Второй шанс. Снайпер

– Сначала матерился, когда я про тебя рассказал, потом успокоился и велел ждать машину.

– Вот увидишь, сам прибежит. Любит он на меня поорать, особенно в медсанбате.

– Ну, не равнодушен он к тебе, что поделаешь?

– Это точно. А-а-а! – заорал я.

– Ты чего, охренел, что ли, командир? Я же чуть головой потолок не проткнул, – Зимин подпрыгнул от моего внезапного вскрика.

– Зимин, вали на хрен отсюда. Придет машина, доложишь, – прошипел я от дикой боли, резанувшей по телу тупой бритвой. Чего там сделало мое «солнышко», не знаю, но боль была страшная.

– Товарищ санинструктор, я вас напугал? – Девушка стояла в сторонке, боясь приблизиться ко мне. Вот дурень, напугал деваху. – Извините, не сдержался.

– Это вы меня простите, безрукую, – всхлипнула девица.

– Да вы что, Светлана, вы же мне эту дырку не делали, не надо себя винить. Уж кому-кому, но не вам себя виноватой считать.

– Я продолжу? – чуть уверенней спросила Света.

– Давайте, – я снова закусил прокушенную губу.

Дальше было легче, видно, боль была оттого, что Света оторвала последний слой бинта. Теперь она чем-то смазывала рану. Еще чуток потерпел, когда чистила, но так, уже без потери сознания. Раньше меня всегда вырубало от этого.

– Почти все, смажу сейчас царапины и сделаю укол.

Я лежал и тупо ждал, когда она закончит, хотелось быстрее лечь на спину и еще раз увидеть ее лицо. Вот наконец она разрешила мне это сделать, предварительно вынув шприц из моей многострадальной задницы.

– Давно вы на фронте, Светлана?

– Третий месяц уже, – тяжело вздохнув, ответила та.

– Не страшно? Войнища-то какая идет. Мертвые, крови-то – море целое.

– Страшно было дома, здесь легче.

– Да? – удивился я. – А где дом-то у вас?

– Ленинградская я. Такое у нас зимой было, словами не передать…

– Бывал я у вас, осенью, уже тогда тяжко было. Как зиму пережили, даже не представляю.

– Вы служили в Ленинграде? – как-то радостно спросила Светлана.

– Лечился, в госпитале лежал. Точнее сбежал оттуда, как только смог. Потом немного пожил, пока рана зажила, и опять на фронт.

– А я в институт поступила, после школы. Год проучилась, война началась.

– Кем хотите стать? Если не секрет.

– Учителем, хочу детей маленьких учить. Работала в школе, а зимой школу закрыли, холодно очень было, и есть нечего. Много детей умерло, некому стало в школу ходить.

– А на фронт как попали, студентов вроде не берут?

– Я за водой ходила, вернулась, а в дом бомба попала. Вся семья погибла в один миг, – у девушки выступили слезы, – я и попросилась добровольцем.

– Простите, не хотел причинить вам боль, – спохватился я. А сколько таких по всей стране?

– Да я привыкла уже, ничего. Здесь и вспоминать некогда.

– Светлана, давайте на ты, если не возражаете?

– Давайте, не возражаю, – улыбнувшись, ответила мне сероглазка.

– Меня Сергеем звать.

– Очень приятно, а вы, товарищ лейтенант, из разведки?

– Света, – я с упреком взглянул на нее.

– Извини, Сергей, ты разведчик? – стесняясь, повторила она.

– Считай, что так. Извини, большего не могу сказать.

– Я понимаю, военная тайна, – важно кивнула девушка.

– Ага, боец невидимого фронта я. Но ты никому не говори, – шутливо прошептал я.

Света засмеялась, вскинула руку в пионерском приветствии.

– Честное пионерское, – она была очень серьезна.

– Да брось ты. Расскажи лучше, потери большие в вашем полку?

– Хватает, но меньше стало. Лекарства появляться стали, бинты есть всегда. Раньше, говорят, стирали по нескольку раз. Даже простых тряпок не было. Тяжелых – сразу в Ленинград везут. А вообще нормально, жить можно.

– Жить без войны нужно, – грустно сказал я и добавил: – Вот дадим Гитлеру по ушам, тогда и заживем.

– Долго еще, наверное, воевать, вон у них солдат сколько.

– Ничего, потихоньку всех в землю загоним. Они и так уже трясутся от страха.

Снаружи послышались голоса, Света выскочила из палатки. А в нее шагнул какой-то майор. Ан нет! Нашивку на рукаве не разглядел. Батальонный комиссар. Странно, чего это он в старых нашивках, кстати? Как павлин размалеванный. Вроде приказом усатого все эти украшения упразднили, а тут ходит такой гусь, мечта снайпера.

– Товарищ лейтенант, я проверил документы у ваших бойцов, какие-то они у вас странные.

– Товарищ батальонный комиссар, я думал, уже разобрались с этим. За нами должны скоро приехать. Старший майор государственной безопасности Истомин представит вам все нужные документы. Вам же наверняка известно, что разведчики уходят на задание или с липовыми, или вообще без документов.

– У вас все-таки имеются хоть какие-нибудь документы?

– Только те, что у меня нашли. Естественно, что они ненастоящие. – У меня на лице вовсю разыгрывалось недовольство. Чего за хрень? Вроде Зимин все уладил, откуда вылез этот хмырь?

– К какому полку вы приписаны? Ваши люди мне соврали, каждый назвал разные.

– Конечно, а как они скажут одинаковые, ведь мы не сговаривались. Вот если бы немцы к вам под видом наших разведчиков пришли, то да. У этих всегда все документы сделаны как надо, не придерешься.

– Так кто же вы такие? – комиссар явно лез не в свое дело, проявляя излишнюю инициативу, но придется отвечать.

– Я лейтенант государственной безопасности Новиков. Моя группа не приписана ни к одной дивизии или армии. Мы подчиняемся непосредственно комиссару второго ранга Судоплатову. Старший майор госбезопасности Истомин – наш непосредственный куратор. Находились в тылу врага, по особому заданию Ставки, – все это я вывалил на комиссара залпом. По ходу моей речи он бледнел, краснел, часто моргал. Под конец у него даже глаз задергался. Комиссар молчал, я ничего добавлять не торопился. Вдруг, как-то странно махнув рукой, комиссар рванул на выход, даже не попрощавшись.

– Товарищ комиссар, надеюсь, моих людей сейчас же отпустят… – Знаю я этих уставников и служак, наверняка всех, даже раненых, уже заарестовал. Откинув полог палатки, комиссар остановился и, обернувшись, кивнул, не глядя на меня. Видимо, я угадал.

Минут через десять примчался Зимин. На щеке была свежая ссадина, а под глазом наливался синяк.

– О как, Саня, да вас вообще нельзя одних оставить, – засмеялся я.

– Да отстань, – в сердцах сжал кулаки Зимин, – тут особисты охреневшие какие-то.