Второй полет Гагарина

Наконец, настало тридцать первое марта, а первого апреля, то ли в шутку, то ли всерьёз, ожидался приезд обеих наших благоверных. Дергунов, кстати, предъявив справку о беременности супруги, выбил целую однокомнатную квартиру-хрущёвку на втором этаже офицерского дома, обойдя на повороте нескольких нуждающихся с уже родившимися киндерами, понятия не имею — чем и как заинтересовал сурового майора из КЭЧ (квартирно-эксплутационная часть). Я забежал к нему поздно вечером после занятий по набившему оскомину марксизму-ленинизму в хрущёвской интерпретации и застал за совершенно неожиданным занятием: Юра ощипывал баклана на кухне, носившей следы тотального разгрома.

— Представляешь? Я открыл окно, чтоб покурить, и эта тварь влетела!

Накануне он затарился в «Промежности» хорошим куском говядины, набил всякими вкусностями «хрущёвский холодильник», то есть выходящую на уличный мороз нишу ниже подоконника, затем принялся готовить торжественный «домашний обед», желая тем самым смягчить культурный шок благоверной от увиденного в Заполярье. В апреле ещё лежит снег, довольно уплотнившийся, дороги и дорожки представляют собой долины и ущелья между снежными горами выше человеческого роста.

Но бакланам они не нужны, те прекрасно летают над снегом. Один из них, залетевший к Дергунову, немедленно схватил со стола и проглотил кусок колбасы, предназначенный для салата. Возмущённый грабежом, Юра запахнул окно и открыл сезон охоты на баклана! Лучше бы он его выпустил на волю.

На кухне можно было снимать эпизод военно-патриотического фильма, как жестокие гестаповцы проводят шмон в квартире советского подпольщика и разносят её всю. Баклан с размахом крыльев не менее полутора метров на кухоньке в пять квадратных метров — это что-то. Он сбил и опрокинул на пол кастрюлю с кипятком, вышиб стекло в двери, ведущей в единственную комнату, и это только начало списка ущерба, причём, не прерывая деструктивную деятельность, подобрал с пола выпавшее из кастрюли мясо и мигом проглотил.

По словам Юры, тому удалось оглушить пернатого чревоугодника ударом сковородки по башке и свернуть шею. А потом пришёл к гениальному прозрению: коль «Промежность» закрыта, остаётся только ощипать, почистить и отварить чайкино мясо. В итоге к перьям, плотно устлавшим кухню во время неравного боя, прибавились выдранные из убиенной тушки. Непереваренные колбаса и говядина из желудка улетели в мусорку.

— Ты с ума сошёл? Это же пожиратель падали. Всё равно, что ворона.

— Ничего подобного. У меня есть знакомый охотник. Он говорит, что по весне они преимущественно питаются рыбой, организм очищается. Нужно лишь удалить крылья, шею, лапы, требуху и особенно подкожный жир. Тасе скажу, что это — дикая утка.

— Сам ты дикий. Решил накормить беременную жену отравой?

Не исключаю, что местные способны употребить баклана. Но разве только на закусь к «Массандре», она дезинфицирует и стерилизует что угодно. Не давать же женщине на приличном месяце чистый авиационный спирт!

Я помог ему прибраться, вынес мусор и перья, но присутствовать при сём кулинарном таинстве отказался категорически. Когда утром выпросил «козла» в части и заехал за Юрой, чтоб вместе встречать поезд, обнаружил, что окно в его квартиру распахнуто настежь, вопреки антибакланьей технике безопасности, дверь в подъезд — тоже. Стоило переступить порог прихожей, как едва не вывернуло.

— Выбросил и баклана, и кастрюлю. А запах не уходит! — пожаловался повар-экспериментатор.

В результате он сорвал нам с Аллой интимную ночь после разлуки. Из человеколюбия я пригласил Тасю пожить у нас на раскладушке, благо в одном доме, пока бакланье амбре не выветрится. Причём это был гуманизм по отношению к Юре. Разок сделав вдох в той квартире, Таисия наверняка бы прибила мужа сковородкой, как он сам вчера — птицу, и правильно бы сделала. «Кулинар» ещё попал на проставку всем соседям по подъезду, замаливая грехи от превращения дома в газенваген, хотел набить морду советчику-охотнику, но тот сделал круглые глаза: ты что, шуток не понимаешь, кто в здравом уме и трезвой памяти попробует жрать эту падаль?!

Смех и грех.

Только через три дня мы с Аллой, наконец, сумели остаться наедине. И то, когда за тонкой стенкой спит основная квартиросъёмщица с двумя детьми, не займёшься делами интимными с криками «о, да… ещё-ещё… о-о-о» и прочими атрибутами западных порнофильмов, о которых моя неиспорченная супружница даже догадываться не могла. Тихий секс молча и под одеялом — всё, что могли себе позволить.

А ещё болтали — очень много. О том, что невозможно обсудить в присутствии Таси и её «повара».

— Юр… Ты вчера, говорят, на комсомольском собрании такую речугу выдал! Что пацаны на ночь глядя были готовы прыгать в МиГи и лететь на врага, против ненавистного НАТО.

— И что? Разве впервые? В училище натренировался.

Койка была узкая, но это не недостаток, а преимущество. Мы теснее прижимались друг к другу. Хотелось ближе, ближе… Завтра — неполётный день, синоптики (мамой клянусь) пообещали три дня жёсткой непогоды. Алле только к двенадцати устраиваться на службу, здравия желаю, военфельдшер сержант Гагарина. Само собой, разговоры о личном и отвлечённом несколько раз прерывались для более неотложного и весьма приятного дела. Что важно, она тоже распробовала прелесть супружеских утех и периодически ныряла лицом в подушку, чтоб не обеспокоить детей за стенкой, некоторые звуки им ещё не подобает слышать. Происходящее, считая формулировки на русском языке непоэтичными и низменными, Алла комментировала исключительно на латыни: Coito ergo sum. Это я понимал без перевода, хоть никогда не учил латынь, оно означало «совокупляюсь, следовательно существую», пародия на афоризм Рене Декарта «Cogito ergo sum».

Утолив с помощью coito приступ жажды, накопившейся за месяцы разлуки, мы продолжали ворковать.

— Я знаю, что ты у нас марксистско-ленинский цицерон. А дома наедине совсем не такой. Порой отпускаешь шуточки, и боюсь, что Ленин встанет из мавзолея лично отодрать тебя за уши.

— Не встанет. Он — мёртвый, хоть и вечно живой.

— Вот одна из них. Неужели ты ни во что не веришь?

Резонный вопрос. Настоящий Гагарин наверняка верил в коммунизм, как Святой Фома Аквинский в распятие и воскрешение Иисуса. И я бы точно так же веровал, если бы не знал, к чему всё придёт, когда до власти дорвётся Михал Сергеич (с супругой). Да и не в них дело. Союз объективно дошёл до кризиса, плавно скатываясь к нему десятилетиями, начиная с кризиса освоения космоса, каждый из пробившихся в Политбюро пытался разрулить ситуацию в меру своей некомпетентности.

— Эй, ты чего молчишь?

— Думаю, как ловчее ответить, чтоб ты не побежала стучать на меня в политотдел. Мне к концу осени вступать в кандидаты в КПСС.

На «стучать» Алла прыснула.

— Не заложу. Колись, вероотступник.

— Зачем так сразу? Коммунизм прекрасен как мечта и идеальная цель. Но жизнь вносит некоторые коррективы.

— Какие?

— Ну, ты сама как наш майор замполит. Или следователь из Особого отдела. Ладно, давай серьёзно. Вот что такое коммунизм? Не вспоминай конспекты, сам скажу: это общество, экономической основой которого является общественная собственность на средства производства и производительный труд на одной сознательности, без материальных стимулов. Эй, дорогая, я сколько месяцев не обнимал тебя в кроватке, подходящая ли тема?

Действительно, молодой человек, истосковавшийся по нежной и интимной ласке, очутившийся под одеялом с прекрасной и отзывчивой женщиной, пересказывает ей «Капитал» Карла Маркса… Сюр!

— Ты утолил первый голод. Развивай тему. Вдруг делю ложе с потенциальным изменником Родины.

— Все мы — потенциальные чего-то. Ладно, слушай. Верю, что в Гражданскую, после неё, в Великую Отечественную люди воевали, трудились и даже умирали за идею. Но оглянись вокруг. Тринадцать лет минуло с войны. Мы все стали жить лучше и ценить эти блага. Я не намекаю на семью директора городского торга, вы — исключение в советской системе, взяли из неё лучшее и аккуратно расставили внутри своего домика, папа Марат прекрасно устроился и без всякого Севера. Но посмотри на приехавших за Полярный Круг. Точнее — насмотришься. Думаешь, все такие из себя, готовые рубаху рвать? Нет, если война, дезертиров не будет, — я вынес за скобки стройбат, о них вообще не хочу ни в каком ключе. — А в мирное время стремятся на Север ради благ. И прибавка к жалованию тридцать процентов, и выслуга год за два, и быстрый рост. Смотри, к осени получим собственное жильё. Обмундирование за счёт государства, питание в столовых у нас, авиаторов, и твоё у зенитчиков, тоже казённое. На двоих выйдет больше четырёх тысяч рублей, потом — больше. А затраты — только на домашнюю утварь, твою одежду вне службы, даже мебель из КЭЧ…