Второе сердце

— Может, ты «Вечерку» хотел с собой прихватить? Ту, с шахматными задачками?

— Без меня решай задачки, с мамочкой! Досыта наговоритесь — глядишь, можно будет и головой поработать, языкам отдых дать.

— Он же что-то забыл — он же еще и злится!

— Да не злюсь я. Не люблю неясностей…

Он подумал вдруг о девочке, отправлявшей днем поздравительную открытку. Вспомнил оставленный им тогда, на почте, без внимания взгляд женщины с коробкой — как она смотрела на заштопанные чулки и стоптанные башмаки девочки. Вздыхала… Нет, не только он присматривался, не только он наблюдал! Теплится еще в людях чувство причастности к чужому неустройству, к чужой нужде. Слава богу, что теплится…

— Кстати, а вчера нам «Вечерку» приносили? Я что-то не видел.

— Принесли вчера «Вечерку», на твоем столе лежала «Вечерка»!

— Ага. Значит, внимания не обратил…

На кольце автобуса, подбрасывавшего от метро в аэропорт, пришлось ожидать. И отправился автобус не сразу, так что, когда они оказались наконец в огромном зале ожидания, регистрация на их рейс заканчивалась.

— Праздник на носу… — не глядя на Сергея, сказала жена.

— Ничего себе — на носу! Больше чем полмесяца еще. И я же сказал: успею вернуться!

— Речь не о нашем, празднике — я про двадцать третье февраля. Ты там не особо празднуй-то!

— Ну вот! Последний, как говорится, инструктаж! Интересно, все жены так же своих мужиков напутствуют? Потолкуй с приятельницами, разузнай: вернусь — расскажешь! Хоть на пятом году супружества знать буду: у меня одного жена такая или и другим не легче!

— Многие семьи с командировок разных, с рыбалок да поездок на охоту разваливаться начинают. Где вино, где веселье, там и… женщины… Далеко за примерами ходить не надо: ты, когда от первой жены уходил да со мной женихался, не просыхал, помню…

— Хватит! Тебе не кажется, что пластинка несколько заезжена?

— Ничего, ничего, потерпи!

— Тише! Погоди… Посадку объявили!

Они спустились этажом ниже, влились в толпу отлетающих-провожающих, целующихся и обнимающихся на подступах к эскалатору.

— Никак все же не могу успокоиться: что забыл? чего не сделал?

— Рыбой я тебя редко кормлю! — засмеялась жена.

— Тебе все хаханьки! Никакого сочувствия! Рот до ушей — неловко даже: мужа провожает — всплакнуть хотя бы для приличия полагается, а она веселится! — Сергей извлек из кармана паспорт, билет, посадочный талон. — Самое смешное будет, когда я вернусь: вот увидишь — вернусь и сразу же вспомню, что забыл!

— Вот это непременно! Это уж — как пить дать! — засмеялась жена совсем откровенно и несколько раз быстро поцеловала его в одну и другую щеку.

— Смеется?! — Он удивленно поднял плечи, встал на ребристую ступеньку эскалатора и так, с поднятыми плечами и склоненной набок головой, полого поплыл вверх — на досмотр ручной клади и к выходу на летное поле.

ВИТОК СПИРАЛИ (Девять сцен послесловия к драме)

1

Дом — небольшой, дачного, по внешнему виду, типа, но теплый, рубленный из толстого бруса, — стоял на кривой улочке недалеко от ее отворота с шоссе, отгороженный и от шоссе и от параллельной ему железной дороги стеной уже не юных, но еще не загрубевших, послевоенной посадки, сосен и елок. Деревья полностью скрадывали шум проезжавших автомобилей и частично — грохот электричек.

В передней комнате, обставленной — так же как спальня, веранда и кухня — подержанной городской мебелью пятидесятых годов, в кресле-качалке сидела Светлана Петровна, нестарая шестидесятилетняя пенсионерка, и вязала.

Из мерцающего окошка телевизора дикторша досказывала очередные домыслы метеоцентра относительно погоды на завтра: «…ожидается пасмурная, с прояснениями. Временами — дождь. В отдельных районах области возможны грозы. Температура воздуха: ночью — восемь-десять градусов тепла, днем — тринадцать-пятнадцать…»

Светлана Петровна оторвалась от вязания, сняла очки и, склонив набок голову, укоризненно посмотрела на дикторшу.

— Вечно у вас, милая, винегрет! И дождик, и солнышко, и гроза — всего понемногу… В старое время, бывало, глянет человек на закат, скажет: «Вёдро!» — или, наоборот: «Дождь!» — и непременно угадает — как скажет, так и будет. Потому что на небо смотрел! А теперь всё — с неба норовят, со спутников да ракет. Так-то, милая!

Дикторша, обидевшись, исчезла из окошка, и сразу же в нем возникли гудящие трибуны стадиона. Светлана Петровна выключила телевизор и, спохватившись:

— Чай-то мой, чай! Совсем меня склероз доконает… — просеменила на кухню; сняв с газа большой эмалированный чайник, залила кипяток — в заварной, накрыла заварку полотенцем и вернулась в качалку.

Дверь с веранды в кухню распахнулась, вошел муж Светланы Петровны — Корней Корнеевич.

— Ау! Это ты, отец?

— Я, мамка, я…

Корней Корнеевич помешкал у газовой плиты и, слегка покачиваясь, прошел в комнату.

— Явился, мамка, не запылился!

Даже не поглядев на него, Светлана Петровна безнадежно махнула ладошкой:

— Не запылился, да причастился!

— С удачной продажи полагается… Все необходимо обмывать, хоть понемножку, но — обязательно. Мирового значения закон!

Он грузно опустился на диван и начал разуваться.

— Вспомни, мамка, как я подолгу всегда ботинки-полуботинки носил! В чем причина, думаешь? В том причина, что всякий раз покупку обмывал: сам покупал, сам обмывал. С тобой же, бывало дело, как ни пойдешь, что ни купишь — все вскорости прахом! Мне жмотничала на маленькую, а себе через это трату наживала — бо-о-ль-шу-щу-ю!

— Мели, Емеля! Обмывал, конечно, не пропускал случая! Только прикинь: много ли ты по земле-то ходил в своих ботинках-полуботинках?! Все за рулем да за рулем — оттого и носились долго. Экономист!

— Ну чего ты заводишься, чего заводишься без стартера?! — Корней Корнеевич швырнул снятые башмаки к порогу. — Я — что: пенсию не всю тебе отдаю?

— Да всю, всю!

— Раз всю, так и рули — не заруливай! Пенсию получи до копеечки, а что сверх — то мое: как хочу, так и ворочу… Вот, кстати, и тебе кое-что. — Корней Корнеевич достал из-за пазухи сверток, протянул жене. — Глядишь, зимой пригодятся.