Вяземская катастрофа

Это обстоятельство и использовало наше командование.

Рассказывает командующий Брянским фронтом:

«В связи с занятием противником Козельска и непосредственной угрозой Болхову КП штаба Брянского фронта 8.10 был организован в Кураково (2,5 км вост. Белева). Только в этот день мой штаб фактически после налета противника на КП в Свень начал работу. Если бы я не принял решение об отъезде в армии и фактически не выехал бы в них 6.10, то управление армиями фронта было бы потеряно по меньшей мере на 2–3 дня и судьба армий возможно была бы иной». И тут же:

«9.10 штаб фронта, не имевший связи со мной, дал войскам свою директиву (№ 00215). Этот приказ (директива) моего штаба легко могла бы ввести путаницу в войсках, но благодаря тому, что этот приказ был дан на двое суток позже, чем начались фактические действия частей по моему приказу, он никакой роли не сыграл и никакого значения не имеет, тем более что приказ этот не везде был получен».

И,наконец, главное:

«Я и мой штаб со второй половины дня 6.10 находились в разных местах, и связи между нами до 9.10 не было. В дальнейшем связь осуществлялась через Москву и по радио. В данной конкретно сложившейся обстановке это обстоятельство сыграло в управлении войсками, как я указывал выше, положительную роль (выделено мною. — Л.Л.), т. к. мой штаб, оторвавшись от войск, не имел с ними связи 2–3 суток. Я же, находясь в войсках с утра 7.10, не только имел связь с армиями, но уже отдал предварительное распоряжение, а в 14.00 отдал армиям фронта боевой приказ на бой с перевернутым фронтом и отход» [286] .

286

ЦАМО РФ. Ф. 202. Оп. 5. Д. 32. Л. 1-30.

Приходится только удивляться неоднократным попыткам А.И. Еременко повернуть самые невыгодные для него моменты в свою пользу. Ну, а то, что Ставка в течение 6 и 7 октября не имела связи ни с командующим фронтом, ни с его штабом, он просто выводит за скобки. После налета на штаб фронта 6 октября Еременко, по существу, управлял только одной 3-й армией, в которой он оказался. Похоже, что генерал-полковнику Еременко, который при малейшем обострении обстановки на каком-либо участке фронта сразу бросался туда наводить порядок, штаб был нужен только для того, чтобы отбиваться от неприятных для командующего вопросов «сверху». Генштаб, который своими мощными радиостанциями поддерживал связь с армиями, по существу, и руководил напрямую войсками фронта, несмотря на заверения Еременко об обратном.

В связи с этим небольшое отступление по поводу А.И. Еременко, в личной храбрости которому не откажешь. Оказавшись в окружении, он почти непрерывно находился в боевых порядках сражающихся войск. Позднее, после тяжелого ранения командующего Брянским фронтом, раненного осколком авиабомбы, в труднейших условиях вывезет из окружения пилот санитарного самолета С-2 П.Т. Кашуба. В Москве в госпитале Еременко посетил Сталин, который пожурил того за то, что не бережет себя. После высочайшего посещения и отчет о действиях своих войск в госпитале писать было легче. Ошибки и просчеты командования фронта, прямая недисциплинированность его командующего, следствием которых стало поражение фронта в первые же дни немецкого наступления, в отчете уходят на второй план. Оказывается, для «командования фронтом было ясно, что противник готовится к переходу в наступление на Брянск и Севск или Льгов». Напомним, что в разведсводках штаба фронта и 28, и 30 сентября (за час до удара Гудериана) был сделан вывод: «Можно полагать, что пр-к готовится к переходу в наступление с нанесением концентрического удара на Брянск». И резервы фронта были задействованы на направлении прорыва только на третий день операции. Зато потом Еременко расписывает, как доблестно сражались войска под его руководством с перевернутым фронтом, как умело они наносили контрудары в тыл «подлецу Гудериану»! Но кто бы стал придираться к отчету уже расформированного с 10 ноября фронта?

Сталин почему-то всегда проявлял к Еременко особое внимание. Характерный эпизод. После излечения 24 декабря его принял Верховный Главнокомандующий. По словам Еременко, Сталин задал ему совершенно неожиданный вопрос:

«Скажите, вы обидчивы, товарищ Еременко?

— Нет, не очень.

— Склянского вы знаете?

— Знаю.

— Так вот, будучи дважды наркомом, я в свое время подчинялся Склянскому — замнаркома. А вы не обидитесь, если мы назначим вас временно в подчинение товарищей, которые не так давно были вашими подчиненными? — он разъяснил, что это решение вызвано необходимостью выполнения очень важной задачи и он считает для этого подходящей именно мою кандидатуру»[49]. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Еременко назначается командующим 4-й ударной армией, входившей в состав Северо-Западного фронта, которым командовал П.А. Курочкин, находившийся в его подчинении (несколько дней) на Западном фронте. После обычных в этом случае заверений Еременко был утвержден в этой должности.

Вот и, по существу, единственный выезд на фронт за время войны 5 августа 1942 г. Сталин совершил к командующему Калининским фронтом генерал-полковнику Еременко. При этом Сталин не пожелал встретиться ни с кем из членов Военного совета фронта, не говоря уж о том, чтобы побывать в войсках. Судя по содержанию разговора, в передаче Еременко, он пользовался особым доверием со стороны вождя. Сталина меньше всего интересовал замысел предстоящей операции — он заговорил о кадрах, о генералах, которые были освобождены из мест заключения перед самой войной и хорошо воевали.

«„А кто виноват, — робко задал я вопрос Сталину, — что эти бедные, ни в чем не повинные люди были посажены?“ — „Кто, кто… — раздраженно бросил Сталин. — Те, кто давал санкции на их арест, те, кто стоял тогда во главе армии“. И тут же назвал товарищей Ворошилова, Буденного, Тимошенко. Они, по словам Сталина, были во многом повинны в истреблении военных кадров. Именно они оказались неподготовленными к войне. Но самая плохая характеристика… была дана им за то, что они не защищали свои военные кадры. Собственно, я в этом разговоре больше слушал да отвечал на вопросы. Сталин спрашивал меня, насколько хорошо я знаю того или иного маршала, генерала, освобожденного из-под ареста. Что касается маршалов, я дал уклончивый ответ, сказав, что знаю их плохо, издали. Партия создала им авторитет, и они почили на лаврах. Поэтому плохо показали себя в Великой Отечественной войне. Вот как говорит о них народ, я тоже придерживаюсь такого мнения. „Говорит народ правильно“, — вставил реплику Сталин. В отношении же освобожденных генералов я сказал, что товарищи Горбатов, Рокоссовский, Юшкевич, Хлебников — все они во время войны, а некоторые и до нее были в моем подчинении, и я даю им самую высокую оценку, так как это умные генералы, храбрые воины, преданные Родине.

„Я согласен с вами, товарищ Еременко“, — заметил Сталин. Каждый раз, говоря о кадрах, он пристально, испытующе посматривал на меня, видимо, для того, чтобы определить, какое впечатление производят на меня его характеристики и оценки людей» [49].

Остается только догадываться, почему именно с Еременко Сталин завел разговор о людях, принадлежащих к высшему командованию Красной Армии. Вспоминая эту встречу, Еременко восторженно писал о Сталине. Хотя позднее выяснилось, что в дневниках, которые он скрытно вел во время войны, в адрес вождя было сказано много довольно резких и нелестных слов. Вот и после этой встречи с вождем на фронте Еременко сделал в своем дневнике запись: «Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров перед войной, что отразилось на боеспособности армии». И это в 1943 году!

Однако пора вернуться к событиям, развернувшимся на Брянском фронте после приказа Ставки об отводе войск. Армии начали отход в ночь на 8 октября. Немцы немедленно зафиксировали, что перед 53-м армейским корпусом русские отвели свои главные силы, оставив боеспособные арьергарды, и что минные поля и лесные завалы замедляют преследование. Командование корпуса сделало вывод, что противник пытается уйти на восток через лесистую местность между Брянском и Жиздрой.

Согласно отчету Еременко, в приказе на бой с перевернутым фронтом и отход он потребовал от войск продвигаться быстро, не допуская окружения ни одной дивизии и сохранив полностью материальную часть и огневые средства. Для этого разгрузили весь транспорт от ненужного имущества с тем, чтобы основную массу пехоты и артиллерии посадить на машины. Войска 50-й и 3-й армий 10 и 11 октября продолжали отходить в указанных им направлениях, как правило, ночью, используя для этого имевшиеся еще разрывы в боевых порядках противника и нанося чувствительные удары по тылам и флангам его войск. Впереди каждой колонны двигались танки. Однако навстречу 50-й армии на рубеж Хвастовичи, Карачев уже спешили части Гудериана, в том числе одна танковая дивизия. А против 3-й армии развернулись главные силы 47-го моторизованного корпуса.

15 октября командование 2-й армии фон Вейхса в своем докладе признало:

«Боевые действия с окруженным противником продолжаются в виде разрозненных боев. Еще не представляется возможным определить, когда они будут закончены… Русским снова, несмотря на большие потери, удалось своевременно вывести крупные силы из-под угрозы окружения» [287] .

Несколько забегая вперед, рассмотрим вкратце действия армий Брянского фронта при действиях с перевернутым фронтом.

287

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 73. Л. 233.

13-й армии еще 6 октября в 11.45 была поставлена задача, удерживая занимаемые рубежи, главными силами продолжить наступление на Суземку, Середина-Буда и далее на Севск для удара совместно с частями 3-й армии и группы Ермакова по тылам главной группировки противника. К 8 октября армия в результате предыдущих боев понесла большие потери. Например, в приданном 462-м артполку РГК оставалось всего 12 орудий (107-мм — 3, 122-мм — 3 и 152-мм — 6). Не хватало снарядов и горючего. И атаки силами 6-й и 143-й стрелковых дивизий успеха не принесли. В отличие от других армий фронта, соединениям генерал-лейтенанта А.М. Городнянского с самого начала отхода пришлось пробивать себе путь на юго-восток через несколько последовательных заслонов немецких войск.