Введение в африканское языкознание

Германия стала первой страной Европы, где изучение африканских языков перешло от миссионеров в руки учёных, подчас буквально: самые выдающиеся деятели немецкой школы Карл Майнхоф и Дидрих Вестерман начинали как миссионеры. В Германии же африканские языки впервые удостоились университетского уровня изучения. В 1887 г. канцлер Отто Бисмарк дал указание создать в Берлинском университете Семинар восточных языков с африканским отделением в составе. Правда, семинар как раз имел чисто практические цели: на нём проходили подготовку будущие чиновники новообретённых германских колоний в Африке. Там же начал выходить и периодический «Журнал африканских языков», где публиковали свои труды и заметки учёные и путешественники разных стран. В частности, именно здесь были опубликованы материалы российского путешественника В. В. Юнкера, составившего словари нескольких неизученных языков Центральной Африки в ходе своего второго путешествия в 1879–1896 гг.

Но основным автором журнала являлся К. Майнхоф. Возглавив в 1903 г. африканское отделение семинара, он вскоре опубликовал свои самые значительные работы – «Основы сравнительной грамматики банту» [Meinhof 1899–1906] и второе издание «Основ языкового строя языков банту» [Meinhof 1910], окончательно доказав предположения своих предшественников, что языки банту являются единой семьёй близкородственных языков, распространённых на всём пространстве Африки южнее экватора.

После завершения работы над языками банту Майнхоф переключил своё внимание на языки Севера Африки, выдвинув вскоре «хамитскую» теорию, на десятилетия ставшую чрезвычайно популярной в языкознании [Meinhof 1912].

Термин «хамитские языки» по отношению в языкам Северной Африки был выдвинут ещё К. Р. Лепсиусом в середине XIX в.: явные сходства между семитскими и берберскими языками перекликались с известной библейской легендой о трёх сыновьях Ноя – Симе, Хаме и Иафете, чьи потомки разошлись по разным регионам мира. Примерно тогда же стало очевидным и родство семитских и хамитских языков с древнеегипетским (этот вопрос был разработан А. Эрманом, К. Зете, Г. Циммерном и другими), что привело к выделению семито-хамитской семьи (ныне афразийской) языков. В начале XX столетия работы по языку хауса и кушитским языкам обнаружили очевидные сходства между ними и другими семито-хамитскими языками.

В то же время в конце XIX – начале XX в. под влиянием учения Ч. Дарвина и теории рас в африканском сравнительном языкознании утвердилась точка зрения о соответствии между расово-культурными типами и языковой классификацией. Как и жители континента, их языки были разделены на семито-хамитские языки белой расы и негритянские языки чернокожего населения. Для отнесения народа к той или иной языковой семье учитывались такие признаки, как цвет кожи и тип хозяйствования, в результате чего все скотоводы Африки автоматически попадали в «хамитскую семью». Среди собственно лингвистических критериев классификации предпочтение отдавалось типологическим. В. Блик на заре своей карьеры делил языки Тропической Африки на группу А (с местоименными префиксами) и группу Б (с местоименными суффиксами) и обе их противопоставлял языкам Европы и Ближнего Востока 2 . Если семитским и хамитским языкам был свойственен род имён существительных, то «негритянские» языки отличались системой именных классов. Кроме того, в соответствии с тогдашними представлениями, слаборазвитые народы должны были и говорить на неразвитых языках: к последним причислялись языки изолирующего типа, локализуемые в Западной и Центральной Африке. В то же время высокоразвитыми считались флективные языки, подобные индоевропейским и семитским.

2

Языки Европы и Северной Африки В. Блик в своей диссертации назвал языками «полового ствола» (stirps sexualis) из-за приверженности категории грамматического рода.

Уже сам К. Р. Лепсиус предполагал включить в состав хамитских языков также язык готтентотов нама, которые, по его мнению, испытали влияние древнего светлокожего населения. Карл Майнхоф предложил ещё более расширить рамки семьи за счёт языков самых различных районов Африки. Для обоснования состава «хамитской» языковой семьи был использован набор таких показателей, как фено-типические черты «кавказской расы» и скотоводческие навыки. В результате в составе «хамитской» семьи Майнхофа оказались, помимо прочих, языки фула, нама, маасаи и сомали, т. е. представители не только всех четырёх принятых сегодня макросемей языков Африки, но и почти всех антропологических типов африканцев. В попытке оправдать единство языка и расы Майнхоф и ряд его учеников практически полностью отошли от принципов младограмматического анализа языка. Даже открытие в начале XX в. родства между языками банту и кордофанскими языками в Судане не смогло поколебать убеждения Майнхофа о том, что Африка разделена между тремя расами и тремя языковыми семьями: семито-хамитской, банту и смешанной суданской.

Хамитская теория и классификация языков Африки Майнхофа были поддержаны в Европе и широко популяризованы благодаря небольшой работе его ученицы Алисы Вернер «Языковые семьи Африки» [Werner 1915], которая в течение как минимум двух десятилетий не теряла значения. В книге Вернер семьи африканских языков перечислялись в следующем порядке:

1. Суданская семья.

2. Семья банту.

3. Хамитская семья.

4. Бушменская группа.

5. Семитская семья.

Вернер основывает свои выводы на структурных сходствах языков каждого объединения между собой. Так, суданские языки в книге характеризуются односложными лексемами, отсутствием категории грамматического рода, развитой тонологией и генитивным определением, предшествующим вершинному существительному.

Работа А. Вернер не могла не привести к ещё большему смешению классификационных методов. Она, в частности, утверждала, что вероятность родства между языками бушменов и суданскими языками «чрезвычайно велика», что фула представляет собой «древнюю речь», из которой произошли все хамитские языки, и прочее. При этом никаких убедительных языковых данных в поддержку столь смелых утверждений не приводилось. В результате в африканском сравнительном языкознании на полтора десятилетия наступило затишье: науке требовался принципиально новый, более надёжный подход к генетическим отношениям языковых объединений.

В начале XX в. Берлинский университет и Колониальный институт в Гамбурге стали ведущими центрами африканистической научной мысли в языкознании – оставаясь ими даже после того, как по условиям Версальского мира 1919 г. Германия потеряла все свои владения в Африке и, следовательно, практическую необходимость заниматься её языками. В 1910 г. в Гамбурге начал издаваться «Журнал колониальных языков», известный нашим современникам как «Afrika und "Ubersee». К. Майнхофу удалось собрать крупнейших африканистов своего времени, наладить выпуск грамматик и словарей десятков языков Африки. В Гамбурге работали такие выдающиеся лингвисты, как А. Клингенхебен, исследователь языка фула, и О. Демпвольф, бантуист, позже ставший всемирно известным своей реконструкцией австронезийского праязыка. Из этой среды вышел в начале XX в. и самый выдающийся исследователь африканских языков этого периода – Дидрих Вестерман.

С именем Вестермана, ближайшего ученика К. Майнхофа, поставившего своей задачей тщательное сравнительное изучение многочисленных языков Великого Судана, связано формирование нового метода, более тщательного сравнения языков Африки. Ранние работы Вестермана посвящены языкам, ныне классифицируемым как нило-сахарские, но затем он вплотную принимается за исследование «западносуданских языков», генетические связи между которыми были обоснованы им в фундаментальной работе «Западносуданские языки и их отношение к языкам банту» [Westermann 1927]. Эта работа содержит первую попытку научного доказательства мысли Блика о том, что сотни языков Африки южнее Сахары имеют общее генетическое происхождение.

Вестерман разделил «западносуданские» языки на шесть подсемей: ква, бенуэ-кросс, гур, западноатлантические, мандинго и «остаточные языки Того» (нем. Togorestspr"achen, англ. Togo Remnant). Такая классификация впервые была основана не столько на типологических критериях, сколько на базе сравнения большого объёма лексических единиц и попыток вычленения закономерных фонетических соответствий. В результате исследования был составлен список из около четырёхсот постулируемых пра-«западносуданских» лексических реконструкций, некоторая часть которых не потеряла актуальности по сей день. При этом, хотя родство между «западносуданскими» языками Вестерман считал доказанным и приводил множество примеров соответствий как корневых, так и грамматических морфем между ними и языками банту, до самой смерти он воздерживался от прямых выводов о родстве между языками банту и «западносуданскими». Не решался он и покушаться на постулируемый Майнхофом «хамитский» статус языка фула, несмотря на его очевидные сходства с другими атлантическими языками, прежде всего сереер.

Работы Вестермана по нигеро-конголезским и нило-сахарским языкам имели большое значение не только для компаративистики, но и для дескриптивной лингвистики. Выше уже упоминалось о разработанном им фонетическом алфавите, который лёг в основу транскрипции большинства современных описаний африканских языков. Помимо этого, Вестерман первым стал систематически учитывать тон как смысло-различительную категорию фонологии языков Тропической Африки, положив начало изучению тонологии. На примере языка эве Вестерман показал значение тонов для грамматической системы и лексики западноафриканских языков, и с того времени игнорировать их при описании языков Африки стало невозможным. Свои исследования по языкам Африки Вестерман суммировал уже после Второй мировой войны, будучи членом Академии наук ГДР, в книге «Языки Западной Африки», вышедшей в Оксфорде в 1952 г. в соавторстве с М. Брайан [Westermann, Bryan 1952].