Выбор воды

– Ещё не решил. Но у меня есть запасная карта памяти.

Фотограф настраивает камеру. Через объектив я могу разглядывать его долго, чтобы не рассматривать лицо напрямую. Его седина ещё только спеет – появилась раньше, чем должна. Фотограф хочет доказать камере, что сможет улыбнуться, но лишь моргает и вздыхает.

– Озеро попало в кадр? Нужно, чтобы я был на фоне озера!

В кадр попала не только вода озера, но и вся его жизнь. Я стою прямо посреди его жизни, отчего кадр не получается.

– Попробуйте ещё раз улыбнуться.

– Можно и без улыбки. Давайте просто лицо.

Просто лицо выглядит грустным и отдельным от озера, от его лёгкости. Это не портрет на фоне озера – это озеро за портретом, и ничего общего между ними.

Отдаю ему фотоаппарат.

– Батарея садится, – он быстро идёт вперёд. – Благодарю за фото. Минуту!

Он достаёт из рюкзака листовку и протягивает её мне.

– Буду благодарен за пожертвование. Я ведь не просто так по Европе туда-сюда хожу. Я по поручению. Из города… – он замолкает и озирается. – Я бы и сказал вам название, но везде уши, сами понимаете. Там раньше была военная база, но, может, и сейчас есть, никто не знает. Нас нет на карте, но в том-то и дело. Весь городок живёт в одном доме на двести человек. С материком нас только тоннель соединяет. Чего уж скрывать, капитализм пробрался везде, даже к нам через тоннель. Представляете – они выпустили новую карту страны и наш город не нанесли на неё! Нас стёрли с лица земли. Знаете, чего они добиваются? Потом нас и вовсе исключат из состава страны, и – прощай зарплаты и пенсии! Мы создали петицию и выдвинули властям ультиматум. Если через три месяца не будет выпущена новая карта страны с обозначением нашего города, мы, в свою очередь, проведём референдум о выходе из состава страны. У нас есть ресурсы, мы выживем. Здесь ссылка на петицию, можете подписать. Собственно, к делу. А дело в том, что наш городок периодически, так сказать, регулярно подвергается ограничению передвижения. Они могут закрыть тоннель в любой момент – и мы будем отрезаны от мира. Что, в свою очередь, нас не устраивает. Поэтому мы собираем пожертвования на строительство дирижабля. Тоннели и границы ему не помешают. Мы уже собрали около двадцати пяти тысяч, но нам необходим миллион. В нашем городе всего двести человек, и вряд ли мы, признаться, эту сумму соберём. Здесь есть реквизиты, но можете пожертвовать любую сумму и мне. У меня всё под запись, не волнуйтесь.

Даю ему десять евро, он записывает сумму в блокнот и уходит. Нет, это не Эверетт.

Фотограф идёт тяжело, выдалбливая тропу там, где она давно уже есть. Огромный рюкзак делает его похожим на древнюю черепаху, вдруг поднявшуюся на задние лапы, решив, что так будет проще идти. Но каждый его шаг походит на рывок.

Не такой уж я и незнакомец.

Это ты впереди в высоких ботинках?

Просто давно тебя

не видел, боюсь не узнать.

Притормозишь?

Утром я ел стейк,

но прополоскал рот в озере.

Кто завтракает стейком? Если бы письма этого Эверетта были бумажными, а не сообщениями в WhatsApp, то приходили бы в прорванных словами конвертах.

нет, не в ботинках.

мы знакомы?

откуда ты меня знаешь???

Если ты меня увидишь,

сразу поймёшь, откуда,

поэтому просто остановись.

так откуда?!

Только я мог тебе написать.

Почему он так со мной говорит? На самом деле знает меня – или пугает?

Я привыкла к тому, что ответов никогда не было, и стала оставлять телефон на камне просто как свою метку. Теперь кто-то нашёл её – и призывает к ответу.

За спиной рыбы и коровы выходят из озера и идут за мной. Всё моё большое стадо. Они неслышны и спокойны, они просто идут. Стоит только обернуться – и они исчезнут, но я знаю: они там.

Я иду меньше часа, но будто уже неделю. Рюкзак придавливает к земле. Надо было выбросить эти кости с небоскрёба, чтобы двигаться так же легко, как все, идущие вокруг Бохиня.

Река Любляница Любляна, Словения, за неделю до озера Бохинь

В Любляне головной офис поселил меня в старый дом на холме в самом большом парке города – Тиволи. Дом этот здесь зовут Svicarija [13] .

Смотрю на город сверху – и собираю его во взгляде, как конструктор. Холмы – те же сваи, на которых жили обитатели Люблянского болота тысячи лет назад, обустраивавшие дома на колах, вбитых в дно. Или ты вбиваешь сваи, или забираешься на холм, – по-другому на болоте никак.

13

Svicarija (словен.) – «Швейцарский дом», культурный центр в крупнейшем парке Любляны Тиволи. Svicarija была построена в 1835 году, в разные периоды здание служило гостевым домом и гостиницей, в дальнейшем Svicarija также стала местом проведения культурных мероприятий. После Второй мировой войны здесь располагались студии словенских художников.

Когда с детства живёшь на равнине и впервые поселяешься на холме – не сразу осознаёшь высоту, и вспоминаешь о ней, только выйдя из дома. Или когда зовут подняться на соседний холм Рожник [14] . Раньше там рассказывал истории писатель Иван Цанкар [15] , теперь в его Мемориальной комнате лежат только галстук и бумажник. Голоса автора на холме не слышно, пусть пик и переименовали в Cankarjev vrh [16] . У холмов нет авторов, они всегда безымянны, даже если получили чьё-то имя. Наблюдаю, как люблянцы снова занимают пик после летнего затишья, сидя на вершине с бокалом радлера или пива, пока дети поглощают фланкат.

14

Рожник (словен. Roznik) – холм в Любляне высотой 391 метр, к которому ведут тропы из парка Тиволи. Когда-то на холме располагался лепрозорий, а с XIX века место стало одним из любимых маршрутов прогулок жителей Любляны. В начале XIX века чуть ниже по склону здесь работала гостиница «Pri Matiji», где иногда останавливался известный словенский писатель Иван Цанкар. В здании напротив сейчас расположена Мемориальная комната Ивана Цанкара.

15

Иван Цанкар (Ivan Cankar, 1876–1918) – словенский писатель, драматург, эссеист, поэт, автор произведений для детей.

16

Vrh (словен.) – пик, вершина.

На закате приятно почаси [17] спуститься с пика. В бистро на первом этаже шумел какой-то литературный фестиваль. Ведущий представил поэта из Канады. Если я верно расслышала, его зовут Стюарт Росс [18] . Зал замолчал, когда он рванул.

Отец бреется. Теперь подробности.Лезвие срезает щетинкисо щёк, подбородка,из-под грохочущегоноса. Оно срезает ковёри шторы, срезаеткота Сильвестрапрямо с телеэкрана.Мы, дети, плачем.Лезвие срезаетковрик с нашего крыльца,траву с газона,деревья с нашего квартала,о, плакучие ивы.Отец идёт в офис.Его босс гладитсвоё гладкое лицо.Клиенты охают и ахают.Улицы голыбез машин. Одна планетаврезается в другую.В упаковке снэков «Cheezies»нет призов,но в коробке с попкорном«Pink Elephant»маленькая наклейка или, может,крошечный солдат с парашютом,которого можнобросить из окнавторого этажа. Смотри!Он дрейфует вниз.Он дрейфует на ветру.Сойки и воробьисмотрят с удивлением.

17

Pocasi (словен.) – медленно, неторопливо.

18

Стюарт Росс (Stuart Ross, род. в 1959 году) – поэт, писатель, автор более 20 книг. Обладатель престижных литературных наград, в т. ч. «The Canadian Jewish Literary Award» и премии «Harbourfront Festival» за вклад в канадскую литературу. Стихотворение цитируется в переводе Галы Узрютовой.

Вечер сбрил свет из парка Тиволи и завёл меня в дом. Дерево в лестничных пролётах скрипит так, что не понимаешь, где находишься, – там, в XIX веке, когда это ещё был гостевой дом, или здесь, когда идёшь по тёмным коридорам одна. Говорят, когда-то в отеле жил и Цанкар, но здесь, как и на холме, его историй не слышно.

Шум посуды из бистро залетал в моё окно на втором этаже и не стихал до последнего гостя. В дождь не разобрать, где грохот тарелок, а где осенняя вода. Но посуда билась громче ударных в песнях группы «Siddharta» [19] .

19

«Siddharta» – рок-группа, созданная в Словении в 1995 году. Группу назвали в честь романа Германа Гессе «Siddhartha».

Не заснуть в избе на восьмом ряду от Волги, когда ночью река так громко переворачивается.

Утром сентябрьский словенский туман помогает просыпаться медленно. Бродя по Тиволи, не сразу видишь, как со вчерашнего дня изменился мир.

Тиволи – не парк, а целая страна площадью пятьсот гектаров. В сентябрьской зелени уже заложена желтизна. Нет ничего, кроме тивольской двухсотлетней пустоты.

Чугунные собаки перед парковым замком молчат – у них нет языков, но они следят за мной. Ходили даже ложные слухи о том, что создавший собак австрийский скульптор Антон Доминик Фернкорн якобы застрелился из-за этой ошибки с языками, хотя скончался он – в психиатрической лечебнице. Не будь они немыми, псы облаяли бы любого, кто приблизится к замковой лестнице, – но, глядя на меня, молчат. Их лапы так напряжены, что дай команду – тут же сорвутся с места. Даю команду, но из их пастей вместо рыка слышен пар, они тихо идут за мной. Дойти до пруда на краю Тиволи и проведать птиц. Они прыгают с кувшинки на кувшинку и не смотрят на меня.

Туман уступает ясному дню, и собаки возвращаются на постаменты у замка, – только тогда замечаю, что тивольские вороны уже разбросали мусор из урн, велосипедисты заняли асфальт, садовник насвистывает, присев у клумб, а студенты на траве воют под гитару песню, слова которой с юности помнишь всю жизнь, даже когда остальное уже забыл. Старухи с сумками спешат на центральный рынок на потрёпанных велосипедах.

Через главную аллею парка – Плечниковый променад – ныряю в подземный переход, ведущий в город. В тоннеле женщина поёт на итальянском, не слыша, как ей кидают монеты. Голос исходит из стен, он вечен, и исчезает, лишь когда поезда проносятся по железнодорожной ветке на краю Тиволи.