Вычисляя звезды
Шрифт:
Знай я это наперед!..
И что бы я сделала?
Если вы до сих пор не поняли, то поясню, что я не особо справляюсь с собственной «беспомощностью».
Поэтому-то я и направилась на частный аэродром, где, согласно регламенту, нынешним утром и собралось все наше местное отделение летного клуба «Девяносто Девять». Клуба, названного в честь того самого первого в Соединенных Штатах, который некогда и был основан девяносто девятью женщинами-пилотами, а теперь же нас были тысячи и тысячи в одноименных клубах по всей стране, и держу пари, что у большинства
Первым правилом летного клуба было «безопасность – прежде всего», а следующим: «для суетного – Земля, а самолеты – для планирования», что в переводе на язык посторонних значило, что разговоры в воздухе средь нас на землю не опускаются.
Оттого-то и я начала свой разговор по существу на земле. Разумеется, желая в ближайшем будущем породить сплетни.
Я оглядела женщин вокруг себя.
– Кто из вас подавал заявление в корпус астронавтов? – спросила я их.
Руки подняли все. Вернее, почти все. Не подняли руку лишь Перл, которая была все еще весьма пухленькой после недавнего рождения тройни, да Хелен, у которой еще не было лицензии и которую я посадила за штурвал на вечеринке Четвертого июля в прошлом году, а ее отец меня за это все еще не простил.
Сегодня была очередь Бетти принести, согласно традиции, перекус для всех перед полетом, и она разродилась печеньем с лимоном и сахарной свеклой. Выпечка ей удалась на славу – терпкая, хрустящая, сладкая и восхитительно вкусная. Она поставила тарелку со своими искусами на грубый деревянный стол для пикника в углу ангара. Ее красные, как у кинозвезды, губы скривились в отрепетированной заранее гримасе, и она предположила:
– Я, очевидно, не прошла.
Я схватила с тарелки ярко-розовое печенье. Сообщила всем:
– Никто из нас не прошел.
Все разом обратили на меня взоры, и выражения их лиц варьировались от удивления до подозрения.
Перл, сморщив свой дерзкий маленький носик, вопросила:
– Откуда знаешь?
– Да просто знаю. – Я разломила печенье пополам. – Не взяли ни единой женщины.
Немедля послышалось:
– Почему?
– На каком основании?
Бетти фыркнула и, схватившись за свою роскошную грудь, предположила:
– Очевидно же, что такие штуки мешают управлению ракетой.
– Говори только за себя. – Хелен провела руками по своему летному костюму, который подчеркивал ее и без того мальчишескую фигуру.
– А серьезно, – раздался вдруг чей-то удивленный голос. – Я же полагала, грядет основание колонии. Почему в Программу не берут женщин?
Кивнув, я сообщила лишь то, что, по мнению Натаниэля, сообщить было дозволено:
– Официальное оглашение списка будет сделано на пресс-конференции дней через семь.
Немедленно оживилась Бетти. Вытащив свой репортерский блокнот из сумки, вопросила:
– Хотелось бы поподробнее.
Я прочистила горло и без зазрения совести заявила:
– Подробностей сама не знаю. Очевидно, на пресс-конференцию будут приглашены репортеры из крупнейших газет, и тогда-то все и…
– Да чтоб вас!.. – Бетти впилась взглядом в собственный блокнот. – Очевидно, место, как всегда, отдадут именно ему. Харту. Ему вечно из первых рук скармливают
все первоклассные международные материалы. Клянусь богом, если мне опять придется освещать очередной садовый клуб, то я…– То ты, как всегда, сделаешь о том отменный репортаж и будешь благодарна гонорару, что за него получишь. – Перл покрутила в руках перчатки.
Бетти тяжело вздохнула. Затем произнесла:
– Могла бы хоть немного подождать и лишь затем возвращать меня в реальность.
– Дело в том… – вмешалась в их диспут я и, указывая зажатым в руке печеньем на Бетти, спросила: – Как думаете, заметит ли кто-нибудь из присутствующих на пресс-конференции то, что в списке астронавтов – только мужчины?
Бетти прищурила глаза, и я почти явственно узрела, как она прокручивает в голове то, что намеревается использовать в предстоящей беседе со своим редактором.
– Могу ли я использовать услышанное от тебя сейчас в своей статье, упомянув лишь, что источником информации послужил сотрудник МАК? Не упоминая, конечно же, твоего имени.
– Я… Я не хочу, чтобы… Гм… Не хочу, чтобы исходный источник информации попал в беду.
Бетти выдернула кусочек печенья у меня из пальцев.
– Если ты так плохо думаешь о моем…
Я выхватила принадлежащую мне по праву печенюшку из ее руки. Полетели крошки. Смеясь, я отправила печенье в рот.
– Просто намерена убедиться, что исходные параметры ясны однозначно.
– Параметры подтверждены. – Она схватила свою летную куртку и встала. – Мы сегодня все же полетаем?
– Безусловно. – Я сунула еще одно печенье в карман своей летной куртки и взглянула на Хелен. – Полетишь со мной или с кем-нибудь еще?
– Грех было бы отказаться от полета с тобой.
Моя маленькая «Сессна 170 Б» вмещала четырех. У Бетти был «Техасец», и для разговора он, очевидно, не особо годился, и оттого мы забрались в кабину моей красавицы. Все приостановили галдеж, а я меж тем произвела предвзлетную процедуру.
Во взлетах есть что-то волшебное. Мне нравится, как инерция толкает тебя назад, вдавливает в спинку кресла, а вибрация струится по ладоням и ступням. Затем внезапно тряска прекращается, а земля стремительно проваливается вниз.
Искренне не понимаю, чем взлет пугает людей. Или, быть может, я не боюсь взлета потому, что мой отец летал в составе Военно-воздушных сил и не раз меня, совсем еще девочкой, брал на борт? Впервые взял, полагаю, когда мне было всего лишь года два. Мне потом рассказывали, что я весь полет смеялась. Ясное дело, я того не помню. Помню лишь, как, став постарше, умоляла отца сделать «бочку».
Большинство детей отцы в надлежащее время учат водить машину, мой же учил меня пилотировать самолет, и, полагаю, усилия его не оказались напрасными.
Мы поднялись в воздух, я немедленно повела нас прочь от аэродрома по ленивой спирали, а спираль я выбрала лишь ради того, чтобы почувствовать сегодняшний воздух. Бетти сидела в кресле второго пилота, а Хелен – в кресле позади нас.
Бетти повернула голову и, перекрикивая шум двигателя, обратилась к нам обеим:
– Считаю, что в силу уже вступили правила летного клуба. Права ли я, полагая, что Луну намереваются превратить в военную базу?