Второе сердце

— Не надо… Я бы помылся с дороги. Горячая идет?

— Идет.

— С ваннами там тоже… не предусмотрены там ванные.

Алексей медленно обошел комнату, остановился возле клетки со снегирем.

— А этот откуда здесь появился?

— Это я сегодня купила. Ты ведь любил всегда птиц… Я хорошо помню твои рассказы про живой уголок, что у вас в детдоме был, и про юннатский кружок… А синиц тех наших, как только ты написал — я сразу же выпустила, и все эти годы никакой живности мы не держали. Не знаю, с чего вчера взбрело в голову, подумала — вдруг ты доволен будешь? Вот нынче с утра и отправились мы с Катей на рынок, оставили тебе записку и поехали.

— А что за колечко у него на лапке?

— Сама удивилась, когда разглядела дома.

Алексей потянулся открыть клетку.

— Нечего ему за решеткой сидеть — на воле веселей!

— Погоди, Алеша, погоди! Пропадет он в городе! Если выпускать — так в поле или в лесу, и лучше всего там, где поймали… Старик, который продал нам его, разговорчивым оказался, все объяснял, как он их ловит, какие хитрости придумывает. Что же за место он назвал — где живет? Постой, постой… Ага! Шестьдесят третий километр по Северной дороге! Точно: платформа Шестьдесят третий километр!

— Верно, пожалуй, про поле. — Алексей отошел от снегиря. — Уж возвращаться из неволи — так прямо домой! Верно… Шестьдесят третий километр я знаю — часто в свое время приходилось проезжать на машине. Там озеро красивое: почти все лесом окружено, а со стороны шоссе — пляж. Съездим как-нибудь — будет погода хорошая: и бедолагу этого по назначению доставим, и отдохнем заодно, покупаемся… Ну, а пока я все же в ванной купнусь!

— Полотенце на вешалке — чистое! А белье я тебе принесу — начинай мыться… Грязное в корзину брось! — прокричала ему вслед Лариса.

Закончив кухонные дела, она, негромко напевая, собрала мужнино белье, прошла в прихожую, толкнула дверь ванной. Ванная оказалась запертой. Пожав плечами, Лариса постучала и, когда дверь отворилась, просунула в дохнувший влажным теплом проем голову.

— Ты чего это?

— Да так… по инерции.

— Вот — здесь тебе все, что полагается. Спину потереть?

— Я уже. Спасибо.

— Ну и наколки у тебя, Алеша! Кого только нет! От чертей и… Делать, что ли, нечего было?! — Она осеклась. — Я хотела сказать… зачем ты это?

— На память, жена, на память! Вкус у тамошних художников, верно — своеобразный, да выбирать не приходилось… Иди, ладно, ложись спать.

Зазвонил телефон.

— Мама, наверное, опять! Не терпится…

Лариса прикрыла дверь ванной и пошла в комнату.

— Да?.. Добрый вечер, Федор… — Лариса оглянулась. — Не хотела и не хочу. И не могу сейчас… Алексей приехал… — Она слушала, теребя шнур. — Ладно, будь по-твоему… Да, на обычном… Хорошо!

Повесив трубку, она прошла в спальню, засветила торшер, разделась, глянула в зеркало и, вздохнув, принялась мазать лицо кремом.

Распаренный Алексей, в футболке и трусах, вышел, причесываясь, из ванной, сел в комнате за прибранный стол, закурил. Сделав пару затяжек, отложил папиросу, достал из шкафа простыню, раскинул по дивану.

— Алексей?.. — Лариса стояла в дверях, изумленно глядя на мужа.

Он пробормотал:

— Я, знаешь, здесь сегодня посплю…

Запахнув полы халата и подвязав кушак, Лариса произнесла осипшим вдруг голосом:

— Ну… хозяин — барин… — и, едва сдерживая слезы, вынесла подушку. — Одеяло — тоже в шкафу, где простынку брал, только на нижней полке…

— Да не сердись ты, не злись, Христа ради! Я же… я же — как с мороза еще, не оттаявший. Вон, пот льет ручьем, а внутри…

— Чего уж… — Она ушла в спальню и, закрыв руками лицо, в беззвучном плаче упала на кровать.

Алексей расстелил одеяло, зажег погасшую в пепельнице папиросу, докурил, выбросил окурок в окно, лег. Плач, несмотря на все старания Ларисы заглушить его, проникал в комнату. Алексей долго и томительно ворочался с боку на бок, наконец не выдержал и, поднявшись, пошел в спальню…

3

Завгар спецмонтажного управления, СпМУ, Иван Михайлович Прошин привычно на слух определил, по какому из двух стоящих перед ним телефонов кто-то его домогается (один аппарат всегда басил, другой — захлебывался собственным звоном), и снял трубку с красного, местного.

— Алло!.. Да, слушаю вас, Семен Семенович!.. Микроавтобус РАФ? Нет сегодня РАФа… Потому нет, что на линию не выходил… У вас, Семен Семенович, на столе под стеклом лежит график технического обслуживания и ремонта нашего автотранспорта, утвержденный главным инженером, то есть вами. — Прошин посмотрел на график, висящий на стене. — По нему выпадает микроавтобусу нынче стоять на техническом обслуживании номер два… да — ТО-два, вот он и стоит… На линии должно быть двадцать два автомобиля из двадцати пяти… Так оно и есть: все двадцать два бегают… Стараемся, Семен Семенович! — Прошин положил трубку. — Вот так! По усам!..

Он вылез из своего изрядно залосненного кресла, прошелся, пританцовывая, по конторке, остановился возле пустующего стола — при входе справа.

— Чиппы-дриппы, эти гриппы! ОРЗ — болеют все!.. Скрутило помощницу мою, всерьез, видно, скрутило. Всю эпидемию держалась, а лето наступило и — пожалуйста!..

Воротившись на место, завгар снова посмотрел в график, что-то вспомнил и, поспешно повернув диском к себе зеленый телефон, набрал номер.

— Алло! Зиновий Борисович? Привет, Зиновий! Как жизнь молодая?.. Ага… У меня — тоже бьет и тоже — ключом по голове!.. Слушай, какое дело к тебе: карданный вал к «рафику» нужен до зарезу!.. Выручи, Зиновий, я в долгу не останусь, ты знаешь. Главному моему завтра в совхоз приспичило ехать — людей скоро на сено отправляем. На рекогносцировку, того-этого, начальство катить должно, а у меня карета поломата… Прокладки?.. Есть такие, есть!.. Хор!.. Хорошо, говорю, присылай гонца!.. Письмами обмениваться?! Да какие, к шутам, письма?! Баш на баш — и точка!.. Ну, новости у тебя!.. Ладно, сочиню, сочиню… Я тогда еще растворитель впишу — ей-богу, ни капли не осталось! Ну, порядок! Бывай здоров! — И Иван Михайлович тем же пританцовывающим шагом заскользил к пишущей машинке, стоящей под чехлом на столе у окна.

До машинки ему добраться не удалось: дверь отворилась и появился председатель профкома управления Кобозов.

— Добрый день, Михалыч!

— Привет, профбог, привет! Что такой хмурый?

— Не с чего особо веселиться. — Кобозов придвинул ногой стул, со вздохом сел. — Устал с кляузами разбираться. То у меня заседаем, то в парткоме, то в райком вызывают. Пишет какая-то стерва и пишет! Подпольная кличка — «Доброжелатель». Хоть бы что поновей придумал себе в псевдонимы! И настырный, гад! Уже до горкома добрался: неоперативно-де реагируем на его сигналы!

— О чем сигналы-то?

— А о разном сигналы, о разном. И о тебе в частности, и ты в стороне не остался.

— В каком же разрезе — обо мне?

— Загоняет, мол, завгар Прошин запасные части к автомобилям на сторону, чтобы на выпивку ежедневную иметь. В этом, мол, и секрет кроется, почему транспорт нашего СпМУ плохо работает, простаивает подолгу в ремонте.

— Вот сволочь! Ты же знаешь…

— Знаю! Дрянь дело с запчастями: не обменяешь — не поедешь, хочешь жить — умей вертеться, — знаю!