Вы найдете это в библиотеке

— Понимаю… вы так за нее переживали, — услышав слова воспитательницы, которая с улыбкой меня утешала, я пробормотала:

— Почему всегда достается маме…

Я сказала это таким низким голосом, каким никогда не говорила. Маю вздрогнула. Наверное, она толком не поняла, к чему я это произнесла. И ведь не только я, большинство встречающих детей из сада — матери. И все считают, что так и должно быть. Почему страдать должна именно работа тех, кто «родил ребенка».

Воспитательница осторожно начала оправдываться:

— У нас положено, что мы звоним родителям, если температура выше тридцати семи и пяти. На тот случай, если судороги начнутся.

Я пришла в себя. Наверное, ей показалось, что я в чем-то ее обвиняю.

— А, нет-нет, все правильно. Извините. Большое вам спасибо.

Взяв Футабу на руки, я отметила на ее карточке время выхода из детского сада и вышла на улицу.

Мы вернулись домой, еще раз померили температуру. Тридцать шесть и пять. После ужина она съела свой любимый яблочный йогурт и была в хорошем настроении. Разложив на столе мягкие игрушки, Футаба играла. Я хотела пораньше уложить ее спать и сразу после восьми надела пижамку.

— Давай сегодня уже спать.

— Не хочу.

— Нельзя, чтобы опять температура поднялась. Давай, убирай своего зайца.

— Не хочу убирать. Не хочу.

— Я тоже не хочу.

Я вздохнула, взяла зайца, дочку и отнесла их в кровать.

Мы легли рядышком: Футаба, заяц и я. Футаба шумела и болтала с игрушкой.

Я очень хотела сегодня туда пойти. На мероприятие Мидзуэ. Хотела выпить вместе чаю, поговорить по душам.

По дороге в детский сад я первым делом позвонила в редакцию Mila и сообщила Кидзаве, что не могу явиться на встречу. Та сказала, что ничего страшного, и пожелала выздоровления дочке. Не знаю, о чем она думала в этот момент.

Сенсею я отправила письмо с извинениями, когда ехала в электричке. Она моментально ответила мне: «Такое часто бывает, когда дети маленькие. Ничего страшного. Встретимся в следующий раз».

Часто бывает, когда дети маленькие.

А для меня это было очень даже страшно, ведь у ребенка поднялась температура именно в тот самый день. У сенсея двое сыновей; наверное, она по себе знает, каково это.

Мне очень хотелось с ней поговорить. Но сейчас я уже не ее редактор и не в том положении, чтобы самой приглашать Мидзуэ на чай.

Если так подумать, это было одной из привлекательных черт работы. Иметь возможность встретиться с тем человеком, с которым хочешь увидеться.

Когда беседуешь тет-а-тет, легче понять, что на самом деле человек думает. Я устала. Когда работала в журнале, как бы ни приходилось побегать, я не была так измотана. А сейчас и физически, и морально словно увязла в тяжелой глине.

Я лежала рядом с дочерью, и от этих мыслей по щекам текли слезы.

И как-то неожиданно для себя вместе с Футабой заснула.

Проснулась около одиннадцати вечера.

А ведь я так надеялась, что смогу переделать кучу дел, уложив ее пораньше. Но в результате опять уснула сама.

Я тихонько потрогала лоб спящей дочери, он был даже прохладным. Слегка погладив ее по голове, я встала.

Сюдзи еще не пришел. В комнате был беспорядок, в раковине валялась немытая посуда. Высохшее белье вместе с вешалками было разбросано на диване.

Я вздохнула и начала складывать белье.

Из коридора донесся звук открывающейся двери. Сюдзи вернулся.

— Привет.

— Что-то ты поздно.

— Да, как-то дел много сегодня было.

Несмотря на эти слова, он не выглядел слишком измученным, а когда прошел мимо меня, я почувствовала запах алкоголя.

— Ты пил?

— Что? Ну да, чуть-чуть.

— Ужинать не будешь, значит?

Сюдзи поморщился от раздражения в моем голосе.

— Подумаешь, всего стаканчик пропустил. Что, не могу себе позволить? Бывает же такое настроение…

— Бывает… У меня тоже. Только я себе этого позволить не могу.

Начав говорить, я уже не могла остановиться. Под влиянием момента я говорила и говорила.

— Отводить и встречать ребенка — моя работа. Готовить ужин, не зная, поешь ты где-то на стороне или нет, — моя работа. Мне тоже сегодня нужно было по работе кое-куда сходить, но из садика позвонили и просили ребенка забрать, хотя причин для беспокойства, как оказалось, не было. Мне не хватает времени, я все время на бегу, я совсем махнула рукой на себя, я столько всего не могу себе позволить!

— Ты так говоришь, будто я не работаю, а развлекаюсь.

— Ты ходил выпить. А мне об этом даже не сообщил.

Я в сердцах бросила сложенное полотенце. Под рукой была еще и кружка, но мне было жалко ее бить. Даже в таком взбешенном состоянии я на мгновение сохранила трезвость.

— Это же наш общий ребенок. Ты же сам сказал, когда я забеременела, что мы будем все делать вместе. Сюдзи, ты тоже можешь встречать девочку и заниматься домашними делами.

— То есть мне больше не заниматься карьерой? Наплевать на совещания и командировки и вместо этого бежать в детский сад и готовить ужин? Я так не могу. А ведь ты трудишься в таком отделе, который позволяет тебе работать гибко и уходить в пять.

Я молчала. Мне было обидно. У меня ведь тоже будут проблемы, если положение Сюдзи на работе пошатнется.

Но это нечестно. Я же отказалась от своей карьеры. Почему только он может свободно посвящать свое время работе? Это нечестно.

И что теперь? Выходит, что я должна и дальше тянуть все домашние дела на себе?

Только потому, что я мама?

— Почему только я жертвую собой?

Когда я бросила ему это в слезах, Сюдзи изобразил недовольство на лице, открыл рот, чтобы что-то сказать, а потом осекся…

В дверях гостиной стояла Футаба. Похоже, нашими криками мы ее разбудили.

Футаба протараторила:

— Я все быстро уберу.

И она начала складывать мягкие игрушки в ящик. Увидев, что дочка вот-вот расплачется, я почувствовала, как все сдавило в груди.

Она не понимала, о чем мы говорим, но подумала, наверное, что ругаемся из-за нее. Видимо, решила: если будет паинькой, то мы помиримся.

Я быстро обняла Футабу за плечики. Прости, прости нас, Футаба.

Как я могла сказать, что жертвую собой?