Введение в африканское языкознание
Шрифт:
Сегодняшние афразийские языки показывают широкий выбор структур слога: встречаются как открытые, так и закрытые слоги. На праязыковом уровне существовало две основные схемы слога: CV и CVC. При этом по структуре корневой морфемы слова в праязыке можно разделить на три частеречные категории: именные, глагольные и местоименные корни.
Отличительной чертой афразийских языков – как древних, так и современных – является трёхсогласный корень глагола структуры CVCVC. Лексическое значение в такой структуре имеют именно согласные: они составляют собственно корень. С помощью замены корневых гласных, а также суффиксальной и префиксальной флексии формируются различные грамматические значения (в западной литературе эта система обычно именуется root and pattern ‘корень и рисунок’). Наиболее характерными языками с данной моделью являются семитские и древнеегипетский.
Сравнение
В отличие от глагольного корня, где гласная играла формообразующую грамматическую роль и фактически в состав корня не входила, именные корни имели в праязыке ту же структуру CVC, но содержали лексическую гласную, не мотивированную ни грамматически, ни семантически. Таким образом, именной корень был не консонантным, а консонантно-вокалическим.
4.4. Морфология и синтаксис
Систему имени в афразийских языках характеризует наличие грамматического рода, сохранившееся во всех семьях, хотя и не во всех языках и не везде одинаково. Столетие назад эта категория считалась центральным критерием для принадлежности языка к афразийской общности, хотя грамматический род в том или ином виде обнаруживается в языках и других трёх макросемей Африки.
Категория афразийского рода имеет значения мужского и женского, при этом чаще всего маркирован только последний. Классическим афразийским показателем женского рода является суффикс – t, засвидетельствованный во всех ветвях макросемьи (хотя омотские данные не столь очевидны), а также в языке онгота. Однако в различных языках обнаруживаются также следы других показателей, возможно восходящих к праязыку: например, м. р. – i/– w, ж. р. – a. Такая оппозиция в именных и местоименных формах существует в некоторых семитских, кушитских, берберских языках.
Точка зрения о наличии в афразийском праязыке системы именных классов основывается на определённых консонантных элементах в корнях некоторых наименований животных, растений, частей тела, в основном в семитских языках: сем. *kal-b ‘собака’, *ca‘l-ab ‘лиса’, др.-егип. db ‘гиппопотам’ и др. При всей увлекательности эта гипотеза пока не находит убедительных подтверждений.
Другой распространённой категорией имени является падеж, сохранившийся в семитских, кушитских, берберских, древнеегипетском языках. Следы абсолютной падежной формы с нулевой флексией (или – a), свидетельствующей об эргативной структуре праязыка, сохранились в некоторых кушитских и омотских языках. В древних семитских и кушитских языках существует падежная форма на – i, по значению тождественная или близкая к генитиву. К сожалению, консонантный характер многих древних письменностей на афразийских языках не всегда даёт возможность отследить вокалическую флексию. Новообразованные падежные формы продуктивно функционируют в кушитских языках Восточной Африки.
Из множества способов образования плюральных форм в афразийских языках выделяется древний показатель *a, который обнаруживается уже в древнейших известных языках макросемьи. Вероятно, изначально он занимал суффиксальную позицию. Продуктивность такого способа словоизменения и словообразования, как изменение огласовки, привела к тому, что во всех семьях афразийских языков можно найти примеры внутренней флексии плюральности: геэз (семитская семья) bet ‘дом’ – мн. ч. abyat, сахо (кушитская семья) lelle ‘день’ – мн. ч. lella‘e, хауса (чадская семья) ’akuya ‘козёл’ – мн. ч. ’awakay, кабильский (берберская семья) tasirt ‘ручная мельница’ –
мн. ч. tisyar. В большинстве современных афразийских языков плюральность образуется при помощи аффиксов недавнего происхождения. В некоторых семитских языках сохранилась граммема двойственного числа.Одним из наиболее убедительных доказательств родства афразийских языков являются данные систем личных местоимений и глагольных показателей лица. Для ранних исследований сходство личных местоимений являлось основным фактором, позволившим обосновать афразийскую гипотезу на грамматическом материале. Подобно другим африканским языкам, в языках афразийской макросемьи действует несколько серий личных местоимений и показателей лица:
– независимые личные местоимения, употребляющиеся со значением фокуса или эмфазы субъекта в широком смысле;
– префиксальные показатели субъекта действия глагола;
– суффиксальные показатели субъекта состояния;
– суффиксальные показатели объекта глагола;
– независимые личные местоимения прямого объекта;
– суффиксальные показатели притяжательности [Дьяконов 1988].
При сравнительном анализе они обычно рассматриваются вместе, так как во многих языках объединены общим происхождением из праязыковых форм, некоторые из которых восходят к афразийскому состоянию. Например, др.-егип. nt-k ‘ты’ (м. р., субъектное, независимое), kw ‘тебя’ (м. р., объектное, независимое), – k ‘ты’ (м. р., субъектное, связанное), – k ‘твой’ (м. р., притяжательное, связанное).
Противопоставления многочисленных серий личных местоимений и показателей лица во многих современных языках нивелировались, однако следы более древнего состояния по-прежнему заметны. Личные местоимения также изменяются по родам и двум или трём числам, включая в некоторых языках рудименты двойственного числа. В чад-ских и кушитских языках можно обнаружить формы инклюзива и эксклюзива 1 л. мн. ч., однако выводить их на праязыковой уровень нет оснований: скорее они были образованы под влиянием других языков Тропической Африки, где категория клюзивности очень распространена.
Система глагольных значений строится на аспектуальном противопоставлении перфектива – имперфектива. Эта оппозиция восходит к праязыковому состоянию, при этом перфективная форма не маркировалась, а в качестве праязыкового показателя имперфектива реконструируется формант *-a-, сохранившийся в семитских, берберских, части кушитских и чадских языков. Другим глагольным формантом, возводимым на праязыковой уровень, считается показатель каузатива *-s-. Видовременные и модальные формы глагола исторически образовывались при помощи богатейшей внутренней флексии: заменой, удалением, удвоением или подстановкой корневых гласных, геминацией согласных, а также суффиксацией и префиксацией. По семитологической традиции формы основ, при помощи которых образуются залоговые значения, называют породами: следы этих пород сохранились, помимо собственно семитских, в древнеегипетском, берберских и отдельных кушитских языках. Породы представляют собой деривативные формы глагольной основы, образованные по определённой схеме, при этом каждая порода содержит полную парадигму форм личного спряжения. Породы образуются при помощи редупликации корня, префиксации и суффиксации.
Многие современные афразийские языки утратили внутреннюю флексию или сохранили её лишь в окаменевших формах, перейдя на аналитический способ маркирования глагольных значений при помощи клитических показателей – частиц, вспомогательных глаголов и пр. Чадские языки, например, восприняли характерный для языков Западной Африки способ маркирования грамматических значений глагола с помощью клитических местоименных показателей, предшествующих неизменяемой форме глагола, ср. в хауса:
na gina ‘я построил’ (перфектив);
in gina ‘чтобы я построил’ (субъюнктив);
zan gina ‘я построю’ (футурум);
naa gina ‘если я построю’ (кондиционалис) [Smirnova 1982: 56–57].
В то же время в эфиосемитских и некоторых кушитских языках продуктивным остаётся архаическое префиксальное спряжение личных форм глагола, ср. в геэз (семитская семья):
t-qattl ‘ты убиваешь’,
y-qattl ‘он убивает’,
n-qattl ‘мы убиваем’.