Выход из Windows

– Дорогу знаешь?

– Куда?

– В гостиницу!

– У меня там машина, на стоянке. А ты кто, мужик?

– Северный олень! Как щас дам!
– на бегу шепнул Алтухов.

Со стороны это выглядело мирной спортивной пробежкой двух спортсменов-дилетантов, если бы не пять часов утра и не владения дома престарелых, в которых тренировались эти двое.

– Тут сторожей нет, что ли?

– А чего им сторожить?

– Ну, дворец! Мы случайно не на территории королевского замка?

Похвалов покосился на спутника.

– Беги, беги! Долго еще?

– Долго. Это дворец для престарелых, а ты кто?

– Это ты журнал Хоупеку подбросил?

Похвалов остановился и опустил руки до известного предела:

– Я дальше не пойду.

– Ты еще молод, тебя здесь не оставят, а потом тебя ждут российские просторы, если на тебе только одно убийство. А где Хоупек?

Похвалов смачно выругался.

– Мы, блин, щас будем с тобой тут стоять и байки друг другу травить! Слышь, пусти! Мне журнал нужно забрать!

– Ладно, не трясись, отмажу я тебя с этим журналом. Завтра отмажу, если скажешь, где Хоупек.

– Ты что, мужик? Я ж тебя за него принял! Ты забыл?

– Да, верно. Ну, отдышался? Спортом надо больше заниматься, побежали, показывай дорогу.

Они перебежками преодолели королевский парк, особенно таинственный в предрассветное время, похожий на парки с картин художников Ренессанса, и спустились к мосту Карла IV.

– Ты куда меня вывел?
– спросил Алтухов.

– Все правильно, теперь в обход Дворца инвалидов, в обратном направлении, полезли в гору.

Можешь не говорить, кто ты. Я и так знаю. Ты человек Мошонки! Угадал?

– Загадки разгадываешь? Ну-ну.

– А куда ты меня повезешь? Убивать? Убивать, да?

Похвалов явно впал в истерику. Алтухов, как Медный всадник, скакал за бедным Евгением по бульвару Шумана, пока не вспомнил, что у него в руках пистолет, а на его Евгении наручники, сверкающие в свете фонарей и редких встречных автомобилей.

– Остановись, чего мы бежим-то?
– сказал Константин Константинович. Давай сюда свое кашне...

Он перекинул через наручники небольшое шелковое кашне Похвалова, а сам засунул пистолет за пояс. Они пошли шагом к видневшейся за перекрестком стоянке.

– Алтухов моя фамилия. Полковник ФСБ, из управления по борьбе с экономическими преступлениями. А где папки, сынок?

Похвалов заметно повеселел. Фээсбешник ему понравился, мужик что надо. Проезжая мимо дома Ганса Хоупека, они не заметили ничего особенного: ни полицейских машин, ни вообще каких-либо транспортных средств рядом с особняком не оказалось.

– Может, померещилось?
– весело предположил Алтухов.

– Засвечусь я с журналом, - озадаченно вздохнул Похвалов, - как ты меня вычислил-то?

– Так ты ж за журналом приходил, сосед.

Они поднялись в номер Похвалова, причем провокации со стороны Виктора Степановича, как ожидал Алтухов, не последовало.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

За окном уже рассвело. В раздумье над неожиданной новостью, ломавшей все логические цепочки, Стае и Македон переглянулись. Если Финк и Хоупек действительно братья, тогда это меняет дело и снимает подозрения в убийстве Финка с его кузена Ганса Хоупека.

– Можа, с Сеней связаться?
– спросил Македон.

– Дура, что ты языком треплешь! Козел! Какой брат?
– обратился Стае к пленнику.
– Толком говори.

– Я, я, кузен. Его отец пропал без вести в России во время Второй мировой войны. Мы считайт его мертвым, молились за упокой. Мой отец Фридрих Хоупек сгину лея на войне, и мы не знали где.

Мой мутер - по рождению Кюхельбеккер, имела брата от первого брака своего отца. Они почти не встречались, только в раннем детстве несколько раз, когда мутер привозили в Берлин. Это было еще в тридцатые годы. Потом мутер со своим отцом переехала в Германию на долгие двадцать лет, но ее старшего брата уже увезли в Мюнхен.

Больше они не виделись. Потом в Чехословакию, когда она стала европейской. И вот это и был отец Адольфа, мы разыскали его только в восемьдесят четвертом году. То есть уже не его, а первым делом Адольфа.

– Заливаешь!
– не поверил Македон.
– Где папки?

– Ну, что вы заладили?
– не выдержал Хоупек, и его снова поместили под воду в чем мать родила: в трикотажной спортивной куртке и джинсах "Левис". Вода уже была голубой, джинсы красились.

Поскольку рот у старика не был опломбирован, он продолжал рассказывать, как он с матерью разыскал двоюродного брата и почему фамилия приватизатора - Финк, а не Кюхельбеккер. Дело в том, что после развода Фридрих Кюхельбеккер, дед Хоупека, тотчас женился на его бабке, молодой красавице, дочери крупного фабриканта, поэтому первая жена Фридриха дала сыну свою фамилию и уехала из Берлина в Мюнхен, где скончалась вскоре после известия о том, что ее сын пропал без вести под Россией.

Так он выразился: под Россией.

– Стае, позвони, телефон работает, - снова попросил Македон, - если он не убивал, значит, и папки...

– Заткнись, без тебя знаю, что делать, потом проверят, куда звонили, прикинь, что будет, - Македон обратился к Хоупеку: - А зачем ты приезжал в Россию и как объяснить, что приехал ты в день, когда пришили двоих и пропали важные государственные документы, а отчалил, когда убили еще одного человека: в том же, кстати, доме?

– Клянусь, я никого не убивал, никого, - заплескался Хоупек, он уже еле разговаривал, но еще шевелился.

– Ну, ты еще тут заплыв устрой. Не брызгайся, я говорю, - проговорил Македон.

Этот второй был эдаким важным сморчком.

Он был чрезвычайно смугл, смуглость его еще сильней подчеркивали почти прямые, черные как смоль волосы, черные глаза и особый мертвый цвет кожи в складках возле губ и под глазами. Вот беда, ростом бандит не задался. Но по всему было видно, что в этой бригаде Македон - мозговой центр.

– Я прилетел в Москву в четыре часа дня, а в город до аэропорта добирался еще два часа. Как я мог кого-то убить, если я еще час устраивался в гостиницу? Это все проверяемо. Послушайте, в моей сумке есть билет. О, это счастье! Там есть билет на самолет в Москву из Карлсбада, посмотрите, там должно быть время прилета.

– Время?
– Македон вышел из комнаты и спустился к машине.

Еще двести лет прошло с тех пор, как он ушел.

При этом Стае стал забавляться с головой связанного Хоупека. Он легко нажимал на нее, и она уходила под воду, потом Хоупек отталкивался ботинками от противоположной стенки и выныривал обратно, фыркая и мотая головой.

– Оставь его, - приказал Македон, - вот билет: прилет четыре сорок. Он не врал.

– А зачем он все-таки приезжал в Москву?

– У меня там женщина, - наконец выдавил из себя Ганс Хоупек.