Выбор жанра

Между тем, «грамотный инженер» — это была общепринятая оценка хороших конструкторов. Очень высокая оценка. Борис быстро стал тем, кого называют грамотным инженером. При том, что уровень специалистов «Североникеля» был очень высок. Они были профессиональной элитой цветной металлургии. Не без снобизма, присущего любой элите. Они говорили: «Он знает все. Но неточно». И на этом человеке ставился крест.

Но карьера Боба, поначалу стремительная, вскоре притормозилась. Причиной был его характер. В те годы руководители комбината, как сейчас сказали бы — топ-менеджмент, работали в постоянном авральном режиме, практически без выходных, с ненормированным рабочим днем. Вызывает Боба генеральный директор:

— Борис Степанович, завтра на поезде в Мурманск, оттуда самолетом в Джезказган (в Норильск, в Орск, где были потребители или поставщики).

— Завтра суббота, — деликатно напоминает Боб.

— Да, суббота, — соглашается генеральный. — К воскресенью доберешься до места, в понедельник с утра возьмешь их за жопу.

— К сожалению, ничего не получится.

— То есть как? Что значит не получится?

— В воскресенье я обещал дочке сводить ее в цирк. Она так этого ждала. Ребенка нельзя обманывать. Согласны?

— Да, конечно, — кивает совершенно офанаревший генеральный. — Детей нельзя обманывать. Я как-то об этом не подумал. Извините. Вы свободны.

— Боб, ты спятил! — изумилась Ида после этого случая. — Они все так работают! Дочку я сама могу сводить в цирк!

— Я не спятил. Если им нравится так работать, пусть работают. А я не хочу в сорок лет получить инфаркт!

Но и избавиться от своевольного инженера у генерального не поднималась рука. Все-таки он был грамотным специалистом, а специалистов на комбинате ценили. В конце концов ему нашли применение. Генеральный директор или главный инженер брали его с собой в Москву, когда в главке нужно было отбиться от попыток московского начальства заставить комбинат увеличить выпуск металла. Скажем, поставить новую печь в плавильном цехе. При этом — не расширяя цеха и, понятное дело, без дополнительного финансирования, за счет внутренних резервов.

В кабинет начальника главка генеральный заходил вместе с Борисом и выпускал его вперед. Боб разворачивал подробный план цеха и с точными цифрами перечислял варианты размещения печи. Точные цифры говорили о том, что печь никуда не влезает.

— Ты зачем мне это рассказываешь? — начинал возбухать начальник главка. — Хочешь сказать, что это невозможно? А я вот что тебе скажу. Чем, по-твоему, мы занимаемся всю жизнь? Невозможное превращаем в возможное!

— Мудро, — соглашался Боб. — Мы не говорим, что это невозможно. Просто хотелось бы прояснить ваш замысел. Может, мы чего-то не понимаем, а вам виднее. Где поставить печь?

Начальник главка с ненавистью смотрел на план и тыкал пальцем:

— Вот здесь!

— Не получится, — с искренним сожалением говорил Боб и называл габариты цехового пролета, в который печь ну никак не вписывалась.

— Тогда здесь!

— Этот вариант мы уже рассматривали.

И генеральный директор, и сам начальник главка прекрасно понимали, что условия, которые навязывались комбинату, совершенно невыполнимы. Это были такие начальственные игры, смысл которых состоял в том, чтобы запросить побольше, а потом слегка уступить. Начальник защищал интересы государства, как он их понимал. Генеральный — интересы комбината. Поддаться начальственному нажиму означало загнать комбинат в финансовую яму, оставить людей без премий. Но и артачиться можно было только до какого-то предела. Переступишь его — так недолго лишиться и должности. Начальник главка был крут, положение обязывало. Но и генеральный не пальцем делан, трусливые и слабовольные на этом месте не задерживались.

Суть игры понимал и Борис. Но он не желал играть ни в какие игры. Он инженер и говорил на языке точных цифр. О цифры разбивалась вся демагогия начальника главка.

— Ладно, умник, — сдерживаясь из последних сил, говорил он. — Ты мне доказал, почему нельзя. А я хочу услышать, как можно!

— Нет ничего проще, — с готовностью отзывался Борис и выкладывал план пристройки к зданию цеха.

— Ну и делайте так, если иначе не можете!

— Это обойдется вам…

Боб называл цифру: столько-то миллионов рублей с точностью до рубля. И это становилось последней каплей.

— Вон из моего кабинета! — гремел начальник так, что заглядывала испуганная секретарша. — Миллионы ему! А ху-ху не хо-хо? Вам только дай, все под себя погребете! Проваливай к такой матери!

— Как скажете.

Боб собирал бумаги и удалялся из кабинета.

— А теперь давай по делу, — обращался начальник главка к генеральному. И шел конкретный разговор. Наступательный начальственный порыв иссяк, как захлебнувшаяся атака, стороны быстро приходили к взаимоприемлемому компромиссу.

После одного из таких визитов в главк Боб позвонил мне, мы договорились встретиться и пообедать в «Метрополе». А по пути заехали в издательство, которое уж с полгода как выпустило сборник очерков с моей документальной повестью, а денег все не платило. Ничего нового от бухгалтерши я не услышал.

— Денег нет, — сообщила она и посчитала на этом разговор законченным. Я повернулся, чтобы уйти, но Боб меня остановил.

— Минутку. Мадам, вы все перепутали, — обратился он к бухгалтерше. — Это у него нет денег. А вы продали его труд и говорите автору, что денег нет? Это называется мошенничеством, мадам!

В этом издательстве никогда так с бухгалтерией не разговаривали. Да и в других тоже. Бухгалтерша удивилась. Такой поворот темы был для нее неожиданным.

— Вам понравится, если вам перестанут платить зарплату? — продолжал Боб. — Нет? Почему же вы думаете, что ему нравится?

Напомню, шли советские времена, жуткий застой, но представить, что кому-то задержали зарплату даже на день — нет, это было совершенно невозможно. Бухгалтерша глубоко задумалась. Потом сказала:

— Подождите, схожу к главбуху.

— Передайте ему, что он мошенник, — напутствовал ее Боб. — И у него есть только один способ реабилитироваться!..

Минут через пятнадцать она вернулась и выписала расходный ордер.

— Обед в «Метрополе» за мной, — отходя от кассы, сказал я.

— В другой раз, — проявил великодушие Боб.

Величественный швейцар «Метрополя» принял от него пятерку так, как будто это была как минимум сотня. Свободных столов в зале не оказалось. Учтиво спросив разрешения, мы заняли места за столом, за которым сидела пожилая пара явно не нашего, не советского вида. Возник официант:

— У нас не принято подсаживаться к иностранцам.

— У кого это у вас? У официантов? — высокомерно поинтересовался Боб. — Так вы и не подсаживайтесь. Принесите меню. И смените скатерть!..

Скатерть сменили.

Человек, который умеет принять на себя гнев большого начальства, не менее важен, чем грамотный инженер. Карьера Боба получила новый толчок. Со временем он стал одним из главных специалистов «Североникеля» — главным химиком. Это стало неиссякаемой темой для шуток. Дело в том, что целый поселок под Мончегорском был построен для лиц, осужденных к принудительным работам на стройках народного хозяйства. Как тогда говорили, на химии. В этом контексте «главный химик» звучало очень двусмысленно.