Второгодка. Книга 4. Подавать холодным

Они взяли меня под руки и буквально занесли в машину. А моя мышь даже и пикнуть не успела. Очумела от перелётов!

Я снова сидел на заднем сиденье и опять между двумя мордоворотами. Это начинало уже надоедать.

— Скажи там, что он у нас, пусть снимаются, — сказал задний пассажир переднему, и тот достал рацию и повторил всё слово в слово.

— Он у нас, можно сниматься!

Автомобиль тут же сорвался с места и понёсся по улице, молотя по асфальту свежими шипами.

— Здравствуйте, товарищи, — вежливо поздоровался я с коллективом, и почувствовал, наконец, суету под ложечкой. — Не подскажете, куда путь держим?

— Сиди! — грубо пихнул меня тот, что находился справа. — Узнаешь, когда скажут…

И мышь больно царапнула под сердцем…

3. Amore no

Машина пёрла уверенно, нагло, не сбавляя скорости, лишь изредка останавливаясь на красном. Казалось, будто светофоры подчинялись её напору и властной энергии и переключались заранее на зелёную волну, и только самые упёртые и свободолюбивые из них осмеливались бросать вызов нашему автомобилю. Вызов, выраженный в определённой длине световой волны.

Экипаж между собой не переговаривался, мы шли целеустремлённо и молча. Неслись по проспекту вдоль реки в сторону нового моста. Силового воздействия на меня не оказывали, но и особой любезности не демонстрировали. Куда мы ехали, пока было непонятно. Но, в принципе, отсюда открывалось стратегическое для меня направление на Зелёную поляну.

У меня, конечно, уже появились предположения о том, кем именно могли быть эти разбойники, и вскоре эти предположения сбылись. Когда мы подъехали к новенькому бизнес-центру, состоящему из трёх современных высоток, всё окончательно определилось. Этот центр построил Григорий Александрович Назаров, запустил, как говорили, в прошлом году. И сейчас наша машина и следующая за ней, ещё одна и ещё одна съехали с проспекта и направились в сторону подземной парковки.

— Прямо почёт и уважение, как папу римского везёте, — усмехнулся я, но ответа не получил.

Машина влетела в чёрную дыру подземелья, спустилась вниз, проехала по большому кругу, скрипнула тормозами и остановилась прямо у лифта. Остальные две — тоже.

— Выходим, — скомандовал чувак, сидевший справа от меня, выпрыгнул из машины и открыл дверь.

Под распахнутой курткой я заметил кобуру и рукоять пистолета.

— Выходим, выходим, — повторил он мне, — не задерживаемся.

В этом голосе мне послышались характерные стальные нотки, приобретаемые часто на военной службе. Армейская привычка. Я вышел из машины и осмотрелся. Парковка была уставлена блестящими, красивыми автомонстрами. «Правый» приложил руку с браслетом к датчику на лифте и дверь открылась, легко звякнув, как в дорогих иностранных отелях, если верить американским фильмам девяностых лет.

— Заходим, — ещё раз скомандовал «правый».

Он вошёл первым, потом я, а следом ещё двое парней. Мы стояли вчетвером. Они расположились вокруг меня, и я оказался заблокированным со всех сторон. В лифте имелись только три кнопки. «Правый» нажал на верхнюю, и я предположил, что мы едем на второй этаж, но ошибся. Лифт понёсся вверх как ракета. Двери, звякнув, разъехались и мы оказались в просторном офисе с панорамными окнами вместо стен и деловой обстановкой. Люди сновали, люди сидели, люди работали, люди говорили по телефону.

— Сюда, — сказал «правый», и меня повели через это помещение.

В этом была какая-то нелепость. В глаза бросилось несоответствие. Практически военизированная охрана, конвой и мирный труд офисного планктона, как сейчас говорили. Мы прошагали в большую современную приёмную и секретарь, собранный мужчина лет тридцати пяти — сорока, сразу кивнул нам на дверь. «Правый» несколько раз стукнул и дёрнул её за ручку. Красивая современная дверь бесшумно открылась, и мы вошли внутрь.

Оказавшись в просторном и светлом кабинете, стеклянная стена которого была обращена к реке и открывала умиротворяющий вид на воду и на холмы на том берегу, я удовлетворённо кивнул. Вид мне понравился.

— Я бы от такого кабинета не отказался, — сказал я тихонечко.

За столом сидела строгая, сосредоточенная и очень серьёзная женщина в больших и дорогих очках, светловолосая, с короткой стрижкой, тяжёлым подбородком и крупными неприязненными глазами. Возможно они были слишком водянистыми и поэтому производили такое впечатление, а может быть потому что она просто испытывала ко мне неприязнь…

— Хорошо, — отчеканила она, кивнув гвардейцам. — Оставьте его здесь.

«Правый», который, вероятно, был руководителем всей этой делегации встречающих, коротко кивнул сначала боссу, потом — своим подчинённым. Они, молча, не производя ни одного лишнего движения, вышли за дверь, и он последовал за ними.

— Мы будем снаружи, — сказал он и затворил за собой дверь.

Дама плотно сжала жёсткие губы и, сдвинув брови, уставилась на меня. Удивительные вещи творит природа. Удивительные и непостижимые простым человеческим умом. Вот лицо этой женщины. Если начать описывать его, то, пожалуй, не будет ни одного слова, которое бы повторило описание лица её брата, ныне покойного. Но, несмотря на это, одного короткого взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что это и есть сестра Назарова. Тётка Прошки, областной министр образования. Неплохо министры живут в наше время.

— Знаешь, кто я? — разглядывая меня, не то спросила, не то утвердила она.

— Ну, не то чтобы знаю, но догадываюсь, — кивнул я.

— Меня зовут Варвара Драч, — сказала она так, будто от звука её имени я должен был превратиться в соляной столп.

— Полагаю, вы сестра Григория Александровича? — уточнил я, как ни в чём не бывало.

— Верно полагаешь, — кивнула она. — Слышал что-нибудь обо мне?

— Слышал от директора нашей школы, что вы её надежда и опора в этой жизни.

— Немного, но для начала достаточно и этого.

Я пожал плечами.

— Где документы? — сразу пошла она в лобовую.

— Какие документы? — сделал я удивлённое лицо. — Паспорт мой хотите?

— Играть со мной не надо.

Она откинулась на спинку кресла и опустила руки с немного коротковатыми пальцами на подлокотники.

— Где документы, которые ты обещал отдать моему брату?

Упс… Упсики…

— Видите ли, Варвара Александровна, — прищурился я, — не думаю, что вы можете говорить об этих документах. К сожалению, наша сделка не состоялась. Я бы хотел вам выразить глубокие соболезнования. Я Григория Александровича видел лишь один раз. Имел возможность поиграть с ним в шахматы и поговорить. Он произвёл на меня очень хорошее впечатление. Поэтому, узнав об этом трагическом происшествии, я был глубоко потрясён. Признаюсь, мне больно и за Прохора, потому что я видел, что отец его любил. Эта потеря, безусловно, невосполнима. Скорблю вместе с вами.

Я замолчал, а она продолжала смотреть на меня, словно ждала, не добавлю ли я ещё чего-нибудь к своей траурной речи. Но нет, добавить мне было нечего. Она кивнула, сняла дорогие очки в сумасшедше модной оправе и кончиками указательного и большого пальцев помассировала переносицу.

— Видишь ли, Краснов, — сказала она, ещё немного помолчав. — Засунь свои соболезнования глубоко-глубоко в жопу. Меня они не интересуют. Я за тобой послала людей не для того, чтобы мило беседовать о своём брате. Кого он любил, а кого не любил, не твоё дело. Твоё дело выполнить условия договора. И это всё. Сделка была заключена и ты уже получил частичное вознаграждение, так что отзывать её у меня нет никакого резона. Я являюсь продолжателем и наследником дела моего брата. Поэтому все его сделки перешли ко мне. И эта сделка с документами теперь тоже перешла ко мне. И эти документы теперь принадлежат мне.