Второй шанс

«Господи, хоть бы не забыть, что я в далеком прошлом, где не то что журналов с обнаженными красавицами, здесь секса не было. Не ляпнуть нигде про эти глянцевые страницы, столь полюбившегося мужикам журнала. И пусть в Чикаго им наслаждались уже в середине двадцатого столетия, у нас в стране он появился только к концу века. В девяносто пятом вроде. Ох, и шуму же тогда было. Помню и мне от жены, как-то по затылку прилетело, когда залип на аппетитных формах грудастой такой королеве глянца, — Старик провел ладонью по густой темной копне волос, припоминая былые деньки. Где он, кстати, был блондином с голубыми глазами. Ну, ладно-ладно, почти голубыми. А если совсем честно, то серыми. Не Ален Делон, но жена же его как-то приметила и выделила из общей массы поклонников. Ну и чего скромничать, не только жена… Да, веселое было время, хоть местами и смутное, когда страну лихо штормило. А с другой стороны, как без этого. Во все времена есть обиженные и оскорбленные, крутые и власть имущие, а мы… мы простые люди и должны как-то во всем этом хаосе жить… Или все-таки выживать? Я относился к тем, кто жил и радовался тому, что на свое безбедное проживание, заработал собственными мозгами и кропотливым трудом. Изо дня в день придумывая новые направления своей деятельности, анализируя доступные технологии и вырабатывая тактику предоставления услуг населению. Мда-а… я был гуру своего бизнеса».

Параллельно с размышлениями, он пристально всматривался в страницы фотоальбома. Его интересовали детали: номер школы, имена одноклассников, учителей. Среди множества лиц, он нашел себя и Нину. Серьезные лица взирали на него не вызывая никаких эмоций. Абсолютно никаких. До тех пор, пока взгляд не замер на милой блондинке в коричневом школьном платье с белым фартуком и развевающимся на ветру красным галстуком. Его взор заметался по чертам лица этой загадочной незнакомки.

— Бессонова Екатерина, — прочитал он, а по телу прокатилась волна трепетной дрожи, такой забытой и от того кажущейся неправдоподобной. Она ему понравилась. Очень понравилась. В отличии от той же Нины, с ее вздёрнутым носом, надменным взглядом и реденькими темными волосами, собранными в несуразный пучок на макушке. Просмотрев лица одноклассников он постарался запомнить их имена и фамилии, но глаза вновь и вновь суетливо выискивали очаровательную скромницу со струящимися по плечам светлыми локонами. Грудь сдавило от какого-то, пока не объяснимого, волнения. Сознание вернуло в прошлое. Его личное прошлое. Откинуло в годы юности, затем зрелости, но понять, что именно его так тронуло в этой девочке, он так и не смог.

Тряхнув головой, он попытался сосредоточиться на своём новом образе и на том, что происходит с ним здесь и сейчас. Потянувшись к тетрадям с записями, он нашёл то, что могло приоткрыть завесу тайны в плане умственных способностей паренька:

Дневник

ученика 9 — А класса

Средней школы Nr. 4

г. Пущино

Иванова Александра

на 1967/68 учебный год.

Он открыл его и принялся внимательно изучать. Прежний обладатель его тела оказался твердым ударником, то есть учился на четверки и пятерки. Это не могло не радовать. Облегченно выдохнув, он нетерпеливо «забегал» взглядом по небрежным затёртым страницам. Четверок было больше. Пятерки красовались только напротив уроков истории, географии, труда и литературы. Старик улыбнулся, вспоминая свой неудачный опыт поступления в Медицинскую Академию и казус с сочинением. По всем остальным предметам стояли четверки.

«Мда-а, — подумал он, — с такими оценками далеко не уедешь. Какая тут наука. Так ни в какой Медицинский институт не поступишь. Нужно срочно подтягивать физику, химию и биологию!»

Поток размышлений прервал пронзительный фальцет мамы, который почему-то невероятно раздражал. Вспомнился голос родной мамы. Такой нежный, ласкающий слух, словно распевный.

— Саша! Обедать!

Юноша отложил дневник и, поднявшись с кровати, направился на кухню. Уже с порога комнаты до его слуха начал доноситься приятный мужской тембр.

«…Его не надо просить ни о чем,

С ним не страшна беда,

Друг мой — третье мое плечо,

Будет со мной всегда.

Ну а случится, что он влюблен, а я на его пути,

Уйду с дороги, таков закон — третий должен уйти…»

Да-а, у него тоже когда-то был друг. И девушка. Хорошая такая. Пышечка с румяными щеками. Таисия… Тася. Нежная такая. Покладистая. И шибко улыбчивая. Всё улыбалась и улыбалась, ямочками на щеках играя, да парней обаянием своим сражая. Вот их, двух друзей, и покорила. Но выбрала она тогда его. Красивого стройного, да вот только, как оказалось позже, слишком доверчивого. И друг играл умеючи, ни разу не спалился, пока в один из обычных июньских дней, по окончании школы, укатили они на поезде, в неизвестном направлении. Вдвоем. Вот и вся дружба. С тех пор, с кем бы он не общался, с кем бы не сближался, но дальше обычных приятельских отношений дело не заходило. Его лучшим другом и, одновременно, сердечной подругой, была супруга. И удобно и нервы в порядке.

— Мам, а кто это поет? — спросил осторожно, с трудом выговаривая обращение.

Суетящаяся возле плиты женщина, обернулась, устремляя на сына полный недоумения взгляд: — И этого не помнишь?

Опустив влажные руки и задумчиво вытирая их о цветастый передник, она тихо произнесла: — Это Эдуард Хиль, «Песня о друге». Ты как-то говорил, что тебе очень нравится и эта песня, и голос. Удивительно, как можно все забыть? Сынок, а голова не беспокоит?

— Да нет. Вроде все нормально.

Для достоверности, Саша даже слегка тряхнул длинной, свисающей на правый глаз, взъерошенной челкой.

Осмотревшись по сторонам, Саша заметил гудящий и, шипящий своими радио волнами, приёмник «Маяк». У его родителей был точно такой же. И как, вот так же сидя на кухне, мама и отец, с замиранием сердца, ждали, когда оттуда польются звуки их любимой песни того времени:

«…Мой адрес не дом и не улица,

Мой адрес Советский Союз…»

В исполнении группы «Самоцветы».

— Садись за стол. Супчик еще горячий. Руки помыл?

— Да, конечно помыл. Я могу забыть всё что угодно, но только не о мытье рук, — ляпнул Лжесаша и тут же послышался кашель отца, который уже приступил к обеду и едва не поперхнулся от услышанного заявления. Причем произнесенного весьма и весьма убедительным тоном.

— Сы… сынок… скажи, а зубы ты тоже чистить… лю… любишь? — по его лицу блуждала ехидная усмешка.

— Ну конечно. Лечить зубы потом очень дорог… — и тут он запнулся, понимая что его занесло не в тот год и даже не в тот век. Медицина, в том числе и стоматология, были тогда бесплатными.

«Да, было же время. Он, в далеком семьдесят седьмом, ногу сломал. Прооперировал лучший хирург столицы и ещё по волосам потрепал, когда выписывали, мол, поправляйся, пацан. А сейчас за операцию в клинике Германии состояние все отдашь и без штанов останешься. Вон знакомый спортсмен, сыну колено там чинил, годовой заработок на тренерской работе отдал».

— Дай пожму руку, сынок! — произнес отец, в очередной раз прочищая горло и с опаской поглядывая на стукнутого, но, обновленного в лучшую сторону, Сашу.

Парень пожал крепкую ладонь в ответ и, в очередной раз отметил для себя хилость собственной хватки и слабость мышц.

Когда он уселся за стол, рядом с, уплетающим аппетитнейший борщ, отцом, перед ним появилась такая же фаянсовая миска с наваристым варевом. Вооружившись алюминиевой ложкой и порцией любимого ржаного хлеба, он начал рыскать взглядом по столу, в поисках банки со сметаной.

— Не кривись! — сказала мама строго и Саша вскинул на нее недоумевающий взгляд. — Я знаю, что ты не любишь борщи и супы в целом, но нужно есть жидкую пищу, чтобы не испортить желудок!