Второй курс

Император благосклонно кивает. Глейн, надежно запертый в глубине «меня», воет от ужаса. Несколько придворных разбегаются, оттесняя любопытствующих. Звучат заклятья, отрезая нас с противником от остального зала.

Мертвитель поднимает руку. Из-за его плеча выглядывает сущность, заставляющая барона Глейна забиться в истерике. Хель. Местное воплощение смерти. Это я понимаю даже без комментария от Мориона... а потом я и вовсе теряюсь в потоке воспоминания, утрачивая представление о том, где я — Гермиона Грейнджер, Аналитик Темного лорда Мориона, а где — сам Рука Несущего Беду, Ксенос Морион.

Варп прорывается в реальность, пробивая слабое место в защите мира, которое есть Я. И в моих руках само собой начинает формироваться Копье Хаоса, излюбленное оружие моего былого сюзерена, смерть, способная убить Смерть, не смотря на все ее бессмертие. И Хель отступает. Нет, ее способности к сопротивлению — далеко не исчерпаны. Она еще многое могла бы сделать, но... «Драка волков в крысиной норе — разрушит нору». Слишком многие из ее потомков, находящихся в этом зале, окажутся сброшены с кругов существования при прорыве Инферно, если я воспользуюсь своим неотъемлемым правом Воззвать к своему сюзерену. И вся разрушительная мощь Копья обрушивается на Кайю зу Рилла, пресекая его попытки спешно закрыться щитом. Короткий крик... и даже душа неудачливого дуэлянта оказывается стерта чудовищным по силе ударом. Тело же его стремительно выцветает как плоский рисунок... и исчезает. А следом на полированный камень Тронного зала империи Дарк опускается и тело барона Глейна, пропустившее через себя больше Силы, чем способно было выдержать. Договор исполнен. Глейн получил Силу. Много Силы. Он откусил больше, чем мог прожевать.

...

Слияние распадается. Теперь я — снова Гермиона Гренджер. И я лежу на каменном полу цитадели памяти моего лорда. А рядом — валяется сам Мори.

— Ну вот... так все и было... Я предал тех, кому клялся в верности, приложил руку к уничтожению огромной империи и многим тысячам жертв. Я мог бы многое сказать, в попытках оправдать себя... но не буду. Я совершил предательство. Это факт, и его невозможно изменить.

— Не забывай — я улыбнулась, не делая даже попытки подняться. — В тот момент я была тобой. И я тоже многое могу сказать о Кайе зу Рилле, Императоре лично, и всей империи Дарк в целом. Ты получил это задание потому, что был готов, и хотел его исполнить. Меня вот другое заинтересовало...

— Что?

— Меняющий пути — один из Темной Четверки. Так зачем ему уничтожать Темную империю? Зачем Темному богу вставать на сторону Света?

— Замыслы Интригана — это замыслы Интригана. Кто знает все пути его извилистой мысли? Хотя... если принять, что все случилось так, как он хотел... В том мире образовался доминион Инферно в проявленной реальности... а еще... в империи Дарк слишком многое было завязано на клятву пылающей крови... то есть — на рабство. И поражение империи умалило Господина рабов. Не сильно — ведь его противники тоже использовали институт рабства... но умалило. Возможно — было и что-то еще...

— Но неужели Кайя был настолько силен, что его смерть подкосила империю? Ведь мертвителей было много... Те же зу Риллы — были весьма многочисленным родом... а ведь были еще и зу Крайны...

— Все очень просто. Да, Кайя был сильным магом, возможно, его Силы не хватило Императору, чтобы удержать фронт. Но главное не в этом. Главное — исчез страх. До этого Мертвители погибали только в схватках с себе подобными. А тут... какой-то заштатный барон из глубокой провинции, пусть и ценой жизни — убивает Мертвителя...

Я переворачиваюсь на живот и смотрю на Мори. Он делает то же самое. Вот и как ему только крылья не мешают? Мы в упор смотрим друг на друга... а потом я начинаю болтать ногами.

— Н что... если ты уже восстановилась... пробуем встать, и идем?

И мы пошли.

Секреты. (Джинни)

Первая неделя в школе далась мне очень тяжело. Оказалось, что подглядывать за родителями и старшими братьями, пытаясь повторить их действия с веточкой в руке, и работать с настоящей волшебной палочкой — это очень и очень разные вещи. И я со все большим уважением смотрела на тех, кого многие мои знакомые, кривясь и тайком называли «грязнокровками». Ведь они вступали в новую жизнь, не зная и не умея практически ничего. Не удивительно, что при этом им было труднее, чем остальным, намного труднее, что и порождало слухи о «магической слабости грязнокровок». Но, если приглядеться к старшим курсам, то уже года через четыре разница практически сходила на нет. А презрение — оставалось. Уже совсем глупое, но оставалось! Не понимаю я этого. Совсем не понимаю. Но вот видеть такое — приходилось.

Я устроилась на диванчике неподалеку от того, на котором, обнявшись, сидят Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер. Еще с тех пор, которые я вообще могу вспомнить, мама рассказывала мне о Мальчике-который-Выжил. И я всегда представляла себе, как он увидит меня... и влюбится. Я и сейчас не очень понимаю, что это такое: «влюбиться», но... но я была уверена, что он не может не влюбиться именно в меня... Была. Страшное слово. Еще с тех пор, как Рон прислал письмо, в котором жаловался на Гермиону... Как же, «она должна быть моей девушкой, а все время зависает с этим Поттером!» Я не понимала тогда, и не понимаю сейчас, почему он считает, что Гермиона ему что-то должна? Но главное, что я поняла из письма: я опоздала. Гарри уже нашел себе девушку. Тогда я плакала всю ночь, а утром ко мне зашла мама. Она пообещала мне, что сделает все, чтобы Мальчик-который-Выжил был со мной. Я поверила и успокоилась. Но...

Вот именно. «Но». Когда Гарри все-таки заехал к нам, в Нору... Я с детства могу чувствовать эмоции других людей. Мама с папой так и не поверили мне, когда я об этом рассказывала. А близнецы — посоветовали мне скрывать это, «потому, что люди не любят тех, кто отличается от них», и провели в пример Луну Лавгуд. Не согласиться было трудно. Так вот... когда Гарри все-таки приехал к нам... о Мерлин! Он же смотрел на нас, как на врагов! Почему?! Что я ему сделала?!

Я попыталась выяснить это у близнецов. Ребята вроде бы ровно общались с Гарри, и, может быть, могут знать... но... Два рыжих придурка всячески отнекивались. Может быть — сами не знают? Нет. Знают. Точно знают. Я же чувствую. Знают. Но мне — не говорят.

И вот я сижу в гостиной Гриффиндора. Кажется, папа называл это — мазохизмом. Мне больно смотреть на то, как Гарри и Гермиона, прижавшись друг к другу, сидят на диванчике и смотрят на огонь. Но я все равно сижу и смотрю на это, и не могу оторваться. Внезапно меня просто сдернули с диванчика и куда-то потащили. Сначала я пыталась отбиваться, а потом поняла, что это близнецы хотят со мной о чем-то поговорить.

— Ну и нафига? — Возмущение тем, как меня тащили, перехлестнуло всякие пределы.

— Нам надо

— поговорить с нашей маленькой — Иногда манера близнецов разговаривать, продолжая фразы друг за другом — просто раздражает. И, похоже, они это отлично знают.

— сестренкой, которая, кажется,

— влюбилась в Мальчика-который

— Выжил.

— Ну влюбилась! И что? — Мне хотелось кричать. — Зачем вы вмешиваетесь?!

— Будь

— осторожна. Встать между

— драконом и его

— добычей — менее болезненный способ

— самоубийства, чем встать между Гарри

— Поттером и Гермионой Грейнджер.

— Да знаю я... — Потупившись, упираю взгляд в сцепленные ладони. — Но... Я... Я даже не пыталась, а он... он все равно...

— Ронникинс. — Братья произносят имя одновременно, и я понимаю, почему они так ничего и не сказали мне дома: мама могла сильно рассердиться. Но что такого вытворил Рон? Впрочем, к этой теме надо переходить постепенно.

— Рон... Он ведет себя странно в последнее время. Раньше он ни за что не прошел бы мимо парочки, не попытавшись их высмеять.