Выбор
Шрифт:
– Куда нам дальше, милый?
Показываю рукой прямо вперёд, перед нами неширокая круглая площадь, обсаженная невысокими деревьями, этот район мне ещё не знаком.
– За этой площадью начинается шоссе на Фонду, Берт. Дорога прямая, без развилок, не заблудимся.
Она кивнула, достала бутылочку лимонада и немного отпила, протянула мне.
– Дорогу от Фонды до дома я знаю, Клайд, там тоже не заблудимся. Поехали?
– Поехали.
Сзади послышались тихие шаги, Берта очень старается подкрасться неслышно, делаю вид, что ей это удалось и картинно вздрагиваю, когда ее ладошки закрыли мне глаза.
– Ой! Кто бы это был?
Раздался ''страшный'' шепот.
– Это я, привидение этого старого дома, сейчас тебя утащу.
Накрыл ее ладони своими и взмолился.
– Не утаскивай меня, о привидение, дай взглянуть на тебя и вернуть к жизни поцелуем.
Призрак усомнился.
–
Жертва воспряла духом и развернулась лицом к опасности.
– А ты попробуй сначала этот поцелуй, и есть у меня ещё нечто, гм, изрядной, хм-хм, величины, весьма чудодейственное и возвращающее к жизни даже лучше! Не хочешь ли и это испытать?
Привидение испуганно схватилось за подол платья, готовясь защищаться, но было уже поздно, оно попало в ловушку объятий, не менее волшебную, чем обещанный поцелуй или загадочное совсем уж чародейное средство. Послышался совсем не потусторонний шепот.
– Клайд! Ты что, прекрати сейчас же! Ой, платье порвется... Ну, Клайд... Тут же Том с Эмилией рядом...
Драматизм шёпота нарастал до тех пор, пока в тишине комнаты приговором моим начинаниям не прозвучал протяжный скрип старой девичьей кровати Роберты, на которую я нас опрометчиво уронил. Мда... Но хоть не развалилась, хороши бы мы были. Она испуганно замерла, я тоже застыл, мы переглянулись - и неудержимо рассмеялись. Роберта прижала палец к губам, сделав круглые глаза.
– Клайд, ну как так можно, дети рядом, а мы...
– А у нас кровать скрипучая!
И смех становится еще веселее, при этом смеемся мы тихо, прижимая пальцы к губам, что только добавляет юмора.
– Берт, в самом деле, как на ней спать? Она же маленькая совсем, как ты на ней помещалась?
Мы осторожно садимся рядышком, держась за руки, она кладет голову мне на плечо.
– А я сама небольшая и мы на ней отлично уместимся.
Берта хихикнула, блеснув глазами.
– Только придется на ней спать, любимый. Спааать! Потерпи уж до Ликурга. А там...
И ее пальцы переплелись с моими, сжав их с такой силой, что я понял - терпеть не только мне.
– Дорогая, а где обещанные чай с пирогом?
Она пожала плечами, не поднимая головы, обнял ее и прижал к себе. Прошептала.
– Пирог весь съели, мы потом спустимся и я сделаю нам чай.
Роберта подошла к столику и затеплила небольшую лампу, чуть дрожащий свет озарил эту небольшую комнатку, в которую я с таким волнением вошёл несколько часов назад. Комната Берты, ее дом, здесь она жила, росла... Низкий белёный потолок, стены, оклееные простыми светло-зелеными обоями. Грубо, но добротно уложенный пол, узкая кровать, на которой я сейчас сижу, глядя на Берту, снова подошедшую к окну. Несколько книжных полок, их содержимое с любопытством рассмотрел почти сразу. Оно удивило... С улыбкой увидел 'Сказки матушки Гусыни'. Братья Гримм... О, а это кто у нас? Джек Лондон... 'Маленькая хозяйка большого дома'. Провел пальцами по потертой обложке, осторожно вернул книгу на место. Библия... Сборник проповедей... Снова улыбнулся, 'Маленький лорд Фаунтлерой'... Ого... Берт, ты Эдгара По читаешь? Однако... Несколько минут, а сколько я о тебе узнал... Еще небольшой ряд совсем уж дешевеньких книжек, авторы и названия незнакомы. В Ликурге книг у Роберты почему-то не было, а ведь она любит читать, судя по всему... Сколько ещё я о ней не знаю, вдруг ловлю себя на мысли, усмехаюсь - обо мне она не знает вообще ничего, и терпит. Ждёт. Смотрю на ее силуэт у окна. Милая, я обещал тебе, что ты все узнаешь, и сдержу слово. Перевожу взгляд на стол и лежащие на нем листки старинной бумаги. Да... Кто бы мог подумать... Негромко произношу.
– Берт...
Она обернулась.
– Что, любимый?
Показываю на стол и спрашиваю.
– Как эти документы сюда попали? Как ты их нашла? И вообще...
– Что?
– Рассказывай.
Мне шестнадцать лет. И сегодня впервые в жизни отец поднял на меня голос, закричал. Мой тихий, добрый, безгласный отец, души во мне не чающий, прощающий и позволяющий все.
– Никогда, слышишь, никогда больше не смей без спроса рыться в моих бумагах!
От обиды и неожиданности по щекам потекли слезы. Я же ничего плохого не сделала!
– Папа... Ты же никогда раньше не запрещал мне, я просто открыла этот ящик и...
Он перебил меня, нетерпеливо отмахнувшись.
– Это не твоего ума дело, Бобби, не смей больше рыться здесь. Читай свои сказки. А сюда - не лезь. Хорошо?
Старая ветхая кожаная папка с вытесненной на ней непонятной монограммой исчезает в ящике стола. Я молча киваю и выхожу из комнаты. Эта папка, я успела разглядеть в ней несколько листков пожелтевшей старинной бумаги, убористые строки выцветшими чернилами. Что же там, почему отец так кричал на меня? Как будто испугался чего-то...
Все это очень странно. Как бы ещё раз заглянуть туда и хотя бы одним глазком прочитать... А через несколько дней поздно вечером я услышала скрип половиц внизу, мне стало любопытно и тревожно, кто это ходит там, все уже легли. Вдруг кто-то чужой? Осторожно приоткрываю дверь и крадусь к лестнице. Свет в доме погашен, только слабые отблески из гостиной внизу освещают ступени. Пойти вниз? Страшно как... Скрип половиц медленно удаляется по коридорчику, ведущему на задний двор. Любопытство побеждает, и я начинаю спускаться по высоким ступеням, знаю, какие скрипят и перешагиваю через них, держась за перила двумя руками. Вот и гостиная, я внизу. Сердце стучит вовсю, отдаваясь в ушах, может, позвать маму, отца? Вход в низкий коридорчик, осторожно выглядываю и вижу... Отец? Что он там делает, почему явно прячется в собственном доме? Вижу, как он наклоняется, ставит на пол тускло горящую свечу в тяжёлом подсвечнике. Зачем-то приглядывается к стенке, и слегка отдирает одну из досок обшивки. Он что-то прячет за нее, вытащив из-за пазухи небольшой свёрток. Внезапно поднимает голову, как будто почувствовал мой пристальный взгляд, я еле успеваю спрятаться за углом стены, обмерев, прижалась к ней и закрыла глаза. Вот сейчас он меня найдет, увидит, что я за ним слежу... И что? Почему я так испугалась, что он мне сделает? Это же мой папа, я его любимица! А в ушах его слова несколько дней назад. И внезапно я понимаю, что он сейчас прячет за стенной обшивкой, что в этом свертке. Но почему он делает это тайком от родных в собственном доме? И я осторожно, стараясь не потревожить тишину нашего старого дома, возвращаюсь в свою комнату.Мы снова сидим за столом друг напротив друга, наши руки соприкасаются. Киваю на лежащие между нами бумаги и усмехаюсь.
– Ты вытащила их в ту же ночь?
Покачала головой.
– Нет.
Прошло три дня, я ничем не выдала, что видела той ночью отца. Украдкой искала на его лице следы того, что он, быть может, заметил меня. Нет. Все было спокойно, как будто и не было злосчастного утра, когда я открыла ящик в его столе. Только на четвертый день я решилась. Дождалась, когда все заснут и в глухой послеполуночный час тихо прокралась в коридор. Я запомнила, какую доску отодвигал отец, она легко подалась, раздался тихий скрип, я замерла, прислушиваясь. Тихие шаги наверху? Я вздрогнула, если сейчас отец меня найдет здесь... То что? Что? Я у себя дома и вправе знать, что спрятал здесь мой отец, у него никогда не было от меня секретов! Через секунду я сдвигаю доску и достаю из-за нее что-то, завернутое в несколько слоев холста.
Роберта положила ладонь на бумаги, посмотрела мне в глаза.
– Я нарушила запрет отца, но я чувствовала, что должна. Должна узнать... Слишком уж это было необычно и...
Она улыбнулась, слегка пожав плечами.
– Я всегда была очень любопытной, милый.
Я ласково погладил ее по руке, лежащей на бумагах.
– И ты прочла.
– Да, Клайд. Эту ночь я никогда не забуду...
Джон Олден из Бостона. Он наш предок? Попыталась вспомнить рассказы родителей о нашем происхождении, о предках. Оказалось, что вспоминать особо нечего - все было просто и незамысловато, да и сами рассказы о тех временах скупы на подробности. Когда-то пришли сюда трапперы с востока, обосновались, так и пошли мы, Олдены. Потом, два поколения назад, один из прадедов построил эту ферму, мой отец ее унаследовал. Вот такая незатейливая история, и я никогда не задавала вопросов. Пока не открыла тот ящик и не нашла старую порыжевшую от времени кожаную папку, а в ней...
Так кто же он был, этот Джон Олден, бежавший из бостонской тюрьмы больше двухсот лет назад? От чего он бежал, что он совершил? И как вообще эти листки попали сюда? Кто эта Сара Филлипс? Как это узнать, кого спросить? И эти имена... Дети Сары и Джона. Роберта... Тайтус... Боже... Снова перечитала... Каштановые волосы... Глаза... Та Роберта очень похожа на меня. А ее брат... Мой отец носит то же имя. Что все это значит? Они - наши настоящие предки? От этих молчаливых листков вдруг повеяло чем-то холодным и грозным, неведомым. Нездешним. Может, отец был прав, когда запретил их трогать, был прав, когда спрятал их? Но уже поздно, я достала и прочла. И теперь не успокоюсь, пока не пойму все.
– И что ты сделала, Берта?
– Стала читать о Бостоне, о тех давних временах, то, что могла найти.
Я покачал головой.
– Не пыталась кого-нибудь расспрашивать?
– Некого было, к отцу не пойдешь, хотела как-то спросить учительницу в школе о Джоне Олдене из Бостона, но испугалась.
– Почему?
– Не знаю, Клайд. Подумала, а вдруг отцу скажет... Он что-то скрывает от меня, от всех. А я пойду расспрашивать... Нет, так было нельзя.
– Как же ты сумела разобраться, Берт?