Выдумщик
Шрифт:
– К тебе, что ли? – крикнул он, обернувшись.
– Дом выстудил! – появилась Нелька в халатике.
Первое впечатление: яркая!
– Придавить его? – мужик показал на меня.
– Иди, Вася! Жена заждалася! – Нелька была в ярости.
– Все делай, как я сказал! – произнес он грозно.
– Потом! И – за углом! – дерзко отвечала она.
Мне Нелька определенно нравилась.
Мужик, усмехнувшись и надев какую-то непонятную униформу, ушел.
– Ну? – Нелька повернулась ко мне.
Красивое лицо. Сама щуплая.
– От Феки! – я произнес. – Велел… –
– …дать? – подсказала она.
Я задумался. Этот синоним мне тоже не нравился – но мы же не на конференции?
– Пожалуй, да! – благожелательно произнес я.
Похоже, мы найдем общий язык… Но язык-то я как раз прикусил в результате удара. Хлестко. Отработано.
– На! – воскликнула она.
Я залился кровью. И вылетел в общий коридор. Умылся в многоместном сортире и, шмыгая носом, ушел. Настроение, как ни странно, было отличное. И что-то подсказывало: не назови я Феку, могли бы быть варианты… О, да!
Фека явился ко мне и, что радовало, тоже с разбитым носом. Вышла и мама.
– Здран-нствуйте, Ален-нтина Васин-ньевна! – гнусаво (нос опух) проговорил Фека.
– Вы что – носами столкнулись? – весело сказала она.
– Да! В темноте! – мрачно проговорил Фека.
– Ты темным делам Валерку не учи, понял? – пригрозила она.
– Скорее, я его научу светлым! – пообещал я, даже не подозревая, что говорю правду.
Я читал книгу – и вдруг какой-то резкий звонок! Телефон – давно это заметил – звонит по-разному.
– Валерий!
Голос мамы. Но почему так строго? Из какого-то учреждения звонит? Да! И причем – из какого!
– Я в милиции сейчас нахожусь!
Первый был испуг – маму ограбили. Фека? Но не такой вроде он человек. А какой же?
– Я сейчас приду.
– Отделение на улице Розенштейна.
– Розенштейна? Это опасно! – вырвалось у меня.
– Я знаю! – хладнокровно сказала мама. – И даже знаю, что ты здесь бывал.
Фека накапал… Ну, друг!
– А что случилось-то? Может…
– Приезжай! – оборвала она. Была у нее такая привычка: не дослушивать. Знала наперед – и все остальное отвергала.
Примчался. А вот и друг. Чем-то снова обижен. Несправедливостью! Чем же еще?
На столе милиционерши, правда, лежали шуба рыжего цвета и одна интересная художественная композиция: разрисованные бумажки, по краям – настоящие червонцы. Талант, Фека-то наш! Отец «кукол»!
– Вот – настоящий фармазон растет! – проговорила инспекторша; Фека приосанился. – Раньше у Рябого затырщиком был, теперь вышел на самостоятельную дорогу! У женщины шубу увел.
– Она сама отдала!
– В колонии будешь петь! Вы что-то хотите сказать, Алевтина Васильевна?
– Ты позвонил мне! – мама обратилась к Феке. – И зачем?
Что удивительно – с мамой он заговорил совершенно иначе.
– Да заставили меня! Заболел там… один. Я учиться хочу.
– Чему? – спросила мама.
– Вот, – и он почему-то указал на меня.
– Это похвально! – произнесла мама. – Да, – она повернулась к инспекторше. – Мы с Валерием
ручаемся за него. Берем шефство!– А ты, Валерий, что скажешь? – спросила инспекторша.
– Готов! – сумев подавить ярость, произнес я.
И как всегда – податливость наказуема!
– Как же ты допустил такое? – накинулась она на меня. – Твой друг прогуливает школу, хамит учителям, а недавно был уличен в краже денег у учащихся. Твой друг!
Для дружбы, я бы сказал, это опасно. Особенно – бесцеремонность его. Насчет тех, «кого мы приручили», граф Экзюпери, я думаю, погорячился. И если бы не мама… с комсомольским задором ее!
– Аттестат зрелости он получит у нас. И за поведение мы тоже ручаемся! – опередила она мой ответ. С которым я, собственно, и не торопился.
– Мы – команда! – Фека вдруг вскинул кулак.
Где научился?
На первое наше занятие он вообще не явился, на второе – еле дополз, с опозданием на час. И тут впервые увидал меня в ярости – и даже испугался. Хотя шкапинские, по его мнению, не боятся ничего.
– Слушай! – сказал я. – Ради тебя я не буду менять свои планы ни на миллиметр. Буду учиться сам. Если захочешь присоединиться – давай. Или иди куда шел!
Он морщился, как лимон, который выжимают. Всеми командовал (или так казалось ему), и – вот! Какой-то недомерок учит. Ростом, кстати, на голову выше его.
– Ну, рассказывай… что там у тебя? – разрешил он.
Почти закончили школу! И вдруг – оглушительно длинный, мучительно знакомый звонок в дверь.
– Ураганим!
– С какой радости?
– Она послала меня на! Во! – он разжал кулак. Там сияло кольцо. – Хотел ей!
– Квитанцию покажи.
– Шкапинские берут без квитанций. Сейчас в ломбард – и заураганим.
– Нет. Где его взял – туда и неси.
– Аж прям! Или мильтоны возьмут – или наши порежут. С завода взято! Рябой выносит. Обратно не берет. Ты хочешь, чтобы я Рябому вернул?
– Боюсь, что у меня нет никаких желаний, связанных с тобой.
По малограмотности он принял это за «без проблем».
– Лады! Сдам в ломбард, там наш человек, и – заураганим!
Чтобы нас взяли вместе. Оказывается, это он взял шефство надо мной!
– А что Нелька?! – вдруг вырвалось у меня.
Что это со мной? Неужели – чувства?
– Говорит – с краденым кольцом не венчаются!
Он почесал фингал. Нелька молодец! Любуюсь ею!
– Ураганим!
– Спасибо за щедрость. Но я в тюрьму не хочу. Другие планы.
Я маме решил это рассказать, после колебаний.
– Да, я в курсе уже. Зотова звонила. Рябого взяли. Теперь ищут кольца. Я уже позвонила Ваське Чупахину…
– В санаторий Феку? Гениально!
Мама подняла тонкую бровь. Так делала всегда, если сердилась.
– Ему другой санаторий светит, на Севере. Восемнадцать уже есть ему, второгодник заядлый. Велела Ваське все его связи напрячь, чтобы прямо сейчас, не дожидаясь призыва, забрили Феку. А ты собираешься что-то предпринимать?.. Ясно! – закончила разочарованно.