Второй выстрел

Мне немного осталось добавить. После того как де Равель окончательно доказал свою невероятную глупость, спектакль быстро опять превратился в фарс. Сцена с ревнивым мужем, которую Поль разыграл вдвоем с Эриком, была шедевром комического жанра. Хотя мне показалось, что это было больше похоже на трагическую иронию, но это уже не имело никакого значения.

Итак, пролог к основному действию завершился.

Впрочем, не совсем еще завершился. Осталось еще сыграть финальную сцену.

Как только окончилась комическая сцена с ревнивым мужем и завязалась беседа (возможно, чересчур возбужденная), мисс Вериги встала, и поскольку я заботливо держался рядом, то сразу заметил, что её ноги слегка подкашивались. Я хотел было предложить ей руку, но она отказалась с отсутствующей улыбкой.

— У меня ужасно болит голова, тетя Эльза, — сказала она. — Я, пожалуй, пойду прилягу до обеда.

— Болит голова? — бесцеремонно вставил Эрик, который уже успел оправиться от потрясения. — Чепуха. Лучшее средство от головной боли бассейн. Надевай купальник, и пойдем поплаваем перед обедом, нам как раз хватит времени.

Я ждал, чтобы она покончила с ним последним ударом. И дождался.

— Нет, благодарю, — ответил этот ребенок с патетическим достоинством. — Я лучше полежу.

И она вышла из комнаты. Эрик, конечно, не преминул последовать за ней, но мне было уже все равно. Его чары потеряли над ней свою власть.

Я взглянул на часы. Была уже половина первого. Мы ждали гостей с минуты на минуту, поэтому Эльза, как хозяйка дома, должна была подготовиться к их приезду. Она лишь мимоходом улыбнулась, кивнула мне и поспешила прочь. Я тайком позабавился, глядя, как де Равель взял жену под руку и увел в сад без сомнения, чтобы поздравить ее с отличной игрой.

Потом я с удивлением заметил, что Джон тоже куда-то исчез. Аморель и я остались наедине. Необычное ощущение зародилось у меня где-то внизу живота, а во рту внезапно пересохло. Все это было чрезвычайно странно.

К моему облегчению, Аморель никак не упомянула наше недавнее приключение в лесу. Она бесцеремонно взяла себе сигарету из серебряного портсигара Джона и плюхнулась в кресло (как обычно, без особой грации).

— Вот это да-а… — только и проронила она.

Было бы глупо делать вид, что я не понимаю, о чем это она.

— Да уж, ситуация, — согласился я.

— Что касается Поля… — тут Аморель сделала настолько вульгарный жест, что мне стало мучительно стыдно за псе — Мне кажется, он цепляется за свою слепоту как за спасательный круг и попросту сам не желает прозревать.

— Как вы это точно выразили, Аморель, — с некоторым удивлением отметил я.

— Ну, вероятно, я все же не такая дурочка, какой вы меня представляете, Пипки, — бросила она небрежно.

Я постарался перевести беседу в более безопасное русло.

— Что ж, во всяком случае, Эрику больше ничего бояться. По крайней мере, сегодня.

— Не знаю, не стала бы за это ручаться, — засмеялась она. — Ему еще предстоит встреча с Хелен Фицвильям.

— Хелен Фицвильям? А-а, вы имеете в виду Хелен Эш… Чем же может грозить ему эта встреча?

Но Аморель лишь покачала головой, продолжая улыбаться. Я попытался расспросить ее (исключительно затем, чтобы потом по неведению не сказать какую-нибудь бестактность), но она явно не собиралась говорить на эту тему.

Последовало довольно неловкое молчание.

Потом я вдруг осознал поразительное явление: мне снова хотелось поцеловать ее! В самом деле, желание становилось буквально нестерпимым. Я совершенно отказывался понимать самого себя. Ведь девушка для меня ничего не значила, по отношению к ней я не испытывал вообще ничего, даже жалости, как к Эльзе. Если бы я узнал, что вижу ее в последний раз в жизни, то не слишком бы расстроился. И тем не менее факт был налицо — мне отчаянно хотелось поцеловать Аморель Скотт-Дейвис! Это было совершенно необъяснимо. К тому же вновь с полной силой вернулось это странное ощущение внизу живота, и во рту опять пересохло.

Я склонился к ней, думаю, довольно неуклюже, ведь я же новичок в этих делах. И был застигнут врасплох, когда она вдруг сказала как отрезала:

— А ну-ка, Пинки, лапы прочь!

— Простите, Аморель? — Я в смущении выпрямился.

— Если я и позволила вам поцеловать себя, чтобы мы оба могли хоть на полчаса отвлечься от своих проблем, неужели вы думаете, что теперь так и будете вечно щипать травку на этой полянке?

Я даже не обратил внимания на вопиющую вульгарность ее слов, озадаченный тем, что она имела в виду.

— Мы оба?!

— Вот именно. Вы ведь неровно дышите к Эльзе, верно? Вот я и подумала, раз уж вам вряд ли что-то обломится там, по крайней мере, хоть я смогу слегка вас утешить.

— Послушайте, Аморель, — сказал я, возмущенный до глубины души. — Должен ли я понимать, что когда вы позволили мне…. нет, попросили меня, чтобы я вас поцеловал, то воображали, будто подобная замена доставит мне удовольствие?

— Знаете, Пинки, мне наплевать, что вы там себе понимаете, — парировала она с неожиданной грубостью.

Боюсь, на мгновение я вышел из себя.

— В таком случае могу вас поздравить, больше вам этого делать не понадобится. В будущем я постараюсь больше не питаться суррогатом. — Глупо было принимать эту девушку настолько всерьез, чтобы обращать ее же собственные неосторожные слова против нее, но, с другой стороны, она ведь сама меня спровоцировала!

Аморель пораженно уставилась на меня.

— Глупый, — сказала она, — ну как вы не понимаете… Ладно, не обращайте внимания.

Мне хотелось бы послушать, что она собиралась сказать дальше после такого странного (если не сказать, обидного) вступления, но в этот самый миг появились наши гости и с ними Джон.

Я нечасто вращаюсь в обществе писателей, поэтому мне интересно было познакомиться с ними, но вскоре любопытство уступило место разочарованию. Они оказались весьма заурядными людьми. Мортон Харрогейт Брэдли, известный автор детективов, был высоким, худым молодым человеком, манеры которого отличались раздражающим высокомерием. Я попытался запять его беседой, выбрав, по-моему, идеальную тему (обсуждение спорных вопросов драматургии восемнадцатого века — я как раз много читал по этому предмету в последнее время). Однако, к моему еще большему раздражению, он внезапно оборвал меня на полуслове и ушел, чтобы присоединиться — к кому бы вы думали? — к Аморель.

Хелен Эш (или миссис Фицвильям, если называть вещи своими именами) показалась мне ничуть не более интересной, особенно для писательницы с такой высокой репутацией, как у нес. Я уже начал было вспоминать те ее книги, которые мне довелось прочесть, чтобы попять, не слишком ли преувеличенной была ее слава. Это была маленькая, темноволосая, чрезвычайно подвижная женщина с недурной внешностью, лег тридцати пяти, насколько я мог судить. Я счел своим долгом попытаться выяснить ее мнение о тенденциях современной литературы, но она, вне всякого сомнения, предпочитала болтовню с Этель о каких-то женских глупостях вместо серьезною разговора. Кстати, когда в комнату вошел Эрик, она мимоходом поздоровалась с ним. и я не заметил ни тени смущения в её голосе. Вот и верь после этого скользким намекам Аморель.