Второй шанс на счастье

— Что ты хотела сделать, тварь? Что в шприце? — спрашиваю я, встряхиваю Аню.

— Ничего! Он пуст! Тебе мерещится всякое! — шипит жена, пытаясь вырваться.

— Или не мерещится, — возражаю я, замечая крошечную капельку крови на сгибе локтя. — Что ты ввела Марьяне?

— Ничего!

Выворачиваю руку Ани. Она роняет шприц на пол. Он, действительно пуст. Но поршень поднят вверх. В шприце только воздух. Аня собиралась уколоть вену Марьяны воздухом.

— Знаешь, это тебе не поможет! Тебе придётся поговорить со следователем и объясниться.

Достаю телефон одной рукой, звоня Захарову. Он обещает приехать тотчас же. Мне приходится держать Аньку. Она иногда пытается вырваться, но больше дрожит всем телом и всхлипывает.

— Она всё равно не жилец! Не очнётся! — внезапно выпаливает она. — После такого удара по голове не выживают!

— Вот и расскажешь следствию, откуда ты знаешь про удар по голове и про то, какой силы он был!

Я едва сдерживаюсь. Хочется встряхнуть эту дрянь и выколотить из неё всю правду. Но это дело рук полиции. Меньше чем через минуту в палате появляется врач. Он деловито осматривает Марьяну и задаёт вопросы Ане. Аня не желает сотрудничать, но после лёгкой встряски нехотя признаётся, что успела лишь царапнуть иголкой кожу. Ни одна капля воздуха не попала в кровь Марьяны.

Полиция приезжает чуть позже. Аню уводят под руки сразу двое полицейских, они изымают шприц и просят дать показания. Приходится проехать в отделение. Тоха вместе с Максом отправляются следом за мной, дожидаясь в коридоре, пока я поговорю со следователем.

— Занятная у вас супруга, Чернов, — позволяет себе усмехнуться следователь. — Прямо-таки преступный гений. Начну с того, что мы опросили соседей. Никто не видел, как на Балашову Марьяну напали. Но у одного из соседей установлены видеокамеры, и угол обзора таков, что охватывает и часть мусорки. По данным камер видно, что к мусорному баку приблизилась девушка и вытряхнула сумочку, а потом зашвырнула и её. Позднее появился Рогозин. Роясь в баке, он вытащил сумочку. Так что покушение было подстроено Анной, а сегодняшняя попытка ввести воздух в вену красноречиво подтверждает вышесказанное. Таким образом, мы отпустим Рогозина. Подозрения с него я сниму, а вот вашу супругу мы задержим. На длительный срок.

— Это было опасно? То, что пыталась сделать Аня?

Захаров усмехается.

— Ваша супруга…

— Я подал на развод. Можно не акцентировать внимание на том, что она ещё считается моей женой?

— Как вам угодно. Анна явно насмотрелась голливудских фильмов, в которых преступник вводит воздух в вену, и жертва погибает. Проникновение пузырька воздуха в артерию может перекрыть поток крови, идущий к сердцу или мозгу. Это называется воздушная эмболия… Она действительно может оказаться смертельной. Если это сердечная эмболия, она может спровоцировать инфаркт или создать опасную коронарную воздушную пробку. Если эмболия в мозге, может произойти инсульт. Тем не менее пузырёк воздуха вряд ли сможет кого-то убить. Во-первых, воздух надо вводить в большую артерию или вену — в мелкую не получится. Во-вторых, сам по себе воздушный пузырёк должен быть достаточно большим, чтобы суметь полностью блокировать крупный сосуд. По мнению экспертов, необходимо ввести порядка двухсот миллилитров воздуха, чтобы вызвать чью-то внезапную смерть. Маленький пузырёк просто рассосётся в клетках тела…

Захаров делает паузу.

— Ситуация довольно неоднозначная. Случай с Марьяной особенный. Потому что есть обстоятельства, при которых даже небольшого количество воздуха достаточно для смертельного исхода. Это возможно при ранениях и травмах шеи или грудной клетки. Данные ситуации опасны тем, что шея находится выше уровня сердца, а в грудном отделе давление ниже, чем в окружающей среде. У Марьяны как раз травмирована шея. Так что опасность существовала, пусть и исполнение злобного замысла было грязным… — подводит итог разговору Захаров. — Доказательств вины Анны более чем достаточно. Думаю, она сознается в преступлении после недолгого, но очень внушительного разговора.

45. Богдан

Мы снова и снова посещаем клинику. Не знаю, сколько проходит дней. Два, три или десять… Они кажутся мне бесконечно длинными и невероятно тоскливыми. Единственное, что удерживает меня от впадания в чёрную меланхолию, это присутствие сынишки. Он часто держится за мою руку. Охотнее идёт на контакт и больше не дуется. Макс ещё скучает по мужчине, которого считал своим отцом, но привыкает находиться со мной.

Вот и сейчас мы направляемся в палату. В одной руке зажата мягкая ладошка Макса, а в другой я держу букет цветов. Мне кажется очень важным, чтобы в палате Марьяны было красиво. В её жизни было мало красоты, лёгкости и солнечных дней. А я мечтаю сделать так, чтобы наша дальнейшая жизнь была яркой и счастливой. Без теней прошлого и досадных обид. Я могу растопить крошки льда в её сердце жаркими поцелуями, но Марьяна пока продолжает спать и набираться сил. Я стараюсь думать об этом только так и никак иначе. Иначе тоской затянет на дно, и оттуда будет не выплыть.

Переступать порог палаты было невероятно трудно. Я замедлял свой шаг и замирал без движения. Надежда, что Марьяна пришла в себя, ослепляла на мгновение, а потом гасла и накрывала чёрным удушливым покрывалом. Сложнее всего было даже не собственное бессилие, а реакция Макса. Я боялся, что новое посещение больницы расстроит его, а я не смогу ничего не сделать, не смогу подобрать нужных слов утешения.

Но Макс продолжал посещать больницу вместе со мной. Он садился на стул возле постели и подолгу смотрел на спокойное лицо Марьяны. Потом осторожно гладил пальчиками по её руке.

У меня начинало жечь глаза и саднило в горле. Хотелось выть и делать хоть что-то. Но сейчас балом правило ожидание, и мы должны были играть по его правилам. Быть терпеливыми и не давать потухнуть надежде, даже если она угасала. Нужно было раздувать её огонёк каждый грёбаный раз, когда единственным выходом казалось просто лечь и дать себе умереть, чтобы уйти следом за любимой.

Я вглядывался в лицо Марьян до рези в глазах. Желал, чтобы она в этот самый момент открыла глаза и просто посмотрела на нас. Увидела, что мы её ждём и любим. Но чуда не происходило. Нужно было ждать. Не знаю, как бы я справился, если бы не присутствие Макса.

— Мама поправится?

— Она обязательно поправится, — ответил, будто больше для себя. — Она слышит, что мы приходим к ней и набирается сил. Она знает, что ты ждёшь и любишь её.

— А ты? — спросил Максим и посмотрел мне в глаза. Пронзительно и требовательно.

— И я жду, — ответил, сглотнув ком в горле. — Очень сильно жду.

Да, сейчас я хотел только этого — выздоровления Марьяны. Больше ничего.

— Мама всегда читала мне сказки. И папа… прежний папа тоже читал сказки недавно, когда мама уехала в гости. А ты? Почитаешь?

Максим достал из рюкзака книгу, протягивая её мне.

— Прямо сейчас?

— Да. Если мама слышит, ей понравится…

Максим не стал дожидаться моего согласия, а подтащил ещё один стул к кровати и забрался на него. Дело осталось за малым. Сначала собственный голос казался ломким. Потом я втянулся. На душе становилось легче, как будто груз уменьшался, и я снова начинал верить в счастливый конец нашей сказки.

На следующее утро позвонили и сообщили, что Марьяна пришла в себя.

46. Марьяна

Проснуться и долго пытаться сообразить, где ты находишься. Почему в голове звучат голоса Богдана и Макса? Хочется встать, но я почти сразу же получаю предупреждение — не двигаться, соблюдать постельный режим.

Хочется встать и пойти. Далеко-далеко… Хочется увидеть сынишку. Врачи сказали, что ко мне постоянно приходил мужчина, Богдан Чернов, и приводил Макса к моей постели. Сердце забилось чаще в безумной надежде. Неужели Богдану удалось забрать сынишку?