Второй полет Гагарина

Я бы на такое не подписался, но не без оснований надеялся, что отбираемым в отряд космонавтов увечья не грозят.

Новый год отметили вместе — втроём и с неизменными встречами с семьями других лётчиков. Так как променад через пургу с Ксюшей на руках даже в соседний подъезд выглядел безумством, принимали у нас, отметили хорошо… Вот только почти каждый раз, когда встречался взглядом с глазами супруги, видел, какие они бездонные и вопрошающие: неужели вместе с тобой праздную Новый год в последний раз?

Не сомневаюсь, Дергунов поехал бы тоже. Из нашей части отобрали ещё двоих бесстрашных, по прибытии в Москву разместился в гостинице на Петровско-Разумовской аллее, где увидел много знакомых лиц, выпускников Чкаловского-Оренбургского, в том числе с моего курса. Нас разбили на группы человек по тридцать, по слухам — таких групп провернулось и разъехалось уже несколько.

Началось с обычных тестов, хорошо знакомых каждому лётчику. При осмотре терапевтом я невольно сравнивал себя с другими парнями, обнажёнными по пояс, мускулистыми, рост за сто семьдесят пять, румянец на всю щёку, что называется — кровь с молоком. Настенное зеркало показало, что рядом с этими кавалергардами, моделями для плакатов о преимуществах советского образа жизни, смотрюсь дрыщом-задохликом. Пусть жилистый, спортивный, но — моё счастье, что Алла не видит свою половинку на этом празднике мужского тела в сравнении с аполлонами ВВС.

Утешал себя, что идёт отбор в отряд космонавтов, а не в мужской стриптиз, могучее телосложение играет в минус, а не в плюс. Всё равно — обидно. И странно, почему кавалергардов не отсеяли ещё на этапе работы комиссии по воинским частям. Или рекрутеры понятия не имели о критериях отбора, кроме состояния здоровья и положительной характеристики, или специально темнили, чтоб коварный враг через своих шпионов в ВВС СССР не узнал, что формируется космическая сборная.

Окулист, строгий мужчина, сам в очках — что же себе не обеспечил нормальное зрение, занимался каждым не менее получаса. Кроме проверки остроты, когда видишь не только все строчки таблицы, а и мелким шрифтом «Отпечатано в типографии…», давал таблички на способность различать цвета, тестировал боковое зрение, способность различать объекты при минимальном освещении.

— Почему вы улыбаетесь, товарищ лейтенант?

Потому что обязан обаять всех «фирменной» гагаринской улыбкой.

— Я же — полярный лётчик, пилот МиГ-15бис. Если во мгле не мог бы рассмотреть наземные ориентиры, меня бы элементарно не допустили к самостоятельным вылетам. Вы видели кабину истребителя? Часть приборов расположена на правой панели, да и центральную нужно охватывать взглядом всю, а не таращиться на отдельный циферблат. Я очень удивлюсь, если кто-то из наших не справится.

— Некоторые не справляются, — разоткровенничался доктор. — Нам нужны испытатели с наилучшими показателями.

— Так почему я не встретил ни одного лётчика-испытателя военной техники? Сплошь строевые.

— Потому что их опыт не пригодится. Всё, больше ничего не имею права сказать. Спасибо, зовите следующего.

Секретчики хреновы! Хоть стой, хоть падай, хоть смейся в голос. На бланках-бегунках чёрным по белому пропечатано: институт авиационной и космической медицины. Коль авиационные навыки не актуальны, стало быть… Конечно же, и самый тупой из претендентов догонит, что отбирают в космос.

Мне проще, я и так знал.

Ещё более требовательными оказались кардиологи. Облепленный датчиками как соты пчёлами, я лежал на кушетке, потом, не снимая их, бегал по беговой дорожке, приседал. Далее оба доктора всматривались в ленты самописцев пристальнее, чем моя бывшая в экран телевизора в часы Санта-Барбары.

Анализ крови, мочи, кала. После значился лор и проверка остроты слуха.

— Пять…

Шепнул на грани слышимости.

— Пять! Но если это мой оклад в тысячах на новом месте службы, то лучше шесть.

Он едва не влепил «негоден». Тип совершенно без чувства юмора.

Его сменил невропатолог, отстучавший пальцами и молоточком на моём теле полонез Огинского. Проктолог залез в отверстие, куда не хочется впускать мужчину, уролог мял причиндалы, к которым до этого прикасались лишь руки жены. Всего больше десятка кабинетов, ничего необычного для лётчика, кроме чрезвычайной скрупулёзности.

А далее начались пытки.

На втором этаже размещалась центрифуга с длиной лапы в семь метров, лучшая в СССР, потому что трофейная немецкая. Медики почему-то пребывали в уверенности, что любой из претендентов на место в космическом корабле должен выдерживать плавно нарастающую нагрузку более десяти «жэ» и кратковременную ударную — свыше двадцати пяти, не теряя сознание.

Как описать ощущения? Весил шестьдесят килограмм, к примеру, а теперь шестьсот.

Нет, это так не наглядно. Скажу иначе: на тебя наваливается исполинская стальная плита, огромная, как блок в основании Баальбека. Сдавливает рёбра, расплющивает лёгкие, прижимая их к позвоночнику, ни вздохнуть, ни, извините, не пёрднуть. И эта плита — всего лишь собственная грудная клетка, причём пузо и таз прессуются ничуть не меньше. Но хуже всего голове. Из-за отлива крови в ушах стоит звон, глаза видят какую-то серую мглу, мысли путаются, балансируешь, пытаясь не потерять сознание, словно идёшь по канату под куполом цирка без страховки.

Весь день на арене цирка — Юрий Гагарин! Но, конечно же, не с утра до ночи, лишь несколько минут, что длиннее недели каждая.

Парни отсеивались, словно мы шли пехотной цепью на пулемёт. Кавалергарды — все и сразу, мелкотравчатые — в большинстве своём, осталось девять человек из тридцати четырёх, входивших в мою группу испытуемых, далеко не единственную. Понимая, что Гагарина вело в космос не только железное здоровье, но и определённое везение, я волновался не на шутку. Может — к лучшему, так чувствовал себя каждый из желающих.

Наконец, тесты пройдены, врачи не сомневаются в моём здоровье, ура, прорвались… Вместо этого отправились в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь в Сокольниках, где исследования повторились с утроенным тщанием, после чего большинство и этих офицеров собрало чемоданы.

Только к концу января я увидел, наконец, известных личностей. Их не застал, работая журналистом, видел только фотографии, когда те товарищи перестали быть секретными.

Профессор Владимир Яздовский считался пугалом для начинающих космонавтов, о нём оставили самые неприятные отзывы. До этого занимался подготовкой собак, запускаемых в космос на ракетах, не способных к выходу на геоцентрическую орбиту. Его обвиняли, что к людям относился не лучше, чем к животным.

В разговоре с ним я тщательно избегал слова «суборбитальный». Орбита — это траектория движения объекта в космосе. Значит, суборбитальная траектория, при дословном толковании, означает «субтраекторная траектория». Маразм? Да, его придумали американцы для отрицания нацистских космических достижений. Как бы далеко ракеты фон Брауна не углублялись за пределы земной атмосферы, за ними статус космических никак не признавался.

Сам полковник Яздовский, интеллигентный мужчина с решительным взором, почти лысый и коротко стриженый, обещанного жуткого впечатления не произвёл. Он предпочёл индивидуально побеседовать с наиболее перспективными кандидатами, выдержавшими медицинский отбор.