Вверх тормашками в наоборот-3

– У деревунов половой признак – условный, – охотно поясняет лендра. Росса слишком бодра и жизнерадостна. Наверное, пытается таким образом поддержать меня. Но у меня как-то не вяжется её бурная деятельность с утешением. Мне кажется, что она издевается. Не скорбит, а равнодушна.

– Как это? – спрашиваю, потому что молчать невыносимо.

– Они и женщина, и мужчина одновременно. Ты же видела их в Верхолётном замке. Похожи друг на друга и сразу трудно понять, кто из них женщина, кто мужчина. Одинаково тонкие, высокие, спокойные. Почти не стареют – живут в одной поре. Говорят, долго. Как-то жизнь меня не так часто с деревунами сталкивала. Но знаю: в минуты опасности в них пробуждается сила тверди, что их породила. Слушается их беспрекословно и даёт мощь – большое сильное тело, способное скалами ворочать.

– Надо же… – я уже еле ворочаю языком. И Росса везёт меня к фургону. Укладывает и заботливо подтыкает одеяло. И я проваливаюсь в тягостную дремоту. Но как только становится совсем тихо, я просыпаюсь и вылезаю наружу.

– Йалис, помоги мне, – тормошу мшиста. Но он не против. Бежит за мной, как преданная собака. И роет мощными лапами снег. А потом мёрзлую землю. Не спрашивая, зачем не это нужно.

Не знаю, зачем я всё это делала. Просто приснилось. А может, почувствовала. Мы нарыли много – целую плоскую плетёную корзину. Я волоком затащила её в фургон. Дрожащими пальцами достала семя, что подарила мне на прощание Офа, и посадила её. И только после этого мне стало спокойно. Словно я звезду зажгла на небе.

Я лежала, кутаясь в меховое одеяло, и мечтала увидеть то растение, что появится на свет. Проклюнется из земли. Я буду ухаживать за ним, ведь в этой семечке – часть Офы. Наверное, именно это она хотела сказать, когда сжимала тонкими пальцами мою ладонь.

– Я буду помнить тебя, – шептала, давая обещание. – Ты навсегда в моём сердце.

Глава 42. Тайна муйбы Иранны

Дара

После нападения Геллан как с цепи сорвался. Больше не было тёплых вечеров, душевных бесед. Мы ехали быстро, разговаривали мало, останавливались на ночлег, когда уже совсем было невмоготу. Ужинали, падали замертво. Измученные животные, недополучавшие пищу, страдали. Но на все мягкие намёки и даже откровенные уговоры он только крепче сжимал губы.

Я вообще не могла к нему достучаться. Он словно коркой льда покрылся. Может, в том была и моя вина: это я кинула ему обвинения в лицо. В очередной раз попыталась переложить на его плечи всю ответственность, которую он и так тянул на себе, как бессмертный ишак.

Когда дорога притупила боль и покрыла пылью воспоминания, когда яркий образ изменившийся Офы, что пожертвовала собой, немного подёрнулся дымкой, я заметила нечто странное. Необъяснимое.

С той памятной ночи я не смотрела на корзину с землёй, куда я посадила семечко, вложенное в мою ладонь Офой. Забыла, не помнила, не обращала внимания. Как-то не до того было в постоянной гонке по пустынным дорогам Зеосса.

Помню, кто-то даже спросил о новом предмете, что появился в фургоне. Кажется, Мила. Но я только дёрнула плечом, буркнула, что так нужно, – и никто больше не приставал. Забытая корзина стояла в тёмном углу, как колыбель для младенца, о чьём появлении мечтали, но так и не дождались.

Не знаю, сколько прошло дней. Я заметила изменения утром. Проснулась и зацепилась взглядом за забытую вещь. Сложно сказать, что привлекло внимание. Я особо и не рассматривала эту корзину. Стоит и стоит. И земля в ней набросана комьями. Не ровняла я её и не ухаживала. Но там, по центру, появился кругленький бугорок. Как будто микроскопический крот решил выбраться наружу да так и не смог прорваться к воздуху. Аккуратная полусфера, не больше моей ладошки, если накрыть. Слишком ровная и гладкая.

И с того времени я потеряла покой и сон. Всё крутилась вокруг, рыхлила землю и даже поливала втихаря. Боялась только трогать это полукруглое вздутие. А оно день ото дня становилось шире и выше. И постепенно – тоньше. Бугорок стал похож на высохший лист, когда видны все прожилки – кружевная эдакая резьба, созданная природой. А между прожилками – прочная мембрана. Упругая и поначалу тёмная, она становилась светлее день ото дня, пока не превратилась в полупрозрачную. И тогда я смогла увидеть, что она скрывает.

– Геллан, – позвала я однажды. – Ты мне очень нужен. Прям очень-очень, – И взяла его за рукав, и потянула за собой, чувствуя сопротивление. Но фиг он угадал, что меня можно остановить или переупрямить. Я вела его, а он шёл, как привязанный. Молча залез в фургон и застыл рядом. Мы стояли на коленях перед корзинкой с землёй. Тишина дышала нашим дыханьем. Одним на двоих. В унисон. И я услышала, как рушится его ледяной панцирь. Дзынь – и опадает к ногам неровными осколками. Сотнями, тысячами ненужных иголок, что таяли и исчезали без следа.

– Что это? – спросил он шёпотом. Прерывистым и громким.

– Не знаю, – призналась и шмыгнула носом. – У меня безумная мысль, и я нянчу её, как младенца. Мне кажется, это Офа. Растёт там, внутри.

Геллан сжал меня в объятиях так, что я чуть не задохнулась. У него дрожали руки – и только так я поняла, насколько он взволнован.

– Ты не ошиблась, – голос Иранны – как гром среди ясного неба. Меня словно током прошило. Геллан, наверное, почувствовал её появление, поэтому не дёрнулся. Мы так и обернулись – вдвоём, как по команде.

– Откуда знаешь? – и снова эта дрожь в голосе. Смесь надежды и неверия.

– Деревуны – раса древняя. Как у всех древних, у них проблемы с деторождением. А когда такое случается, природа находит выход. Они перерождаются. Живут долго и проживают несколько жизней-циклов. От старости ли уходят, гибнут ли. Главное – оставить след. Посадить семя. Вижу, Офа успела.

– Не успела, – прячу я глаза. Она отдала мне. А я уж… вот. Догадалась, наверное. Она даже не просила.

– Никогда не слышал о таком, – потрясённо пробормотал Геллан, не в силах оторвать взгляд от кружевной полусферы.

– Потому что они никому об этом не рассказывают. Не делятся таинством. Разве что вот в таких исключительных случаях. И только с теми, кому доверяют безгранично.

– А ты откуда знаешь? – брякнула я, внимательно вглядываясь в Иранну.

Та лишь загадочно повела бровями. И тут я заметила, что у нас куча зрителей собралась. Почти все толпились у фургона, заглядывали внутрь. С жадным интересом вытягивали шеи. Как в жирафов не превратились – чудом, наверное.

– Ей нужен свет и воздух, – по лицу Иранны ничего не прочесть. – Вы же не хотите, чтобы дитя родилось слабым?

И мы с Гелланом, не сговариваясь, взялись за ручки корзины. Несли её бережно, почти не дыша, как самую великую святыню.

– Не очень хорошая идея, наверное, – пробурчала я, вдыхая морозный воздух. – И солнца уже нет. Вечер как бы.

– Не бойся. Защитный кокон возьмёт, что нужно, и не пустит лишнее. Мороз не страшен. И даже неблагоприятное время не важно сейчас. Только забота и любовь. Воздух и свет. Всего хватит.

Иранна бережно провела ладонью над кружевным куполом.

И тут случилось неожиданное. Глухо вскрикнула Когита. Сморгнула растерянно, а потом рухнула на колени.