Выход: Запад

Каждый раз, когда пары меняются, они начинают, если их внимание в тот момент на своем спутнике, видеть друг друга по-другому, поскольку у характеров нет одного неизменного цвета — белого или синего — а, скорее, представляют собой экран, а тени, отбрасываемые нами на него, зависят от того, где мы находимся. То же происходило с Саидом и Надией, обнаружившими, что изменились в глазах друг друга в этом новом месте.

Саид для Надии стал казаться более привлекательным, чем был ранее, и его тяжелая работа и стройность тела очень шли ему, и работа давала ему время для молчаливых раздумий, вылепляя из молодого человека мужчину. Она заметила, как другие женщины иногда поглядывали на него, и все равно ее странным образом не волновала его привлекательность, словно он был камнем или домом, нечто таким, чем можно восхищаться, но не иметь никакого желания обладать.

У него появились редкие седые волосы в бороде — новоприобретение этого лета — и он молился с большей регулярностью каждым утром и вечером, и, очевидно, во время обеденного перерыва. Когда он разговаривал, речь шла о прокладке дорог и списке получающих жилье и политике, но никогда — о своих родителях, об их путешествии, о местах, какие они могли бы когда-нибудь посетить, и о звездах.

Его все более тянуло к людям их страны, работающим в лагере или общавшимися с ним по интернету. Надии стало казаться, что чем дальше они отдалялись от родного города во времени и в пространстве, тем больше он искал связи с тем местом, пытаясь притянуть к себе воздух той эпохи, давно ушедшей для нее.

Для Саида Надия выглядела почти такой же, как в первую их встречу, все такой же поразительно привлекательной, только более усталой. Совершенно необъяснимым оставалось то, что она продолжала одевать черную робу, и немного смущало то, что она не молилась, избегала родной речи и сторонилась их людей, и иногда ему хотелось закричать, чтобы она сняла тогда уж свою робу, и он кривился досадой внутри себя за это, поскольку верил, что любил ее, и от пузырящейся горечи обиды он злился на себя, на того, кем становился — все менее и менее романтичным, и не таким человеком, он считал, нужно было стремиться стать.

Саид хотел продолжать чувствовать то же самое, что он чувствовал всегда к Надии, и от возможной потери этого ощущения его понесло в мир, где можно было отправиться куда-угодно, но не найти ничего. Он был убежден, что заботился о ней, желал ей лишь добра и защищал ее. Она стала всей его близкой семьей — а он считал семейные ценности превыше всего — и, когда теплота их отношений начала остывать, его печаль возросла неимоверно, так неимоверно, что неясность заполнила его: возможно ли, что все его потери собрались в одно целое, и центр этого целого — смерть матери, смерть отца и возможная смерть его идеи о себе, когда-то любящего эту женщину так крепко — стал словно одной смертью, которую могли преодолеть лишь тяжелый труд и молитва.

Саид решил чаще улыбаться с Надией, и он понадеялся, что и она ощутит нечто теплое и дружеское, когда улыбнется он, но в ответ к ней приходила печаль и ощущение недоконченности и того, что им вместе необходимо найти выход из их ситуации.

* * *

И в один прекрасный день, совершенно внезапно, под небом бороздящих дронов и в невидимой сети наблюдения, заполнившей их телефоны, все записывающей, подхватывающей и знающей, она предложила покинуть их жилье, оставить свое место в списке нуждающихся и все, нажитое ими здесь, и уйти в ближайшую дверь, о которой она недавно услышала, в город Марин на берегу Тихого океана возле Сан Франциско, и он не стал спорить или даже сопротивляться, к чему готовилась она, а просто согласился, и их обоих охватила надежда — надежда их обновленных отношений, восстановленных отношений, какими те были совсем не так давно и скрыться через треть земного шара от того, кем они становились.

Часть десятая

В Марине чем выше поднимаешься на холм, тем меньше людей, но вид становится все лучше и лучше. Надия и Саид были в числе поздноприбывших, и поэтому все нижние места у холмов уже были заняты, и тогда они нашли место повыше с видом вокруг и на мост Голден Бридж в Сан Франциско и на залив, когда была ясная погода, или на разбросанные островки, плывущие в облачном море, когда спускался туман.

Они собрали хижину с крышей из гофрированного металлического листа и стенками из найденных упаковочных ящиков. Как объяснили их соседи, такая конструкция была лучше всего приспособлена против землетрясений: могла легко рассыпаться, но вряд ли бы причинила много вреда ее жильцам из-за довольно легкого веса. Телефонный сигнал был сильный, и они раздобыли панель солнечной батареи с аккумулятором и универсальным разъемом на все возможные штекеры и сборщик дождевой воды, представлявший собой кусок синтетической ткани и ведро, а так же сборщики росы, выглядевшие в пластиковых бутылках словно нити накала в перевернутых лампочках, и, таким образом, их жизнь, пока еще без никаких излишеств, не была тяжелой, как им представлялось ранее, или, во всяком случае, каковой могла оказаться.

Из их хижины туман казался живым: передвигался, густел, соскальзывал, рассеивался. Он открывал виду невидимое, происходящее на воде и в воздухе, и — неожиданно — тепло, холод и влажность не просто ощущались кожей, но становились видимыми атмосферным явлением. Надии и Саиду казалось, что каким-то образом они жили одновременно и в океане и среди вершин холмов.

Надия спускалась вниз пешком на свою работу, сначал проходя через такие же, как у них, кварталы жилья без канализации и электричества, затем через кварталы с электричеством, а затем лишь кварталы с дорогами и водопроводом, где она могла сесть на автобус или поймать грузовик, едущий к ее месту работы — продовольственный кооператив, наскоро построенный в коммерческой зоне у городка Саусалито.

Марин был очень бедным городом, особенно по сравнению с пузырящимся изобилием Сан Франциско. Однако, в нем, несмотря ни на что, присутствовал дух волнообразных приливов оптимизма, скорее всего из-за того, что Марин не был таким неспокойным местом среди всех мест, откуда уехало большинство местных жителей, или из-за вида вокруг, его нахождения на краю континента с видом на самый широченный океан мира, или смеси живущих здесь людей, или из-за близости к пространству головокружительной технологии, растянутой по всему заливу словно согнутый большой палец руки, соединенный с указательным пальцем Марина в слегка деформированном жесте ОК.

* * *

Однажды ночью Надия принесла домой немного марихуаны, которую ей дала одна из коллег по работе. Она не знала, как к этому отнесется Саид, и эта мысль внезапно поразила ее, когда она возвращалась домой. В их родном городе они курили траву вместе и наслаждались этим, но прошел целый год с тех пор, и Саид изменился, и, скорее всего, изменилась и она, и расстояние, открывшееся между ними, было таковым, что нечто обыденное между ними больше не оставалось обыденным.

Саид стал более меланхоличным, чем раньше, что было объяснимо, более тихим и религиозным. Она иногда ощущала, как его молитвы каким-то образом были направлены и в ее сторону, и подозревала, что в них присутствовал элемент неодобрения, хотя не могла объяснить, почему она так себя ощущала, потому что он никогда не настаивал на ее молитвах и никогда не осуждал ее за нежелание молиться. Только его увлеченность религией все больше росла, а увлеченность ею, казалось, все уменьшалась.

Она решила скрутить сигарету на улице и выкурить ее одной без Саида, не сказав ему, и она удивилась такому решению, и задумалась, почему она решила поставить барьер между ней и ним. Ей трудно было понять, с чьей, в основном, стороны росла дистанция между ними, но она знала, что в ней еще хранилась нежность к нему; и она принесла траву домой, и, когда она села рядом с ним на автомобильное сиденье, выменянное бартером и служившее им софой, она поняла из своей нервозности: как он отреагирует в этот самый момент на ее траву было необычайно важно для нее.

Ее нога и рука коснулись ноги и руки Саида, и тепло его тела прошло сквозь материю одежды, и он выглядел вымотанным. Он смог выжать из себя усталую обнадеживающую улыбку, и, когда она раскрыла свой кулак таким же жестом, как она сделала совсем не так давно до этого на крыше ее квартиры, он увидел траву; он засмеялся почти беззвучно легким смешком, и он сказал растягивающе, медленным выдохом марихуанного дымка: «Фантастика».

Саид скрутил сигарету для них, а Надия еле сдержала себя от радости и желания обнять его. Он зажег, и они выкурили ее, обжигая свои легкие; первой мыслью у нее было то, что эта трава была гораздо крепче их домашнего хаша, и ее развезло, и ей понравилось, как она не могла вымолвить и слова.