Выбор. Долгие каникулы в Одессе
Шрифт:
– Не, мамочка, не придётся, всё, что мне надо я уже прочитал. Нет там ничего сложного, всё это я уже знаю. Вся закавыка в подаче материала. Я-то привык к метрической системе, к миллиметрам, граммам, а тут вёрсты, футы, золотники. Вот в этом вся трудность. – Я тяжко вздохнул. – А сейчас надо приниматься за письменность, я уж и не помню, когда ручку последний раз в руках держал. А мне ещё и письменные экзамены сдавать. – Всё-всё прочитал? Да когда ж ты успел? – Круглые мамины глаза смотрели на меня с недоверием. – И шо, всё выучил? А если я щас проверю?
Я засмеялся и протянул маме задачник по арифметике за четвёртый класс. – Проверяй! – Маму больше всего поразило не то, что я смог ответить на все
Упс! Вот «нафига попу рояль»? – Не! Мамочка, ну зачем же нам рояль? Я совсем не хочу становиться профессиональным музыкантом. Где я, а где музыка? Мы с ней даже на разных улицах живём! И потом, всё равно надо подождать ещё несколько лет. Вдруг у меня голос станет как у мартовского кота? Рояль вещь дорогая, статусная. Куда мы потом его денем? Мы же с тобой не какие-нибудь важные персоны, чтоб у нас в комнате просто стоял и пылился дорогой инструмент? И сразу предупреждаю, скрипку мне покупать тоже не нужно. Я же не настоящий еврейский мальчик. Вот если есть возможность, то лучше купи мне старенький, недорогой аккордеон, а когда я вырасту, то тогда уж куплю себе хороший. Или можно купить гитару, но тоже старенькую и подешевле. А то я скоро вырасту, и мне потребуются другие инструменты.
Так и не убедив маму, но отговорив от немедленной покупки «хорошего рояля для деточки», я приготовил тетрадь, ручку и налил в непроливайку чернил из бутылки. Ну что ж… Поехали!
Блямс! – Бли-и-ин! – Я смотрел на здоровенную кляксу и тихо про себя матерился. Я уж и забыл, насколько неудобны были перьевые ручки, и каких трудов мне стоило научиться писать без помарок. В последнюю четверть ушедшего века чернильные ручки вообще вышли из обихода, уступив своё место шариковым. А затем вся письменность постепенно уступила место более удобной принтерной печати. В моём времени чернильными ручками уже никто не пользовался. Они сохранились лишь как престижный аксессуар подчёркивающий статус владельца. У меня у самого было несколько шикарных подарочных «паркеров» и «вальдманов», но дай бог, если я только пару раз воспользовался одной из них, да и то из интереса, а не по необходимости. А расписаться в зачётке студента вполне можно и «демократичной» шариковой ручкой.
Промокнув кляксу, я вновь приступил к «чистописанию». Вспомнил, как Ольга Николаевна, моя первая учительница, глядя на мои каракули осуждающе качала головой и наставляла меня. – Миша, ну куда ты так торопишься? Пишешь как курица лапой! Не надо никуда спешить, и не надо пытаться писать быстро. Ты мне лучше медленно нарисуй букву. Нарисуй одну, но красивую! – Вот я сейчас и «рисовал». Получалось отвратительно. Палочки выходили дрожащими и кривыми, наклоны под любым углом, но не так как мне бы хотелось. Кружочки походили на сплюснутые овалы или вытянутые бублики, но никак не на аккуратные окружности. Да ещё эти кляксы!
Я никак не мог приноровиться к перьевой ручке. Вот, вроде бы и держу её пальцами, а такое впечатление, что пальцы живут отдельно, а ручка отдельно. Словно она не в моей руке зажата, а существует сама по себе. А ведь когда-то давно, в «прошлой» жизни, у меня был каллиграфический почерк, и я знаю, как надо правильно писать! Лишний раз убеждаюсь, что «знать и уметь» – две большие разницы.
Четыре часа! Четыре
грёбаных часа я убил на то, чтоб у меня хоть что-то начало получаться. Дальше уже просто не смог держать ручку в руках. Глаза слезятся от напряжения, пальцы дрожат как у алкоголика с похмелья, а рукам мало того, что с утра досталось от моих экзерсисов за роялем, так и сейчас ещё добавил. Всё! Надо отдохнуть. Иначе завтра просто физически не смогу заниматься чистописанием, а тренироваться в этом нужном мне искусстве, похоже, придётся долго.Да и пора познакомиться с соседями по двору. Мельком из окна я уже видел некоторых взрослыхи даже несколько детей во дворе приметил. Вот и пойду «наводить мосты». Мне здесь жить. Интересно, какая-нибудь уличная «прописка» в этом времени существует? В моё время новичку-новосёлу бывало, не один раз кровавую юшку во дворе дома из носа пускали, прежде чем он «своим» становился. Так что пора настраиваться на драчку. Без этого, наверное, и сейчас никак. Так что… Трепещите, аборигены, Миша Лапа погулять идёт! Блин, а чего это меня опять так потряхивает-то…?
Сборы на улицу были недолгими. Я обул ботинки, и совсем уж собрался «выйти в свет», когда был остановлен ехидным маминым вопросом. – Ой, вей! Миша, ты на себя в зеркало смотрел с не той стороны? Хочешь, шоб завтра у нас во дворе печально играли Шопена и таки немножечко были похороны? Так мы не совсем к этому готовы. Нам ещё чуточку рано грустить. Не надо так страшно никого пугать, хотя некоторых уже и можно. Но пусть она тоже пока порадуется за жизнь. Сходи в ванную и хорошенько умойся!
Да уж! Таким фейсом хоть кого до инфаркта доведёшь. Чисто фантомас, у того тоже морда синевой отливала, как и у меня сейчас. Чернила размазаны по всему лицу, и когда только успел? Наскоро смыв «боевую раскраску» я наконец-то открыл двери «в большой мир».
Мы жили на втором этаже и дверь из прихожей, совмещённой с кухней, выходила прямо на широкую галерею, с которой вниз вела такая же широкая чугунная лестница. Когда я в прошлой жизни смотрел фильм «Ликвидация», снятый в Одессе, то думал что это такие балконы, но оказалось, что это не совсем так. Эти дома предназначались не для богатых семей, а для их прислуги, разночинцев и прочих малоимущих горожан. В таких домах во внутренних дворах не было подъездов, и вход в каждую квартиру начинался прямо от уличных дверей. Сразу со двора двери вели в квартиры на первом этаже.
А на второй этаж поднимались по широкой лестнице, и она же продолжалась, но уже галереей вдоль стены дома на уровне второго этажа. А уж с галереи был вход в квартиру. А что? Удобно! У каждой квартиры свой отдельный вход. Правда квартиры в основном были небольшие, одно и двух комнатные с маленькой кухонькой. Наша так вообще была шикарной по местным меркам, в ней имелась даже ванная. Видимо раньше в ней проживал какой-нибудь приказчик или мелкий лавочник. Да, для мамы с её прошлым, это действительно были «не совсем апартаменты».
Я спустился во двор. На скамеечке возле лестницы опершись на клюку, дремал престарелый худощавый дедок. Потёртая пиджачная пара с жилеткой, и ермолка на голове с остатками седых волос и редкой бородёнкой, рисовали образ классического еврейского дедушки «выгуливающего» своих внучат. Внуки в количестве двух штук и примерно моего возраста так же находились в наличии и в настоящий момент усердно пытались засунуть большого рыжего кота в собачью конуру. Хозяин конуры сидел рядом и, свесив лохматую голову набок, с интересом наблюдал за представлением. Засунуть кота не получалось, тот упирался изо всех сил и лап, и сердито шипел на мучителей. Порой шипение переходило в утробное завывание и чувствовалось, что вскоре кот приступит к более активной обороне, и тогда кому-то сильно не поздоровится.