Выбери меня

Я, как всегда в своем духе, оценила мастерство ювелира, простовато улыбнулась графине и села на место. Однако вмешательство случая сделало мою беззлобную улыбку язвительной ухмылкой. Ну, кто же знал, что в зал вплывет торжествующая Телайза и тоже с брошью, но бабочкой.

Я ошарашено посмотрела на сестру — она наверняка поначалу решила, что завидую — потом перевела взгляд на Оливиду, снова на сестру, и поняла, что я хоть и без подарка, но в выигрыше, потому что мерзавец Олистер поступил как редкостная скотина. И Телайзе мозги «прополоскал», что она развеивает его тоску.

А вот когда графини разглядели броши друг на друге, их надменность и аристократичность, как корова языком слизала. Обе побагровели от злобы. Телайза подозрительно сжала кулак, ликонка зашипела, зато Терезия начала хохотать. Я испугалась, что они вдвоем вцепятся в ее светлые локоны, но она что-то процедила им сквозь зубы, явно, что-то угрожающее, и они вновь сосредоточились друг на дружке. Перебранивались очень тихо, но атмосфера явно накалялась, и только появление хозяйки поместья «развело соперниц по углам».

Улыбающаяся Верезия еще издалека оценила их украшения, вскользь глянула на меня и, когда села, хоть и оставалась приветливой, но стальной блеск в ее глазах мне не понравился.

«Что-то будет!» — подсказала пятая точка.

* * *

Ремизель отложила дела и сама пришла к сыну, чтобы переговорить. Придворная свита приноровилась безошибочно определять ее настроение, а она не желала давать лишнего повода для пересудов. Между нею и сыном может быть что угодно, но для подданных Олистер должен оставаться идеальным.

Но чем дольше он задерживался, тем сильнее королева гневалась.

«И чем думал?!» — внутри клокотало от раздражения и сожаления, что упустила момент, когда девчонка проявила гонор, и сын начал творить ошибку за ошибкой.

Когда же в коридоре послышались размеренные шаги, отворилась дверь и бодрый Олистер вошел в покои, Ремизель была настолько взбешена, что перво-наперво отвесила размашистую пощечину.

Улыбка сошла с его лица, но она уже не могла остановиться, поэтому, приглушенно шипя, чтобы никто не мог подслушать, приступила к вразумляющей беседе.

— Ты что творишь?! — влепила вторую. — Оскорбил и поднял руку на посла… — ее рука была тяжелой, но королева считала, что до людей через боль доходит быстрее. — Увиваешься за ликонкой, увязая в ловушке! — третья оплеуха по красной щеке оказалась болезненнее. Сомкнув зубы, Олистер смотрел в глаза матери, терпел боль, но даже не пробовал уклониться. — Войны хочешь?! — четвертая. — Еще и выставляешь себя обыкновенным кобелем! — пятая. — Оскорбляешь избранную!

Шестая не последовала. Ремизель выпустила пар, сжала горящие ладони и шумно выдохнула.

— Заберешь у нее собак — опустишься до отверженного деревенщины, — добавила устало и упала в кресло, стоящее напротив открытого балкона. — Все мужчины одинаковы. Даже ты, как твой отец.

Олистер видел, как она закрыла глаза, чтобы скрыть подступающие слезы.

— Простите, Ваше Величество.

Королева молчала. Олистер же испытывал мучительные угрызения совести и, не отрываясь, разглядывал носы охотничьих сапог. Когда расстраивал любимую родительницу опрометчивыми выходками, ему всегда было тяжело смотреть на ее расстроенное лицо.

Наконец, Ремизель взяла себя в руки и заговорила строго:

— Пора заканчивать балаган, иначе под венец девчонку придется тащить силком. Был бы умнее, сделал ей наследника, поручил заниматься важной ерундой, и все бы утихомирилось. Разве это так сложно?

— Не понимаю, чем вас не устраивает династический брак? — Его Высочество уже давно был мужчиной, но перед королевой робел и непроизвольно гнусавил, как в детстве.

— Напомнить, кто отказался жениться на велерской принцессе? — холодно заметила она.

— Эннель уродина. Разве нельзя найти кого-то миловиднее?

— Ты принц! Будущий король Аверсии! И если во благо королевства придется жениться на трехногой козе, сделаешь это! Я пожалела тебя, дала возможность наладить отношения с избранной. Ты же еще недавно смотрел на нее с интересом. Что же теперь?

— Она слишком многого потребовала.

— И чего же?!

— Поклясться на сапфировой короне в верности, — солгал Олистер, понимая, что своими глупостями очень разочаровал мать.

— Сомневаюсь, что она знает о проклятье нарушившего слово. А если и так, не смог усмирить гнев одной женщины? — разочарованно поморщилась Ремизель. — Король обязан уметь давать обязательства, которые сможет обойти при личной выгоде, не нарушив при этом данных клятв!

— Я пытался не лгать! Если она избранная — должна меня понимать, как никто иной! Стать второй кожей!

— Слишком самонадеянно и глупо, — отрезала королева. — Если девчонке суждено возвысить Аверсию — глупо ожидать от нее покладистости и смирения.

— Я все исправлю!

— Как?! Женщины злопамятнее и мелочнее, чем ты думаешь. Просто постарайся не довести отношения до ненависти и презрения. Иначе вместо суженой получишь непримиримого врага.

— Вы сами это затеяли.

— Я надеялась на твою благоразумность! Что посоветуешься со мною! Выходка с брошами — неимоверное ребячество! Ты оскорбил избранную!

— Я хотел разжечь дух соперничества. Чтобы было непонятно, кто избранная. Брефет слишком настойчиво крутился около нее…

— Не надо оправданий, — оборвала королева. — Но учти: не справишься, женю на Эннеле!

Олистер ринулся разыскивать баронессу Лавиру, а Ремизель, решившая, что пора бы скорее заканчивать представление, послала сестре записку: «Завтра».

В библиотеке, куда зашел по дороге, принц громко окликнул:

— Кризель!

Никто не отозвался. Поспешил в ее покои, но напуганная служанка клялась, что той нет. Побежал в сад, прошелся по ее любимым местам, однако и там не нашел.

«Нет, ее точно избрал Всевидящий, чтобы испортить мне жизнь!» — рыча и ругая баронессу, велел позвать капитана охраны. Его Высочество вполне допускал, что Кризель, как упрямая ослица, найдет непредсказуемый способ сбежать второй раз.