Вверх тормашками в наоборот-2

Тихо завибрировал и нагрелся мой кинжальчик. И хотя я уже научилась немного «понимать» его, всё равно напрягалась. Кинжал «чувствовал» приближение Айбингумилергерза.

– Наши вампиры боятся света, – сказала я не оборачиваясь. – а ты шастаешь и днём, и ночью. И ничего тебе не делается.

Довольный смешок:

– А у вас есть вампиры?

Я обернулась и посмотрела на лохматое чудище:

– Ни разу не встречала, – ответила честно, – считала, что это байки. У нас вообще много всяких сказок, страшилок про ведьм, разную нечисть. И о вампирах в том числе. Но это не значит, что они существуют.

– Легенды не появляются из ниоткуда.

Он изрёк слова весомо, с подтекстом, будто хотел подтолкнуть меня под колёса грузовика.

– Может, – не стала спорить. – О Боге тоже говорят. Многие верят, но никто его не видел.

– Успокой кошей. Тебя они слушаются.

Сильвэй и Пайэль так и не воспылали любовью к Айболиту: шипели и норовили цапнуть лохматика за ноги. Это при том, что стали кормильцами кровочмака: таскали мышей и мелких зверушек по моей просьбе, чтобы Айболиту было чем питаться.

Им всем приходилось сдерживаться: кошам, чтобы не запустить клыки в Айболита; кровочмаку, чтобы не пойти на поводу инстинктов. Лохматому упырю ничего не стоило самому изловить живность, но тяжелее было сдерживаться, чтобы тут же не высосать кровь из неразумных жертв . Он мог питаться только из моих рук. Тем, что отдавалось добровольно. Тяжелее – Айболит признался – удавалось совладать с машинальной жаждой прихлопнуть котов. Непроизвольный всплеск агрессии на агрессию. Впечатляла молниеносная реакция кровочмака, но пока что он контролировал себя.

Не могу сказать, что за три дня он вычухался, стал милым и пушистым, но всё равно меньше уже напоминал то жалкое чудище со спутанными лохмами, что приволок Геллан несколько дней назад к костру. Может, всё дело в привычке? Когда страшное перестаёт пугать, становится милым и обыденным?

Как бы там ни было, но не далее, как вчера вечером подглядела я, что Алеста, не пожалев своего гребня, осторожно вычёсывала кровочмаку колтуны и безжалостно кромсала острым ножом куски свалявшейся шерсти. И тогда я поняла, что не всё потеряно.

Хотим мы или не хотим, спорим или договариваемся, ругаемся или миримся – так или иначе связаны, как прутья в метле. Разные, непохожие друг на друга. Но не чужие пассажиры, а хорошие знакомые, даже друзья. Скорей всего, это ненадолго, и точно уж не навсегда, но сейчас, в эту минуту, в этом времени и пространстве мы сошлись, как пересекающиеся линии.

Я щёлкаю пальцами и мысленно укоряю котов – белого и голубого. У Сильвэя совести больше, как у Геллана. Когда он смотрит виновато, немного стыдливо, хочется погладить его и успокоить.

Не таков Пайэль. Он нагл и самодостаточен, избалован и хитёр. По-моему, Алеста втихаря ревнует его ко мне, но виду не показывает. А ещё – зуб даю – кот совсем не похож на хозяйку. Алеста Пайэля любит беззаветно, а голубой толстяк бессовестно юзает её прекрасные чувства. Но они связаны, а потому, когда надо, восьмилапый наглец становится Алестиным отражением, мягкой глиной, из которой можно слепить что угодно. Но ненадолго. Щедрость сорокошьей души избирательна и кратковременна. А только чувствую: коснись что серьёзное деву-прорицательницу, кош не задумываясь перегрызёт горло тому, кто посмеет всерьёз обидеть его душу.

– Никогда не задумывалась, как у тебя это получается? – тихо спрашивает Айболит.

Что-то он сегодня настроен на философию. Я пожимаю плечами:

– А зачем думать? Геллан сказал, что там, дома, я была обыкновенной, ничем от других людей не отличалась. А здесь я другая, потому что Зеосс другой. Здесь разлита сила и магия стихий, и почти у каждого нет-нет да вылезает что-то эдакое.

Кровочмак сплетает пальцы, хмыкает и улыбается. У него интересная верхняя губа – похожа на плавно изогнутую линию верблюжьих горбов.

– Ничего не берётся из воздуха, Дара. Не падает с неба.

– Да ну? – смеюсь я. – И это ты говоришь той, что как раз свалилась не пойми откуда?

– В этом тоже есть закономерность, как и в твоих способностях.

Я замираю на миг, а затем озадаченно смотрю на Айболита:

– Хочешь сказать, во мне это было?.. Умение ладить с животными и вообще?..

– Я точно знаю, что да. В каждом – человеке ли, получеловеке или полутрупе, как я, сидит и тлеет нечто. Или вообще не тлеет. Лежит зерном. И как только появляется благоприятная среда – зерно набухает и трогается в рост.

Верите? Как только он это сказал, я машинально руку к сердцу приложила. Показалось, что проклюнулось что-то – выстрелило соком, налилось зеленью, развернуло листочки. Вот так он это сказал. Прав Геллан: кровочмаки опасны. Можно и не смотреть им в глаза, а всё равно околдовывают, оплетают паутиной слов, образов, уверенных мыслей.

Я задумалась так крепко, что на какое-то время выпала из пространства. А когда очнулась, не поверила своим глазам: на руках у кровопийцы, беспринципного и жестокого, если верить всем байкам и россказням, сидел… мой мерцатель! МОЙ!

– Пуфик, ты что, обалдел? – брякнула я, как всегда, не подумав. – Ты ж самое пугливое животное Зеосса, которое смывается, как только чувствует агрессию!

Айбингумилергерз метнул насмешливый взгляд, не потрудившись даже ресницами махнуть ради приличия.

– Ну, может, он не чувствует агрессию? – вкрадчиво потянула за собой в омут хрипотца в кровопийцевом голосе.

Вы не подумайте, я не поддалась его обаянию – ещё чего! Но круглоухий предатель сидел в кольце мохнатых рук уютно, дёргал носиком и урурукал.

– А может, ты так притягиваешь своих жертв? Гипнотизируешь, притупляешь чувство страха, и летит еда в твои объятья, как бабочки на свет?

Айболит расцепляет руки, опирается на локти и, подставляя лицо к уходящему солнцу, смеётся. Хрипотца смешивается с запахом костра, звуковой бархат щекочет слух. Очень хочется вторить, подхватить музыку кровочмакового смеха, но я лишь улыбаюсь широко-широко, от уха до уха. И понимаю: в голове родилась гениальнейшая идея, как уберечь нашего кровососища от беды.