Второе рождение

Разговор с главврачом роддома, где, по информации адвоката, когда-то работала искомая Александра Шаповалова, ничего не дал: начальство предпочло не распространяться о причинах увольнения акушера-гинеколога, ссылаясь на давность происшедшего. Присев в коридоре, Никита задумался о том, что же делать дальше. Разумеется, дядя Андрей и не подумает ругать его за отсутствие информации, но Никита не собирался возвращаться несолоно хлебавши: в конце концов, зачем был создан Отдел? Чтобы заниматься добычей сведений, доступных лишь медикам!

– Вам плохо? – раздался над ним сочувственный голос, и Никита вздернул голову. Сам того не заметив, он тяжело оперся на трость, которую по-прежнему таскал с собой, отчего-то боясь окончательно от нее избавиться. Они провели вместе пять долгих лет и почти сроднились. Нога теперь беспокоила его редко – для этого требовалось хорошенько побегать или позаниматься в зале. Тогда он мог начать слегка прихрамывать, и только.

Медсестра была совсем молодая, а потому пока не растерявшая способность сопереживать. Ничего, это пройдет – к сожалению. Рыжеватые волосы, веснушки на курносом носу, полные губы и внимательные серые глаза.

– Вам помочь? – снова сказала она, дотрагиваясь до его плеча.

– Спасибо, – улыбнулся Никита, поморщившись, будто от боли, которой на самом деле не испытывал. – Стоит походить подольше и…

– Сильно болит? – нахмурилась медсестричка.

– Как вас зовут? – вместо ответа поинтересовался он.

– Рита…

– Рита, у меня к вам вопрос: как давно вы тут работаете?

– Я?

Он вытащил из нагрудного кармана удостоверение и продемонстрировал его медсестре. Рассмотрев его, Рита снова подняла глаза на Никиту.

– Значит, вы не посетитель? – констатировала она.

– Меня зовут Никита, и я задал вам вопрос, Ритуль: как давно…

– Да помню я! – отмахнулась она. – Третий год уже. Только я не понимаю…

– Вы сейчас очень заняты?

Рита взглянула из-под длинных, почти бесцветных ресниц на симпатичного мужчину в белом халате, надетом поверх водолазки, под которой буграми переливались мощные мышцы грудной клетки. Нет места хуже для устройства личной жизни, чем роддом, – тут одни женщины – что среди пациентов, что среди персонала!

– Нет, – соврала Рита, предпочтя забыть о том, что старшая сестра послала ее в бельевую. – А что?

– Где бы нам найти уютное местечко для беседы?

Через пять минут они устроились в буфете: старшая не заглянет туда до обеда. Никита взял Рите капучино и принялся расспрашивать:

– Значит, вы тут уже три года?

– Весной будет три… А почему вас это интересует?

– Просто пытаюсь понять, могли ли вы знать одного человека.

– Какого человека – из врачей или пациентов? Честно говоря, если речь о пациенте, то я вряд ли вспомню!

– А как насчет врача?

– О, их я всех знаю – можете задавать любые вопросы! – гордо ответила Рита, и Никита с облегчением понял, что нарвался на нужного человека: похоже, девушка из тех, мимо кого не проходят никакие сплетни, и она любит поговорить.

– Ваш главврач не слишком разговорчив, – осторожно начал он, не сводя глаз с Риты, чтобы не потерять визуальный контакт.

– У нас недавно была проверка из Комитета, – охотно пояснила медсестра, размешивая сахар ложечкой. – Строили всех, как солдат, и только-только отвязались, так что сами понимаете!

– Разумеется, разумеется, – сочувственно закивал Никита. – Нашли что-нибудь?

– Как обычно, – пожала плечами Рита. – Главный накрыл поляну, поэтому нарушений написали по минимуму. А о ком речь?

– Об одной из бывших сотрудниц, акушере-гинекологе по имени Александра Шаповалова.

– Шаповалова?

На мгновение Никита испугался, что Рита сейчас заявит, что ничего об этой женщине сказать не может, но ошибся.

– Она уволилась. По собственному желанию.

– Я в курсе, – кивнул он.

– Тогда почему интересуетесь?

– Есть подозрения, что ее «собственное желание» могло быть не таким уж и сильным.

– Вот уж точно! – рассмеялась Рита, но тут же спохватилась и встревоженно посмотрела на Никиту.

– Вы не переживайте, Рита, – сказал Никита, – никто не узнает о нашем разговоре: я не имею отношения к Комитету по здравоохранению и, уж тем более, не являюсь защитником Шаповаловой в суде. Она больше здесь не работает, однако мне очень нужно знать все обстоятельства увольнения этого врача!

– Александру Осиповну действительно могли уволить по статье, – вздохнула медсестра. – Но главному не нужны проблемы и разбирательства, поэтому он надавил на нее… В принципе и давить-то сильно не пришлось – она сама понимала, что, начнись проверка, ее уволят, а то и лишат права работать по специальности.

– Что, так серьезно?

– В общем-то, она не делала ничего такого, чего не делают другие… Может, правда, чересчур злоупотребляла.

– Злоупотребляла… алкоголем? – уточнил Никита.

– Да нет, что вы! – всплеснула руками Рита. – Она вовсе не пила! А злоупотребляла она одной процедурой, которая в конце концов привела к неприятным последствиям. Я бы даже сказала, трагическим.

– Так что же произошло?

– Во многих роддомах бытует практика: чтобы особо не затрудняться во время родов и не ждать, врачи приглашают будущую роженицу, которой еще «дохаживать» пару недель, раньше времени и на обычном осмотре прокалывают ей околоплодный пузырь. Воды отходят, и они говорят, что пора рожать, но схваток-то нет! Тогда существует два выхода: либо кесарево, либо «стимуляция», то есть капельницы. Естественно, искусственная стимуляция помогает плохо, и тогда начинается беспредел: акушерки лежат на животах матерей, выдавливая из них детей, при этом иногда повреждая позвоночник младенцев и нанося увечья роженицам.

Никита знал о «стимуляции», но, сам будучи далек от процесса родов, никогда не задумывался над этой проблемой. Теперь же он почувствовал, как рвотный комок подступил к горлу. Рита описывала происходящее в роддоме спокойно, словно это были рутинные манипуляции, а ведь, если разобраться, такие действия вполне можно квалифицировать и как врачебную халатность, и как ненадлежащее отношение к обязанностям врача-акушера!

– И Александра Шаповалова этим занималась? – спросил он.

– Понимаете, у нее была своя философия, если можно это так назвать: Александра Осиповна полагала, что двум смертям, как говорится, не бывать, а одной не миновать.