, но осталась бы здесь жить – море, солнце, фрукты, свой дом и сад.

Провожал их хозяин – погрузил вещи на тачку, положил туда же ящик груш и винограда, и они отправились на вокзал. Он загрузил все в поезд, протянул Любке крупную, крепкую ладонь и сказал, что на следующее лето будет их ждать к себе.

– Спасибо вам, Василич! – Мать клюнула его в щеку.

Поезд тронулся, и мать долго махала ему, одиноко стоявшему на перроне.

В поезде она почему-то загрустила и даже заплакала, а потом ничего, развеселилась, и они с Любой стали есть виноград.

В Москву Люба привезла целый мешок камней и ракушек и, конечно, показывала их девчонкам на перемене.

А дальше потекла обычная жизнь. Люба пошла в седьмой класс, у нее появился новый предмет, химия, сменился классный руководитель. И еще она подружилась с новенькой девочкой – Милой Топилиной.

Мать ходила на работу, то грустила, то веселилась и к Новому году заявила Любе, что, наверное, выйдет замуж.

Новый жених стал приходить к ним в гости. Звали его Илья Ильич. Он был конструктором самолетов и работал в Жуковском. Мать говорила, что он разведен и у него в Жуковском квартира. И еще говорила, что у него хорошая зарплата.

Мать старалась: пекла пироги и жарила курицу, а жених не приносил в дом ни цветочка, ни шоколадки. Любе он не нравился – молчит, на нее внимания не обращает, как будто ее и нет вовсе, а матери все время делает замечания – то то не так, то это. Мать расстраивалась и уходила на кухню плакать, а Илья Ильич брал газету и читал.

– Не ходи за него, – тихо сказала Люба матери, когда они легли спать.

– Что ты, Любаня! – удивилась та. – Он приличный человек, не пьющий, с зарплатой. Если позовет – не пойду, побегу.

– Дело твое, – отрезала Люба и отвернулась к стенке.

На душе было тоскливо. Вспоминался юг, теплое море, маленький дом и солнце, бьющее по утрам в окно. Почему-то Люба подумала, что, если мать выйдет замуж, они уже никогда не поедут на море или поедут, скорее всего, без нее, – и она заплакала.

Но замуж мать не вышла – Илья Ильич пропал с горизонта. Мать ездила в Жуковский, хотела его найти. Но завод охраняли военные, и ее даже не пустили на территорию. А в адресном столе ей почему-то дали неверный адрес – Илья Ильич там не проживал.

Мать опять много плакала, даже заболела и неделю провалялась дома на диване. Сначала все молчала, а потом говорила Любе, что жизнь у нее проклятая, и сама она проклятая, что ничего у нее в жизни не получается, не складывается и что жить она сейчас и не хочет вовсе. Даже стала покупать себе вино, пила вечерами одна – и выпивала почти всю бутылку.

А после Нового года сказала Любе:

– Собирайся! Едем.

– Куда? – удивилась Люба.

– К Василичу! – ответила мать. – Замуж за него пойду. Я с ним списалась – он от своих слов не отказывается. Будем с ним жить-поживать и добра наживать, – сказала мать и громко, в голос, разревелась.

Люба думала, что это очередная блажь, которая, конечно, скоро пройдет – мать успокоится, повеселеет и скоро, очень скоро закружится в новом романе. Но Люба ошибалась. Мать сходила в школу и забрала Любины документы. Стала собирать вещи и купила билеты. Сдала комнату. И они двинулись в путь.

Василич встречал их на перроне. В доме, как всегда, царил полный порядок, и был готов обед. Они сели за стол, и Василич с матерью выпили вина.

Мать была грустная и все время вытирала ладонью слезы.

Любе выделили комнату. Она была счастлива. Первый раз у нее была собственная комната – с письменным столом, кроватью и платяным шкафом для одежды.

Вскоре мать отошла, повеселела, сшила шторы из ситца, постелила на стол скатерть и поставила в вазу цветы. Кровати покрыла яркими покрывалами. В доме стало теплее и веселее.

Василич целый день занимался хозяйством – кормил кур и поросят, что-то чинил, стругал, мастерил.

Люба пошла в школу, маленькую, в три класса, седьмой и восьмой занимались вместе. В поселке зимой было скучно – все ждали лета, или, как говорили, сезона. В сезон появлялись курортники, снимали комнаты, покупали фрукты и вино – словом, каждый дом оживал.

Васильич занимался с Любой математикой и физикой, а она помогала ему по хозяйству. Теперь Люба скучала по снегу, катку и лыжам. В поселке снега не было вовсе, и вечерами было совсем грустно. Подружилась с соседской девочкой Айзан, они болтали, ходили гулять, обменивались книгами.

Мать с Василичем жили хорошо, дружно – никогда Люба не слышала ссор и скандалов.

К маю поселок стал оживать. Чинили «шанхаи» – так назывались домики и сараюшки, которые сдавали курортникам. Мать стирала и крахмалила постельное белье, застилала кровати, вешала на окна ситцевые занавески. В июне стали съезжаться отдыхающие.

Люба с Айзан стали бегать на море. Люба звала с собой мать – та все отмахивалась, мол, дела, у меня, Любаня. У нее и вправду было много дел – огород, дом, жильцы.

Люба не узнавала мать: она перестала за собой следить, не красила глаза и губы, волосы убирала под косынку, по дому ходила в халате. Но Любе такая мать нравилась больше – похожая на всех матерей ее подруг.

С Василичем Люба подружилась, даже полюбила его и была совсем счастлива, только немного скучала по Москве и прежним одноклассницам.

Она просила мать съездить в Москву, но та все отмахивалась, много дел. Да и Василич при разговорах о Москве плотно сжимал губы, и Люба видела, что он недоволен.

После восьмого класса было решено, что Люба пойдет в медучилище в городе, тридцать верст от дома. В училище давали общежитие.

В сентябре Люба заметила, что мать поправилась. И точно, все подтвердилось: мать сказала, что они с Василичем ждут ребенка. В марте у Любы родилась сестричка – маленькая Диночка. Василич был на седьмом небе от счастья. Сам смастерил малышке кроватку и пеленальный столик.

Опять пришло лето, и опять завертелась шумная жизнь. По вечерам собирались жильцы – теперь Любе разрешали сидеть в саду за столом допоздна.