Второй шанс — 2
Шрифт:
— Принесу кассету с записью на следующую репетицию, — сказал басист.
— Отлично, а я чистую захвачу, на обмен.
— Да ладно, не стоит…
— Отставить, боец! Сказал захвачу — значит, захвачу. У меня упаковка TDK дома лежит.
— Ого! Тогда я тебе на «BASF» запишу, чтобы был равноценный обмен и качество на уровне.
Получив свои руки кассету с нацарапанной на ней ручкой надписью «Группа «GoodOk», «Осенний альбом», тут же сунул кассету в кассетоприёмник и нажал клавишу воспроизведения. А потом балдел сорок с лишним минут — Валька записал все наши песни, включая «Волколака». А затем ещё и для родителей поставил. Правда, мама что-то уже не только слышала, но и видела, если вспомнить телепрограмму
— Я думал, вы там на своих репетициях ерундой занимаетесь, а на самом деле очень даже ничего — сказал он.
— А той песни здесь нет, которую ты Пугачёвой написал? — спросила мама. — Тоже интересно было бы послушать.
— Мы её ещё не записывали, я попытался бы, может, под гитару её как-нибудь спеть, чтобы у вас было о ней какое-то представление, но гитару я уже вернул в училище. Мы как раз на последней репетиции попробовали её спеть дуэтом из нашего бас-гитариста и клавишницы, получается, кстати, вроде нормально, но на плёнку ещё не писали. Потерпите, вскоре принесу кассету с записью.
В первых числа марта позвонил Михаил Борисович и попросил к телефону маму. После занявшего минут пять разговора она села перед нами с отцом, поглядела на нас по очереди и сказала:
— Завтра иду знакомиться с новым местом работы в «Пензгражданпроекте». У них машинистка в декретный отпуск уходит, предлагают на её место.
— А зарплата? — спросил батя, сплёвывая шелуху от семечек в свёрнутый из газеты кулёк.
— Да хоть какая, — сказал я, — здоровье дороже.
Я вообще за то, чтобы мама была домохозяйкой, статью за тунеядство не пришьют, всё-таки человек не ведёт аморальный и асоциальный образ жизни, но, боюсь, она сама откажется сидеть дома. Так что пусть идёт на собеседование, соглашается на любой оклад.
Платить маме, как выяснилось на следующий день, будут 110 рублей, тогда как линотиписткой она получала и по две сотни, однако при этом никаких вторых смен и, самое главное, свинцовых испарений. Естественно, полный соцпакет, как сказали бы в будущем.
— Теперь нужно увольняться из типографии, — как-то растерянно сказала она.
— Увольняйся, — подбодрил я её, — отработаешь две недели или сколько там положено — и вперёд, на новую работу.
— А я ведь отгулы в счёт отпуска брала…
— Вот, они тебе ещё и за неотгулянный отпуск должны заплатить, — это уже батя влез.
В понедельник, 6-го, я во всём парадном в сопровождении Храбскова заявился в обком партии, а именно в Комитет по физической культуре и спорту. Здесь меня уже ждали председатель Комитета Александр Петрович Филиппов и региональный представитель спортивного общества «Трудовые резервы». Без лишней помпы получил из рук удостоверение Кандидата в мастера спорта, а значок он мне прицепил на лацкан пиджака.
— Так держать! — повторяет он фразу, которую я уже слышал от него в аэропорту. — Пенза гордится своими чемпионами. Уверен, ты ещё выступить на Олимпийских Играх. А чтобы у тебя, так сказать, был стимул стремиться к этому, руководство области в лице Георга Васильевича Мясникова решило платить тебе ежемесячно стипендию в размере пятидесяти рублей.
А вот это уже серьёзно! Может быть, и не настолько в сравнении с тем, сколько я уже успел заработать и ещё заработаю своим творчеством, однако по нынешним временам такая сумма весьма впечатляет. Можно было бы сказать, что это почти половина месячной зарплаты инженера, однако в будущем попадалась мне на глаза раскладка с зарплатами советских трудящихся, и из неё следовало, что в 1970-е инженерно-технические работники получали в среднем 178 рублей. А пресловутые 120 имели молодые, только что выпустившиеся из институтов специалисты. В любом случае 50 рублей — хорошее
подспорье в случае чего, вдруг у меня на творческом фронте какие-то проблемы возникнут, везде мне поставят заслоны, хотя, честно говоря, самому в это верилось с трудом.Но и это ещё оказалось не всё. Представитель «Трудовых резервов» с торжественным видом протянул мне маленькие ключики на колечке. Это что, от машины?! Оказалось, всего лишь от мотоцикла «Иж-планета-спорт». Ну как всего лишь… Кто бы мне сказал, что я получу мотоцикл — в жизни бы не поверил.
— Знаю, у тебя скоро день рождения, и это тебе подарок от нашего спортобщества, — с улыбкой до ушей пояснил спортивный чиновник. — Запомни, что в «Трудовых резервах» твои успехи всегда оценят по достоинству.
Ага, это он мне так прозрачно намекал, чтобы я никуда больше не дёргался: ни в ЦСКА, ни в «Динамо», ни тем более в какой-нибудь «Буревестник». Ну так я пока и не собирался, хотя, если вдруг в армию загребут в положенный срок, по-любому, наверное, придётся за ЦСКА выступать.
Мотоцикл, как выяснилось, стоял во внутреннем дворе обкома партии. К нему помимо ключей прилагался паспорт, но кататься на нём я мог не раньше, чем получу другой паспорт — гражданина СССР, да ещё и на права сдам. Так что пока технике предстояло где-то постоять. Вот только где? Оставить здесь, под снегом, переходящим в дождь? Негуманно. То же самое касается и двора моего дома, впору хоть кусок брезента искать, чтобы накрыть аппарат. А ежели уведут? Байк угнать легче, чем машину, а мотик ведь так и будет всё время во дворе торчать. В итоге закончилось всё тем, что мотоцикл оказался в подвале моего дома. Предварительно, правда, погреб пришлось очистить от оставленного прежними жильцами хлама, раньше спуститься сюда как-то ноги не доходили. Накрыл технику куском найденного здесь же полиэтилена, закрыл дверь на амбарный замок, пусть стоит там, пока права не получу.
На следующий день я увидел в киоске «Союзпечати» свежий номер «Юности» с синими деревьями у узкой и такой же синей речушки, больше смахивающей на ручей. Причём из утренней партии в 15 экземпляров, по словам киоскёрши, осталось всего два журнала, которые я тут же и купил. Когда ещё авторские придут, и придут ли вообще — неизвестно, а эти два журнала теперь от меня точно не уплывут. Один Инге подарю, а второй пусть дома хранится, на специально отведённой для моих будущих произведений книжной полке. Шютка! Нет у нас такой полки, все заняты книгами, но уж для «Юности», думаю, местечко отыщется.
В следующее мгновение меня прошиб холодный пот… А если что-то случилось, и в этом номере нет моего романа? Скажем, какая-нибудь цензура вмешалась в последний момент? Дрожащими пальцами я перелистнул первую страницу с указателем авторов и страниц, отведённых под их произведения.
«В номере… Проза… Анатолий Алексин: «В тылу, как в тылу…» Повесть. 9 стр.
Максим Варченко: «Остаться в живых». Роман… 39 стр.
Фух, аж от сердца отлегло! Я лихорадочно принялся листать до этой самой 39-й страницы. Ага, вот она! Я с умилением воззрился на своё фото, сделанное в фотоателье при Доме быта. Затем наскоро перелистал отведённые под первые четыре главы моего романа тридцать одну страницу.
Едва добравшись до дома, тут же схватил телефонную трубку и набрал номер Полевого.
— Борис Николаевич, это Варченко. Здравствуйте! Не отвлекаю?
— Здравствуй, Максим! — слышу в трубке довольный голос Полевого. — Видел уже свежий номер?
— Да, как раз держу в руках, спасибо, до последнего боялся, что что-нибудь может пойти не так.
— Бывает и такое, снимали у нас некоторые произведения в самый последний момент, — с чуть меньшей толикой оптимизма в голосе сказал главред. — Но твоего романа это, к счастью, не коснулось. Ты, я так понимаю, успел потратиться и купить экземпляр?