Выдох

Вооруженный этой догадкой, я развернул микроскоп к устройству мышления. Здесь была та же решетка из проводов, но листочки на них не удерживались в каком-то единственном положении. Вместо этого листочки трепетали настолько быстро, что были едва различимы. В самом деле, почти все устройство выглядело непрерывно шевелящимся, хотя состояло больше из решетки, нежели из воздушных капилляров, и я задумался, как воздух мог достигать всех золотых листиков в нужной последовательности. В течение многих часов я внимательно следил за золотыми листочками, пока не осознал, что они сами играли роль капилляров. Листочки образовывали временные каналы и клапаны, которые существовали ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенаправить воздух на другие листочки, а потом исчезали. Устройство претерпевало непрерывную трансформацию, реально модифицировало себя в результате своей работы. Решётка была не столько машиной, сколько страницей, на которой машина была написана и на которой сама машина непрерывно писала.

Мое сознание, если можно так выразиться, было закодировано в положениях этих крошечных листиков, но вернее было б сказать, что оно было закодировано в постоянно сдвигающихся узорах воздуха, движущего листочки. Наблюдая за трепетанием этих чешуек золота, я видел, что воздух не просто обеспечивает, как мы всегда предполагали, движущей силой устройство, осуществляющее мыслительный процесс. Воздух фактически и есть самый настоящий носитель наших мыслей. Всё, что мы есть, это узоры воздушного потока. Мои воспоминания были записаны, но не как канавки на фольге или даже позиции переключателей, а как устойчивые потоки аргона.

Как только я понял природу механизма-решетки, каскад интуитивных догадок хлынул в мое сознание стремительной последовательностью. Первым и самым тривиальным стало понимание факта, почему золото, наиболее податливый и вязкий из металлов, был единственным материалом для изготовления мозга. Только тончайшие листочки из фольги могли двигаться достаточно быстро для такого устройства, и только тончайшие из нитей могли действовать как держатели для них. По сравнению с золотыми нитями медная стружка, например, снимаемая моим стилусом, когда я гравирую эти слова, и которую стряхиваю щеточкой по окончании каждой страницы, – крупная и тяжёлая как металлолом. Это действительно был носитель, в котором операции стирания и записи могли выполняться быстро, значительно быстрее, чем в любом наборе из переключателей или шестеренок.

Потом мне стало ясно, почему установка полных легких в тело погибшего от недостатка воздуха человека не возвращала его к жизни. Эти листики внутри решетки балансировали между непрерывными потоками воздуха. Такая схема позволяла им легко и бесшумно двигаться туда-сюда, но это также означало, что как только поток воздуха прекращался, все терялось. Все листья повисали в идентичном положении, стирая узоры и сознание, которое они представляли. Возобновление подачи воздуха не могло воссоздать то, что исчезло. Это была цена быстродействия. Более устойчивые носители для сохранения узоров означали бы, что наше сознание работало бы гораздо медленнее.

Именно в этот момент нашлось объяснение часовой аномалии. Я видел, что скорость движения листочков зависит от напора воздуха. В достаточно сильной струе листочки могли двигаться почти без трения. Если они двигались медленнее, это происходило из-за большего трения, которое могло возникать только, если упругие потоки воздуха, которые их поддерживали, слабели, и воздух, струящийся сквозь решетку, дул с меньшей силой.

Это не башенные часы бегут быстрее. На самом деле это наши мозги работают медленнее. Башенные часы управляются маятниками, темп которых никогда не меняется. Или потоком ртути по трубе, скорость которого всегда постоянна. Но наши мозги зависят от движения воздуха, и если воздух струится медленнее, наши мысли замедляются тоже, изменяя восприятие хода часов.

Я испугался, что наши мысли могут замедляться и дальше, и такая перспектива пришпорила меня продолжать авто-препарирование. Тем не менее, я предположил, что блоки мышления – поскольку приводятся в действие воздухом – абсолютно механические по природе, а одним из аспектов механизма является постепенное деформирование из-за усталости металла, что и могло стать причиной замедления. Это было бы ужасно, но, по крайней мере, была бы надежда, что мы сумеем починить механизм и возвратить наш мозги к исходной скорости функционирования.

Но если наши мысли были исключительно воздушными узорами, а не вращением зубчатых шестеренок, то проблема представлялась гораздо серьёзнее. Что могло заставить воздух, текущий через мозг каждого из нас, двигаться с меньшей скоростью? Явно не снижение давления в дозаторах на заправочных станциях. Давление воздуха в наших лёгких столь высоко, что его приходится понижать пошагово рядом регуляторов, прежде чем оно достигнет мозга. Убывание в силе, которое я наблюдал, должно исходить с противоположной стороны: давление окружающей атмосферы возрастало.

Как могло это быть? Как только вопрос возник, единственно возможный ответ стал очевиден: наше небо не бесконечно в высоту. Где-то за пределами зрения стены хрома, окружающие мир, должны смыкаться наверху в форме купола. Наша вселенная это скорее закрытая камера, нежели открытый колодец. И воздух постепенно накапливается внутри этой камеры, пока его давление не сравняется с давлением воздуха в резервуаре под землей.

Вот почему в начале отчета я сказал, что не воздух источник жизни. Воздух не может быть создан или уничтожен. Общее количество воздуха во вселенной остаётся постоянным, и если бы воздух был единственным, что нам необходимо для жизни, мы бы не умерли никогда. Но на самом деле источником жизни является разница в давлении воздуха, поток воздуха из места, где его много, туда, где его мало. Активность нашего мозга, движение наших тел, работа всех созданных нами машин обеспечивается движением воздуха. Сила, возникшая из разницы давлений, стремится уравнять их. Когда давление везде во вселенной станет одинаковым, весь воздух будет неподвижен – и бесполезен. Однажды нас окружит неподвижный воздух, и мы не сможем извлекать из него никакой пользы.

В действительности мы не потребляем воздуха вообще. Объём воздуха, который я выбираю из ежедневной пары лёгких, ровно такой же, какой просачивается через суставы моих конечностей и швы моего корпуса, то есть какой я добавляю в окружающую атмосферу. Вся моя активность – это превращение воздуха высокого давления в воздух низкого давления. Каждым движением тела я способствую выравниванию давления во вселенной. Каждой мыслью, которая у меня возникает, я тороплю приближение фатального равновесия.

Приди я к осознанию этого факта при других обстоятельствах, я бы вскочил со стула и выбежал на улицу, но в текущей ситуации – тело обездвижено блокирующими кронштейнами, мозг развешан по лаборатории – это было невозможно. Я увидел, как смятение моих мыслей заставило листочки мозга трепетать быстрее, что в свою очередь усилило мое волнение из-за обездвиженности тела. Паника в этот момент стала бы причиной моей смерти, кошмарный приступ из-за одновременной скованности тела и растущей потери самообладания. Частично случайно, частично намеренно я задействовал управление, чтобы отвернуть взор перископа от работающей решетки, так что теперь я мог видеть только ровную поверхность рабочего стола. Не будучи более вынужден видеть и нагнетать свои мрачные предчувствия, я смог успокоиться. Восстановив достаточное самообладание, я начал долгий процесс обратной сборки. В конце концов, я вернул свой мозг в исходную компактную форму, прикрепил пластины обратно к голове и освободил тело из кронштейнов.

Поначалу анатомы не поверили рассказам о том, что я обнаружил, но в течение нескольких месяцев, прошедших после моего авто-препарирования, многие убедились в моей правоте. Были проведены дополнительные исследования головного мозга, сделаны многочисленные измерения атмосферного давления, и все результаты подтвердили мои утверждения. Фоновое давление воздуха во вселенной действительно росло, в результате чего наши мысли замедлялись.

Вскоре после того, как правда стала достоянием общественности и люди первый раз в жизни задумались о неизбежности смерти, распространилась паника. Многие призывали к строгому ограничению активности, чтобы замедлить процесс уплотнения атмосферы. Обвинения в разбазаривании воздуха перешли в яростные драки, закончившиеся в некоторых округах смертельным исходом. Стыд за эти смерти плюс напоминание о том, что пройдет еще много столетий, прежде чем атмосферное давление сравняется с давлением в подземном резервуаре, заставили панику стихнуть. Однако, мы не знаем точно, сколько веков осталось, – дополнительные измерения и расчёты ведутся и обсуждаются. В то же время возникло много дискуссий на тему того, как нам следует потратить оставшееся время.