Выбор офицера
Шрифт:
Однако виконт не выглядел расстроенным.
— Не беда, попробуем обхитрить запрет. Если Вам нельзя говорить о некоторых вещах, это не значит, что Вам нельзя о них слушать. Я, в свою очередь, ничем не ограничен в своем праве делиться парижскими сплетнями. Итак, что нам известно?
Барон энергично потер руки и начал загибать пальцы по мере перечисления.
— Во-первых, некая группа преступников в количестве трех человек совершила убийство офицера, служащего Военной Академии Бретони. Во-вторых, та же группа подстроила это убийство так, чтобы подозрение пало на сына одного из влиятельнейших вельмож нашего славного королевства. В-третьих, те же негодяи пытались обвинить этого сына в совершении еще одного, готовившегося ими убийства. В-четвертых, они же пытались
— Но самое интересное, что во все это, разумеется, совершенно случайно, оказался втянут некий полицейский полковник. Вот скажите, Вы сами поверили бы в такую случайность?
Еще в молодости я придумал способ выигрывать время в неудобных разговорах — надо негромко, но искренне рассмеяться. С одной стороны, это позволяет взять паузу, с другой — сбивает с толку собеседника. Очень сложно давить на смеющегося человека.
— Господин виконт, господин виконт, неужели Вы меня в чем-то обвиняете? И на основании чего — пустых парижских слухов. Право же, есть еще один прекрасный источник информации — песни менестрелей. «Баллада о Черном бароне и Прекрасной горожанке» — искренне рекомендую. И главное — неужели Вы хотя бы в мыслях допускаете, что я могу сделать хоть что-то в ущерб Вам и барону? Да и в силу сложившихся обстоятельств, Галлия давно перестала быть мне чужой. Я, между прочим, в ближайшие дни на войну отправляюсь.
— Да знаю я, знаю, — в голосе Транкавеля появились ворчливые примиряющие нотки. — Поэтому и рад, что Вы зашли. Просто мне пришлось разговаривать с некоторыми людьми, которые не понаслышке осведомлены и о событиях в Клиссоне, и о некоем происшествии в Безье и Браме. И этих, поверьте, очень уважаемых людей интересует, чем молодой барон де Безье намерен заняться по окончании учебы.
— Не скрою, Ваша Милость, я сам неоднократно об этом думал и, честно говоря, пока ни к какому решению не пришел. Собственно строевая военная служба меня не привлекает. Вероятно, возьмусь за дело, мне привычное, но вот в качестве кого? Полиция — не уверен. Я ни разу не пытал людей и не собираюсь делать этого в будущем, а здесь это вместо здравствуй.
Услышав такое, виконт только руками развел.
— Да Вы к нам никак из рая попали! Кто-то мудрый отделяет овец от козлищ, а последние немедленно идут каяться! Вы всерьез считаете, что я Вам поверю? Кстати, кто Прекрасной горожанке грозил глаз вынуть?
Ну вот, началось, я что — на святое покусился?
— Конечно не поверите и правильно сделаете. В плане человеколюбия в моем мире действительно идиллия — мой отец участвовал в войне, в которой погибло более сорока миллионов человек — больше, чем сейчас живет в Галлии и Кастилии. — Делавший в это время глоток Транкавель поперхнулся, пришлось ждать, пока он прокашляется. — А на войне все бывает, в том числе и такое, о чем и говорить страшно. Но это на войне. А в мирное время — иначе. Есть методы, если уметь, конечно. То, о чем Вы говорите, — просто сказалось отсутствие практики, иначе нашел бы другое решение. До сих пор самому стыдно. И да, я никогда бы не вырвал человеку глаз. Ни при каких обстоятельствах. А насчет будущей службы — давайте все же обсудим это после окончания учебы или, по крайней мере, после войны. Что-то мне подсказывает, что интересы Ваших осведомленных людей не следует игнорировать.
— Я рад, что мы поняли друг друга. Но ведь не ради этого разговора Вы пришли? Я могу Вам чем-нибудь помочь, друг мой? — с неподражаемой интонацией артиста Ливанова в роли Шерлока Холмса поинтересовался хозяин кабинета.
— Да, господин виконт. Я пришел к Вам, как к единственному знакомому врачу, которому могу довериться.
— Вы больны? Надеюсь, не дурной болезнью? — с искренней озабоченностью спросил виконт.
— Я, слава Богу, здоров. Помощь нужна моему знакомому, у которого обезображено лицо. Можете ли Вы помочь? Или порекомендовать
кого-либо?Транкавель взял паузу, при этом став похожим на компьютер, работающий в турборежиме. Затем ответил:
— Видите ли, дорогой барон. В мире магии очень мало невозможных вещей, вопрос в цене — в самых обычных золотых и серебряных монетах. Понимаете, в нашей стране все врачи заинтересованы в оплате своих услуг и очень косо смотрят на коллег, работающих бесплатно. При этом, становясь врачами, мы связываем себя заклятием, которое помимо нашей воли сообщает коллегам, какие услуги мы оказываем и сколько за это получаем. Единственное исключение, пожалуй, — замена, и то потому, что является заклятием не лечащим, а убивающим. Та услуга, о которой Вы просите, стоит дорого, очень дорого. Помочь могу и готов я, но можете обратиться к любому моему коллеге. Поверьте, все они назовут одну сумму. Насколько повреждено лицо этого несчастного?
— Лица вообще нет. Оно сплошь состоит из шрамов, нос сломан настолько, что стал плоским, как у сифилитика. В то же время глаза, губы, зубы и лицевые кости кажутся целыми, хотя про лицевые кости точно не скажу — мог и не увидеть переломов.
— Господи, — виконт резко встал со стула — кто же его так?
— Не его, а ее. Не хочу сейчас вдаваться в подробности. Поверьте, Вы все узнаете, но, пожалуйста, не сейчас — это действительно длинная история. Сейчас просто скажите — сколько будет стоить лечение?
— Полторы тысячи экю, — сказал Транкавель и выжидающе посмотрел на меня?
Думал, я от этой суммы в обморок хлопнусь? А вот фигушки. Скромная жизнь, собственные заработки, деньги барона де Безье и графа Амьенского превратили меня в достаточно состоятельного человека. Так что все в порядке, Марте еще и на жизнь останется.
— Чек военного банка примете?
На лице виконта явно отразилось разочарование. На крючок меня хотел подсадить? Смешно — я ему и так на всю жизнь должен. Или он так не считает? С барона наверняка не три копейки слупил. Но проблемы индейцев шерифа не волнуют. Хотел сделку — получи.
— Разумеется.
Я достал чековую книжку и тут же выписал чек на тысячу шестьсот экю.
— Ваша Милость, вот чек, и у меня просьба: сто экю передайте этой женщине и поручите кому-нибудь найти ей жилье на время выздоровления. На обратном пути я хотел бы ее увидеть. Я не слишком наглею?
— Наглый клиссонец — это тавтология, так что не волнуйтесь. Конечно, я помогу. А поселится она в этом доме, поверьте — здесь достаточно свободных комнат. До Вашего возвращения она в любом случае будет нуждаться во врачебном присмотре.
— Они, господин виконт, они. У нее грудной ребенок.
— О, кажется, я буду ждать Вашего возвращения с двойным нетерпением.
— Обещаю прийти сразу по возвращении. А сейчас разрешите откланяться.
— До встречи, друг мой. Желаю вам воинской удачи и помните — в этом доме Вас всегда ждут. А своей знакомой передайте, пусть на воротах представится…
— Мартой. Мартой ван Ставеле. У нее очень простое имя. До свидания, господин виконт.
Что же, одно дело сделано. Осталось второе, но главное — вытащить Марту и моего, МОЕГО! ребенка. Порву мерзавцев, как Тузик грелку! Да я их всех…
К этому времени власти страны уже поняли опасность проституции для нравственного и физического здоровья нации, были изданы королевские эдикты о запрете публичных домов, но верткие бандерши сумели найти покровителей, кормившихся с этих клоак.
Я не ханжа и не святой, но в то время в стране свирепствовала эпидемия сифилиса, уносившая здоровье и жизни людей не хуже чумы. Просто не так быстро. Никаких презервативов и антибиотиков не было и в помине. Клиенты заражали проституток, те — других клиентов, те своих жен, а больные женщины рожали искалеченных страшной болезнью детей. Можно с умным видом бывалого общечеловека говорить о ханжестве попов, но именно церковь, настойчиво проповедуя евангельские ценности оглушенной страстями пастве, через плевки в спину, через презрение «демократического света», обеспечивает здоровье и, в конечном счете, само существование общества.