Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Случались порой и столкновения. В 1170 г. под стенами Новгоро­да стояли дружины владимирского «самовластца» Андрея Боголюбского, в 1387 г. на него двинулись силы почти всей русской земли во главе с Дмитрием Донским, в 1428 г. в новгородские пределы вторг­лось войско могущественного великого князя литовского Витовта. Но новгородцы держались стойко: «суздалъцы» князя Андрея потерпели страшное поражение, запечатленное на новгородской иконе «Чудо от иконы Знамение». Когда же противник оказывался сильнее — северя­не откупались: выплачивали «черный бор» (одноразовую дань) вели­кому князю Московскому или его литовскому конкуренту.

Но к середине XV в. ситуация в Северо-Восточной Руси принци­пиально изменилась. Исчезли соперничавшие друг с другом и беспре­рывно воевавшие княжества, всегда дававшие новгородцам возмож­ность выбрать удобного партнера. Великое княжение Владимирское прочно закрепили за собой московские князья. С окончанием междо­усобной войны московских князей Новгород остался единственной политической структурой, претендовавшей на проведение независи­мой политики. Должна была настать и его очередь.

Зимой 1456 г. войска великого князя Василия II (1425—1462) провели короткую победоносную кампанию — разгромили новгоро­дское ополчение под Руссой; посадник Михаил Туча угодил в моско­вский плен. В деревеньке Яжелбицы москвичи заключили договор с Новгородом: посадники пообещали признавать московского князя своим сувереном, выплатили ему немалую контрибуцию в 10 тыс. рублей. Но при этом новгородские представители упорно отстаивали «старину»: неприкосновенность боярских вотчин, особое республи­канское устройство и невмешательство в него великого князя. Яжелбицкий мир повторил почти без изменений традиционные нормы «докоичаний» между великим князем и новгородскими боярами: «Нов­город держати вам в старине, по пошлине, без обиды; а нам, мужем ноугородцем, княжение ваше держати честно и грозно, без обиды. А пошлин ваших, князей великих, не таити, по целованию. А что во­лостей ноугородцких всех, вам не держати своими мужи, держати мужи ноутородцкими, и дар имати от тех волостей. А без посадника вам, князи, суда не судити, ни волостей роздавати, ни грамот давати... А без вины вам, князи, мужа волости не лишити, ни грамот не посужати...»

Однако в договоре впервые было записано: «Вечным граматам не быти», — т. е. Москва впервые потребовала ликвидации высшего нов­городского органа власти. Как восприняли это требование новгородс­кие послы, неизвестно; однако сохранилось оно только в московском экземпляре Яжелбицкого договора. И все же мир был восстановлен. Победитель и побежденные, как равные договаривающиеся стороны, «целовали крест» — ратифицировали договор, который не собирались долго соблюдать. Для Москвы он стал некоторой передышкой в борь­бе за подчинение Новгорода; историкам известны грамоты, выданные от имени веча уже после Яжелбиц.

Судьба Новгорода была решена Иваном III (1462—1505). Новго­родцы: уже лишились пространства для маневра: обращаться за реаль­ной помощью можно было только к сопернику Москвы — королю Польскому и великому князю Литовскому Казимиру. В 1463 г. к не­му отправилось новгородское посольство с жалобой о «возмущении еже на Великий на Новгород Ивана Васильевича». Русская земля сто­яла на пороге новой войны; но она не началась — очевидно, верх в Новгороде взяли сторонники «худого мира». В 1470 г. на новгородс­ком столе оказался Михаил Олелькович — потомок Ольгерда Литовского. Его княжение было недолгим, но именно в это время «литовская партия» среди новгородских бояр решительно выступила против Москвы.

Дети покойного посадника Исака Борецкого и его вдова Марфа призвали новгородцев: «Не хотим за великого князя Московского, ни зватися отчиною его. Волныи есмы люди, Великы Новъгород, А мос­ковский князь велики много обиды и неправду над нами чинит. Но хо­тим за короля Польского и великого князя Литовского Казимера». Вскоре был заключен договор: «честный король» обязался «всести на конь за Велики Новгород», т. е. лично возглавить польско-литовскую рать. Переход под власть короля означал разрыв не только с Москвой, но и с вековой «стариной» признания прав великих владимирских князей.

Князья из Литвы приходили в Новгород не раз: в 1414 г. здесь княжил Иван Владимирович, дядя Михаила Олельковича; в 1435, 1445 и 1459 гг. — другой его родич, Юрий Семенович, сын Семена-Лугвеня, защитника Новгорода от Ливонского ордена. Михаил Олелькович был вассалом и родичем Казимира, но еще и двоюродным бра­том самого Ивана III. Но теперь приглашение князя «из королевы ру­ки» стало для Москвы удобным предлогом для обвинения новгородцев заодно и в измене, и в склонности к «латинству».

И хотя Михаил уехал из Новгорода весной 1471 г., расплата не замедлила. В мае московские и псковские войска, действуя по согла­сованному плану, вышли в поход «пленующе и жгуще, и люди в полон поведуще». Последовали подряд четыре поражения новгородских войск; самое сокрушительное — на реке Шелони, где конница москви­чей уложила на поле боя 12 тысяч новгородцев. Военный разгром в 1456 и 1471 гг. был не случайным. На закате Средневековья Новго­род не смог создать не только флота, но и современной профессио­нальной армии — боярской олигархии она была не нужна и даже опасна. Но в борьбе с поместной московской конницей громоздкое го­родское ополчение оказалось бессильным.

Новгородские послы даже не успели доехать до Казимира, когда все было кончено. Посадник Дмитрий Борецкий, а с ним еще несколь­ко знатных «изменников» были казнены, другой посадник Василий Казимир и 50 «лутчих» новгородцев — отправлены в московские тюрь­мы. Зато «мелких людей» великий князь Иван III после побоища «ве­лел отпущати к Новгороду» — он умел быть расчетливо милостивым. Впервые «Господин Великий Новгород» официально признал себя «отчиной» великого князя, объявившего себя верховной судебной ин­станцией в Новгороде.

Спустя несколько лет последовал новый поход великокняжеской рати. Но у богатейшей республики, никогда не знавшей междоусоб­ных войн и татарских набегов, не осталось ни сил, ни воли к сопро­тивлению, хотя за сто лет до того новгородцам удавалось отбиться от самого Дмитрия Донского и разгромить войско его сына Василия Дмитриевича.

К моменту последнего столкновения с Москвой в республике про­явился раскол: «И разделишася людие — инии хотяху за князя (Ива­на III), а инии за короля за Литовского». Рядовые новгородцы уже не рвались защищать боярское правление. Сами же бояре так и не смог­ли выступить в борьбе с грозным противником единым фронтом: од­ни стремились «заложиться» за Казимира Литовского, другие надея­лись на компромисс с Москвой и сохранение своей власти и привиле­гий в обмен на признание Ивана III «государем».

«Новгородские посадницы (т. е. посадники) и тысячские, купцы и житии люди, и мастеры всякие, спроста рещи плотшщи и гончары, и прочий, который родився на лошади не бывали, и на мысли кото­рым того не бывало, что руки поднята противу великого князя, всех тех изменници они силою выгнаша; а которым бы не хотети пойти к бою тому, и они сами тех разграбляху и избиваху, а иных в реку Влъхов вметаху», — насмехался над усилиями бояр-«изменников» органи­зовать сопротивление московский летописец. Но и его новгородские собратья также не смогли скрыть отсутствие единства у сограждан: «И всколебашася аки пьяни, и бяше в них непособица и многые бра­ни, мнози бо велможи бояре перевет имеаху князю великому и того ради не изволиша в единомыслии быта, и всташа чернь на бояр, а бо яри на чернь».

В итоге в студеном январе 1478 г. новгородская знать выслушала из уст Ивана III приговор: «Вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти. Посаднику не быти. Волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле». Последним днем республики стало 15 янва­ря: московские «дети боярские» и дьяки привели новгородцев к при­сяге своему государю.

Новгородскую «демократию» не стоит идеализировать: большин­ство населения города находилось в зависимости от боярских кланов, а окрестные крестьяне-смерды в политической жизни никак не участ­вовали. Но в боярской республике была создана сложная система «разделения властей»; население города участвовало (на уровне улиц, сотен, концов) в деятельности местных органов самоуправления. Ар­хеологи обнаружили остатки деревянных «палат» суда вместе с массой берестяных грамот о судебных спорах. Рядовые торговцы и ремеслен­ники были грамотными и умели отстаивать свои права. «От Незнанка к Рюре. Собираешься ли платить 6 гривен? Если не собираешься, то поезжай (на суд) в город», — так корректно приглашал новгородец своего оппонента разрешить имущественный спор в начале XIII в.

Это было не худшее «наследство» республиканских порядков. Од­нако «собирание земель» Москвой «закрыло» новгородский, а затем и псковский «эксперимент» с вечевым «народоправством». После поко­рения Новгорода Иван III последовательно ликвидировал и саму ос­нову былых «вольностей». В 1480 г. был «пойман» архиепископ Феофил (умер в заточении в кремлевском Чудовом монастыре), а затем в несколько приемов конфискованы десятки тысяч гектаров светских и церковных вотчин. Их владельцы — бояре, «житьи люди», купцы — получили взамен земли в разных уголках Руси: «Жаловал их на Моск­ве, давал поместья, и в Володимере, и в Муроме, и в Новегороде Нижнем, и в Переславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме и по иным городом; а в Новгород в Великый на их поместья послал мос­ковских многих лучших гостей и детей боярских и из иных городов». Расправа с верхушкой новгородского боярства явилась демонстратив­ным нарушением Иваном III данного им в 1478 г. новгородцам обе­щания не вмешиваться в боярские вотчины и не «выводить» бояр из Новгорода. Последние остатки новгородских прав исчезли после оп­ричного погрома зимой 1570 г.