Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение
Шрифт:
К девтерономической традиции, центром которой стал Завет Бога с Израилем, в Пятикнижии относится Книга Второзаконие. Согласно общему мнению, «историческое повествование», включающее Книги Иисуса Навина, Судей, Самуила и Царей, сформировалось именно под влиянием идей Второзакония и содержащихся в нем интерпретационных тенденций (Noth 1981). Второзаконие, в отличие от материала священнической традиции, озабочено главным образом правильным устройством экономико–политических отношений в жизни Израиля, хотя не оставляет без внимания и вопросы культовой святости.
Две названные традиции очень отличаются друг от друга, имеют разные акценты и происходят из разных кругов. Очень показательно, что они обе вошли в окончательную версию Пятикнижия. Этот факт указывает на плюрализм раннего древнееврейского канона, включавшего прямо противоречащие друг другу традиции. И в иудаистской, и в христианской экзегезе продолжается спор о противоречиях, существующих внутри канонического текста. Эти противоречия очень важны
В третьих, очевидно, что сюжет Пятикнижия, составленный священнической и девтерономической традициями и сосредоточенный вокруг нескольких ведущих тем, движется от истории сотворения небес и земли к вхождению народа в землю обетованную. Благодаря этому происходит перемещение фокуса повествования с событий вселенского масштаба на историю Израиля, хотя «вселенское» измерение событий так до конца и не исчезает из текста. Переход от «земли» ('erets) к «земле обетованной» ('erets) происходит в рассказе о предках Израиля, в Быт 12–36, когда им дается обещание наследия в особенной земле. Причем обещание это в рамках Пятикнижия так и не исполняется. Нет никаких сомнений в том, что земля обетованная, текущая «молоком и медом», заключает в себе обещанное еще при творении плодородие и изобилие. В итоге земля Израиля как «хорошая» земля оказывается воплощением творения, про которое Бог сказал «хорошо весьма» (Быт 1:31).
В Пятикнижии движение от земли сотворенной к земле обетованной осуществляется через Синай. С рассказом о синайском откровении в Исх 19:1–Числ 10:10 связана почти половина всего материала Пятикнижия. Законодательный корпус сложен и неоднороден по составу. Как и основное повествование, он явился результатом длительного процесса, связанного с попытками описать историю получения земли в терминах упорядочивания Богом всего творения (Cr"usemann 1996). В древнем и современном мире обрести землю, обещанную в качестве дара и наследия, можно только, поставив себя и себе на службу определенную идеологию. Следование предписаниям Торы о святости, связанной с Богом, и честность в отношениях с ближними (так четко сформулированные в синайском откровении) помогают как тогда, так и теперь обращаться с данной Богом землей должным образом.
Таким образом, основной сюжетный ход (творение — синайская традиция — земля обетованная) связывает воедино повествование о даровании земли, столь значимое для Древнего Израиля, и учение о послушании, необходимом для получения этой земли. Это сочетание безусловного дара и условий послушания — неотъемлемая характеристика дара ГОСПОДА, щедрого в дарении и властного в требованиях. На протяжении нескольких поколений Израиль пытался осмыслить эту взаимосвязь, коренящуюся в самом характере ГОСПОДА. Еврейская традиция никогда не могла избежать этого противоречия, и, возможно, именно благодаря этому факту она развивалась, проходя через множество уровней переосмысления. В целом текст, состоящий из множества разных частей, стал для общины верующих словом Бога, откровением, наставлением в том, как следует жить в мире, где господствует ГОСПОДЬ. Балентайн замечательно описал, как эта традиция превратилась в источник веры для общины, для которой ожидание обретения земли оказалось гораздо важнее непосредственного овладения и заселения:
Процесс, завершившийся канонизацией Пятикнижия, сводился к намеренному сохранению иного мира, где надежда и обещание исполнения божественного замысла оставались живыми и досягаемыми. Еврейская община в земле Иехуд [Иуды] выжила именно благодаря уверенности в этом. Вынужденные жить на границе между жесткой реальностью и упованием на будущее, иллюзорное, но одновременно и реальное, евреи нашли в тексте Торы основание для новой и устойчивой самоидентификации
Глава 9. Пророки
Тора (Пятикнижие) представляет собой нормативный канонический текст иудаизма. Все последующие тексты оказываются связанными с ней и уступают ей по статусу. В окончательной версии еврейской Библии материал, следующий за Торой, делится на два раздела — Пророки и Писания. В этой главе мы будем следовать этому делению, хотя в еврейской традиции оно появилось довольно поздно. Вначале мне бы хотелось привести убедительное на мой взгляд мнение Джона Бартона, считавшего, что все не относящиеся к Торе части канона составляют единое целое, и настаивавшего на отсутствии границы между Пророками и Писаниями:
Мне кажется очень важным то, что на протяжении очень длительного времени Тора была единственным «Писанием» в полном смысле этого слова, единственным корпусом текстов, определявшим характер и целостность иудаизма. Говоря о том, что все остальные тексты Библии, по сути, представляют собой лишь
одну группу, а не две, я имею в виду вторичность всех остальных священных книг по отношению к ТореПризнавая логичность суждения Бартона, мы, тем не менее, должны в своих рассуждениях отталкиваться от окончательной, канонической формы данной литературы. Несомненно то, что процесс развития традиции заметно влиял на «второй канон» или деление Пророков, в результате чего последний обрел более или менее симметричную структуру.
Пророческий канон, состоящий из двух частей (см. далее), считается вторичным по отношению к Торе и зависящим от нее. С канонической точки зрения Тора — и повествовательный, и законодательный ее материал — представляет собой свод верований и религиозных норм поведения соответственно двум родам текстов, отражающих мысль о верховной власти ГОСПОДА. Пророческий канон стал текстом, связывающим еврейскую веру с жестокой и переменчивой исторической реальностью. Книги пророков — это попытка прочитать историю Израиля и всемирную историю, исходя из обещаний и требований Бога Торы. Последовательность Тора — Пророки следует воспринимать как данность, так как она закреплена канонически, хотя, безусловно, с критической точки зрения, соотношение этих двух частей гораздо более сложно. Похоже, что богословские идеи Ранних Пророков были сформулированы на основе парадигм, заданных во Второзаконии, и, соответственно, их текст сформировался под сильным влиянием Торы. В Поздних Пророках, напротив, восприятие реальности совершенно иное. Среди ученых распространено мнение о том, что пророчества VIII и VII веков до н. э. предшествуют оформлению Пятикнижия. Следовательно, религиозные принципы в пророческой литературе, получившие свое каноническое оформление в Торе, впервые были четко сформулированы в пророческой среде. Эта мысль имела решающее значение во всей библейской критике, начиная со времен Велльгаузена (см. Wellhausen 1994).
В любом случае очевидно, что пророческая литература пытается в иных обстоятельствах и иным образом высказать то, что говорит Тора, а именно представить и описать мир, организованный ГОСПОДОМ и ответственный перед Ним, создателем небес и земли, Богом Завета, заключенного с Израилем.
Ранние Пророки
В еврейском каноне в раздел Ранних Пророков входят Книга Иисуса Навина, Книга Судей, Первая и Вторая книги Самуила и Первая и Вторая книги Царей [6] . (Следует обратить особое внимание на то, что Книга Руфь, в христианском каноне следующая за Книгой Судей, в еврейском каноне из–за своего достаточно позднего происхождения входит в третью часть Библии, Писания.) Эти четыре книги (или шесть, если учесть, что тексты Первой и Второй книг Самуила содержались каждый в двух свитках, так же как и тексты Первой и Второй книг Царей) считаются в еврейской традиции пророческими, что заставляет нас вернуться к значению самого понятия «пророческий». В консервативных христианских кругах под «пророчеством» подразумевается способность предсказывать будущее, понимаемое, прежде всего, как предчувствие и прозрение прихода Иисуса. Более либерально настроенные христиане понимают «пророчество» как страстное стремление к справедливости в обществе. Однако ни одно из этих определений не поможет нам понять, почему данные тексты названы «пророческими».
6
В Септуагинте, славянском и русском (Синодальном) переводах Библии эти книги носят название — Первая и Вторая книги Царств и Третья и Четвертая книги Царств соответственно. — Прим. ред.
Понятие «пророческий» относится к характеру и проблематике текстов в их окончательной версии. Разумеется, в этих материалах содержатся истории о названных и не названных по имени пророках, однако канон называет словом «пророки» сам материал, а не людей, о которых в нем говорится. Пророческой в данном случае является способность воссоздать живую реальность, включая историю Израиля и историю его взаимоотношений с великими государствами Ближнего Востока, в ее тесной связи с не менее осязаемой реальностью, основанной (в данном прочтении) на правлении ГОСПОДА. Сандерс назвал это явление «монотеизирующей тенденцией» (monotheizing tendency) канона (J. Sanders 1976). Под этим термином он подразумевает стремление нормативной текстуальной традиции переписать еврейскую историю и переосмыслять основные религиозные принципы заново, с точки зрения единственной, непревзойденной реальности ГОСПОДА. Сандерс говорит именно о стремлении, а не о конечном результате, потому что монотеизирующая тенденция так и не достигла своей окончательной цели. В тексте и элементах религии до сих пор можно обнаружить следы более древней, возможно, политеистической религии, не соответствующие израильской концепции единого Бога. Утверждение монотеизма — очевидное намерение создателей канона — нередко вступает в противоречие с изначальными идеями некоторых текстов, не всегда легко вписывавшихся в канонические рамки. Введение в канон текстов Ранних Пророков было сопряжено с серьезной переработкой этих материалов, в результате чего в них появились элементы, превратившие эти тексты в канонические.