Вурди
Шрифт:
Если его не остановит пущенная умелой рукой стрела.
Два прыжка оленя!
— Убью! — услышала Ай-я громкий крик за стенами хижины, и этот крик придал ей сил. Уже не обращая внимания на боль, на страх, на разрывавший грудь кашель, вслепую, наугад она метнулась к полкам с домашней утварью. Невероятно легко (будто он сам шел ей в руки) нащупала кухонный нож…
— Ага!
Дверь с грохотом распахнулась, и в светлом проеме, окутанная
— Убью! — повторил вошедший. — Где ты? Эй! Колдунья! Ни хрена не видать! Убью! — хрипел Вислоухий.
Он широко растопырил руки и двинулся внутрь.
Закашлялся.
Упал.
Но снова поднялся и принялся шарить руками вокруг себя.
Его рука едва не зацепила тяжело вздымавшуюся грудь Ай-и. Женщина крепче сжала нож. Снова накатила боль и вместе с ней — где-то в самой глубине сознания — еще более страшное, чем боль, напоминание.
Самой себе.
Она, Ай-я, вурди, не имела права убивать!
Два прыжка оленя!
Еще не успев приземлиться, Гвирнус метнул нож. На мгновение (ноги едва коснулись земли) нелюдим опешил. Он вовсе не собирался расставаться с оружием. Невероятно, но казалось, не он, Гвирнус, не его рука сделала это — нож метнул себя сам!
Кто-то (раненый?) громко вскрикнул, но не было времени оглядываться по сторонам. Гвирнус уже мчался по песчаной дорожке, видя перед собой лишь побелевшее лицо Питера. В руках Питера нож. («Теперь вот бейся с ним безоружный», — почти равнодушно подумал нелюдим). Шестое чувство уже подсказывало: стоявшие в стороне охотники вновь натягивают луки. Он таки скосил глаза и увидел, что Плешивый неуклюже бежит ему наперерез.
Будь там, где тебя не ждут.
Питер ждал. Зато Плешивый — нет.
Гвирнус резко метнулся вправо, к Плешивому.
И вовремя.
Снова раздался крик, и нелюдим понял, что какая-то из пущенных в него стрел настигла свою жертву.
Он не видел, как внезапно выскочивший из густого малинника охотник (из тех, что пробирались через двор Керка) остановился, будто наткнувшись на невидимую стену, и упал лицом в траву. Второй, верзила с покрасневшим от бега лицом, размахивая даже не ножом — топором, бросился на помощь застывшему как камень Питеру.
Теперь подходы к дому перекрывали трое. Слева от песчаной дорожки выскочивший из малинника верзила. Прямо — почему-то дрожащий всем телом («От страха? не может быть!») Питер. Справа — на вытоптанных грядках — громадная туша Плешивого, на мгновение заслонившая нелюдима от направленных в его сторону луков.
Трех луков.
Ибо обладатель четвертого — самый опасный из всех — Нарт был мертв.
Охотничий нож Гвирнуса попал прямо в сердце.
Она сразу почувствовала этот пьянящий, опасный запах.
Запах смерти.
Его не могли заглушить ни дым, ни вонь, исходящая от шарящего по хижине рыболова.
Это случилось, когда упал с пробитой грудью Нарт.
Несколько мгновений — и тело Ай-и охватила невероятная легкость. Ни боли. Ни страха. Вернее,
страх был. Но совершенно другой. Тот, что воспитывался в ней с самых первых дней рождения. Сначала всеведущей бабкой. Потом матерью. Потом — жизнью.Страх не быть Ай-ей.
Но сейчас, загнанная в ловушку, она не хотела бояться.
Этослучилось, и в том не было ее вины.
В том было ее спасение.
Ай-я потянулась, ощущая приятную ломоту во всем теле («Да. Так оно и должно быть»), бросила на пол нож (теперь она обойдется и без него)… Шагнула вдоль стены, тихо обходя все еще шарящего в поисках колдуньи рыболова. Он ничего не услышал. Ибо она могла ходить тихо.
Очень тихо.
Не ходить — красться, выслеживая, о! даже не выслеживая — а почему бы и нет? — играя со своей добычей.
Ее преследователь громко рыгнул.
«Хворь», — поняла Ай-я.
Вурди не боялся хвори.
Ай-я облизнула пересохшие губы.
— Где же ты, а? — внезапно растерянно спросил Вислоухий. — Мне плохо, — пожаловался он. И еще — зло, коротко: — Убью!
«Как бы не так», — подумала Ай-я.
Обострившимся зрением она видела, сквозь полутьму и клубы дыма, как лицо Вислоухого вдруг сморщилось и он, схватившись за живот, согнулся пополам:
— Ты меня вылечишь, да?
Плешивый был уже в двух шагах. Не мешкая, Гвирнус бросился на землю в ноги опешившему от неожиданности охотнику, который, споткнувшись о нелюдима, катился по грядкам и сбил с ног зазевавшегося верзилу с топором.
Но и этого Гвирнус не видел. Кувыркаясь по раскуроченным грядкам, он на мгновение ощутил запах земли и тщедушных веточек укропа; ладонь обожгла невесть когда выросшая крапива. Потом внезапно, как во сне, возникло оскаленное, перепачканное землей лицо Нарта. Мертвого Нарта. Торчащий из его груди нож. Две стрелы вонзились в землю рядом с нелюдимом («Тоже мне, стрелки»). Третья нарисовала на щеке мертвого охотника ярко-алую полосу. «Ну же!» — подстегнул себя нелюдим.
Он резко вскочил на ноги. Двор почему-то раскачивался вверх-вниз: дымящая хижина, уже изрядно потемневшее небо, грядки, загончик с кроликами. Бегущий в сторону леса Питер (это было странно, очень странно). Верзила все еще барахтался в траве, изрядно помятый навалившейся на него тушей Плешивого. Двое охотников торопливо натягивали луки. А третий…
Третий стоял с широко раскрытыми от удивления (ужаса?) глазами и нервно тыкал пальцем куда-то за спину нелюдима, повторяя и повторяя:
— Она. Я видел. Это была она!
Это была она.
Но прежде чем выскочить из горящей хижины, Ай-я обошла вокруг скорчившегося от боли рыболова — соблазн был так велик, — уговаривая себя не трогать человека.
Ибо она утолит жажду потом.
(Ай-я мотала головой, широко раздувая ноздри, — вурди не любил дыма).
Когда она — вурди — будет в безопасности.
От огня. От дыма.
От тех, кто ждет ее снаружи.
От Гвирнуса.
От самой себя.