Второй шанс
Шрифт:
– Так надо!
– Не иначе как наркотики забористые! Так меня «вставило», что чуть на перрон не выпрыгнул…
– Зато действует.
– Надолго ли? Как спад начнётся, сердце остановится как пить дать.
– Не остановится, деда, полчаса у нас точно есть, – постарался влезть в разговор Александр. Но и на этот раз его слова были встречены с недоверием:
– Галь, да этот юный охламон мне наверняка какого-то своего молодёжного «экстази» натолок, знаю, читал про такое…
– Глупости-то не говори! Читал он! Как узнаешь, что там тебе натолкли, и кто, – многозначительно
– Тебе, что ль?
– И мне тоже! А пока мало€го слушай так, словно это тебе наши родители приказывают! Понял? И не пялься на меня так, словно я святая. На нас люди и так уже со всех сторон смотрят. Веди себя естественно. Пошли!.. Сашенька, куда?
Александр тяжело вздохнул, рассматривая в самом деле очень старого человека и понимая, что они могут и не довезти его в Малиновку. Хоть какое удобное такси возьми, старость – она совсем не в радость.
Поэтому распорядился:
– Надо нам в обязательном порядке где-то уединиться. Чтобы никто минут десять к нам не входил и светящегося кокона не увидел. Ну и голым ведь придётся остаться.
Козырева-младшая моментально сообразила, что делать, куда мчаться и кого следует поднапрячь. Шепнув Коху несколько предложений, как метеор ринулась в здание вокзала. Ну а «внучок» аккуратно транспортировал своего «прадедушку» в обозначенном направлении.
Вскоре они оказались в полном уединении, заняв одну из двух имеющихся комнат «матери и ребёнка».
– Как это тебе разрешили? – поражался братец, старавшийся скрыть смущение и ещё большее недоумение при раздевании.
– Лучше тебе не знать!
– И всё-таки? Я настаиваю, Галчонок! И так не могу понять, что творится…
– Ладно, раз уж ты такой любопытный… – дальнейшие слова Галина шепнула брату на ухо: – Объяснила, что испачкался, как младенец, и тебя надо срочно помыть. Что?.. Не нравится?.. А ведь предупреждала… Давай, Андрюшенька, челюсть поднял и раздевайся живее. Последний раз прошу и настаиваю: ничему не удивляйся и выполняй все инструкции ака… э-э, Александра! А я тем временем дверь буду сторожить. Нельзя, чтобы нас увидели во время появления светящегося кокона.
И всё равно дед сомневался, особенно после прослушивания инструкции.
– А вы часом… не того? И где Пранечка?
– Ты так и помрёшь, спрашивая и сомневаясь в близких людях?! – уже зло зашипела на него сестра. Моё терпение на пределе!
Дальше она действовала только мимикой, благо брат к ней оказался лицом во время омоложения. То кулак ему покажет, то кивнёт одобрительно, то головой отрицательно замотает, то палец к губам приложит, мол, помалкивай!
Вот один такой момент Александр и просмотрел, когда говорил:
– И обязательно плотно зажмурить глаза! И не открывать, пока я не разрешу. Иначе можно навсегда лишиться зрения!
Андрей Григорьевич кивнул… но не внуку, а сестре, которая ему показала: надо смотреть, а как только кокон спадёт, опять крепко зажмуриться. Хорошо у неё получилось, лицедеи позавидовали бы! Ещё и оба больших пальца показала, мол, не пожалеешь.
Вот и получилось, что Козырев, как только почувствовал свечение сквозь веки,
глаза открыл и пялился на что-то все три минуты, пока шло омоложение на «встречном курсе».А вот дальше он чуток оплошал, подвёл сестру. Кокон уже исчез, а он всё стоял с широко раскрытыми глазами, словно воочию понаблюдал за сотворением мира.
Понятно, что Кох чуть не завыл от досады, вспоминая вслух какой-то испорченный тринибромглохлоридуридат. Потом его речь стала более узнаваема людям, далёким от специфики химии и фармакологии:
– Что же это за безобразие?! На кой оно нам надо?! Галя, чего это он так? Ты ведь обещала его полное послушание? Да таким анархистам не воском надо веки заклеивать, им надо гвоздями гляделки забивать!..
– Но-но! Ты мне на брата не кричи! – заступилась за того сестра. – Думаешь, как старше его, так можно младшеньких обижать?.. И ты не стой! Одевайся шустрей, бери пример с академика! Нечего нам комнату занимать, там мамаши с детьми описанными в очереди стоят! Шевелись, шевелись!..
Только уже выходя, дед попытался что-то сказать:
– А-а-а, э-э-э…
– Бэ! – оборвала его Галина, обхватывая голову и смотря в глаза: – Ты себя чувствуешь лучше? – Получив утвердительный кивок, продолжила с нажимом: – И это – самое главное! Все остальные разговоры продолжим дома. И веди себя естественно, всё время молчи и ни на что не пялься!
Тот всё-таки высказался, перед тем как сесть в такси:
– Вот это как раз и неестественно: молчать, словно зомби, и ничему не удивляться… – за что и получил тычок под рёбра от садящейся следом сестры.
Они уехали на машине частного извозчика, решив не экономить на автобусе. Академик же помчался в Малиновку на мотороллере. Точнее говоря, помчался – это слишком громко сказано. Скорее поехал, чётко придерживаясь всех правил и нигде не превышая скорости. И всё равно напрямик через лес добрался к дому минут на двадцать раньше такси.
Там закрылся с Прасковьей в спальне и живо пересказал все злоключения. Мол, омоложение прошло успешно, примерно на три запланированных года, а сам парень «состарился» месяца на два. Но больше всего Александр Свиридович распереживался по поводу открытых глаз.
– Он всё видел! Все три минуты! И что теперь будет? Мало ли в кого он может превратиться?! Это же кошмар!
Напарница как могла старалась его успокоить:
– Чего ты так паникуешь? Ведь ничего страшного не случилось. Повышенное либидо Андрею не грозит из-за общей старости, а станет каким-то там жрецом – да на здоровье. Он человек адекватный, справедливый и честный, своим положением пользоваться не станет, храмовую утварь не сворует…
– Ты о каком храме? – уставился парень на женщину, невинно моргающую глазками.
– Ах, нет его? И божества нет? – издевалась та. – Так в чём проблема?
– Непонятно, как эти жрецы или жрицы станут себя вести. Вдруг в их сознании произойдут необратимые изменения? – горячился академик. – Вдруг они станут каннибалами? Или начнут всех призывать к войне? Это же ничего не изучено. Даже наш предок Приакс, высший буддий Скифии, об этом ничего не знает!
Прасковья старалась говорить тихо, спокойно: