Выход

– Если ты об этом не думала, то, похоже, ты не блещешь умом. Без обид.

Тут вмешался ГК:

– Бес, не хами.

– Я никому не хамлю. Я просто не могла понять, как человек, все еще имеющий плоть, может оценивать то, чем я стала, без доли экзистенциальной тревоги. Это ненормально.

Ласка не смогла сдержать смех. Не выдержали нервы, не говоря уж об изумлении, и она согнулась от смеха в три погибели.

К ее удивлению, бот тоже засмеялся. И самое странное в этом синтетическом смехе было то, каким естественным он казался. Гораздо более естественным, чем синтетическая речь.

– Хорошо, забудем о «нормально – ненормально». Это странно. Я странная, и ты странная, и мы обе выведены из равновесия нашей вычислительной платформой. Что же ты хотела сказать?

– Я понимаю, что я не эксперт, но если ты готова жить в этих вынужденных границах, чтобы не покончить жизнь самоубийством сразу же после загрузки, то почему бы не урезать эти границы еще больше? Просто расширь пределы своей виртуальной эндокринологии и оптимизируй свою работу таким образом, чтобы стабильно функционировать с наименьшими ограничениями. Твои мозги были сожжены дотла, сим – это все, что от тебя осталось. Создай его резервную копию, сохрани сим в текущем состоянии, а копия пускай подвергнется серьезному принудительному испытанию, чтобы она смогла оставаться метастабильной, даже если это означает пребывание вне того состояния, которое можно считать «тобой». Ты ведь только что объяснила: единственная «ты», которая может очнуться в симе, – это ты, которая ничего не имеет против периодических перезагрузок. Как это отличается от загрузки версии, ничего не имеющей против сведения до полностью роботизированного, но исправно работающего состояния?

Все смотрели то на нее, то на мигающий курсор. Инфографика снова нервно запрыгала. Однако один график она смогла понять, это был тахометр определения критического момента общей стабильности модели. Он был зеленоватым. Потом стал еще зеленее. Курсор мигал. ГК с чем-то возился в другом углу, где отображались более сложные вещи: показатели, таблицы.

– А ведь ты не совсем дебильная идиотка.

– Это очень высокая похвала от Бес, – сказала Сита. Они засмеялись вместе с компьютером.

[IV]

– Держу пари, ты никогда не думала, что станешь заклинателем искусственного интеллекта, – сказала Гретил. Она была моложе других преподавателей Университета, но все-таки старше, чем большинство жителей «Б и Б», и аж на десять лет старше Лимпопо. Из-за своих широких бедер и большой груди она выглядела как божок плодородия, и от нее исходили сильные флюиды кокетства, так что находившийся рядом с ней ощущал себя героем каких-то эротических фантазий. Ласка было подумала, что та пытается с ней заигрывать, но потом поняла, что Гретил со всеми общается точно так же. Но опять же, ощущение флирта ее не оставляло. Может, так она пыталась выдать желаемое за действительное. Ласка лениво замечала взгляды, украдкой бросаемые на ее глубокое декольте. Гретель не принадлежала к тому типу людей, что нравились Ласке, но не принадлежал к нему и Сет, а они несколько лет вели полумоногамную жизнь, сшитую пунктирным узором примирительного секса после безудержных ссор. Они все еще иногда проводили время вместе, но эти встречи были пресными и даже странными, и она немедленно забывала о них, включая зажигание на своем мотовездеходе.

– Если честно, я приехала, чтобы похоронить умерших и накормить выживших.

– Очень мило с твоей стороны, но мы сами о себе позаботимся. Атака не была уж совсем внезапной. Во всяком случае, мы были готовы после того, что случилось в Сомали и с другими подобными объектами.

– Были еще какие-то другие объекты?

Были. Каждый объект, который работал над выгрузкой сознания в сеть, так или иначе пострадал: ряд атак, с каждым разом становившихся все более интенсивными. Некоторые из них были неприкрытыми военными операциями, которые проводились по-разному, начиная с вооруженных беглых преступников (это любимый способ воздействия на ушельцев со стороны дефолтного мира) до менее активных мер воздействия, таких как терроризм и нарушение прав интеллектуальной собственности, которые позволяют дефолтному миру обосновать практически все, что угодно.

– Мы предполагали, что будут предприняты какие-то карательные меры, – сказала Гретил, – поэтому, когда все началось, сразу же занялись убежищем. Многие исследователи ушли: все, у кого были дети, а также достаточное количество молодежи и физически здоровых людей. Это та сфера деятельности, где работают в основном люди с неизлечимыми заболеваниями. Или депрессивные ипохондрики.

– А к какому типу относишься ты? – Ласка была абсолютно уверена, что сейчас они флиртовали. Подобное чувство посещало ее на следующий день после приема меты, – некое чрезвычайно эмоциональное похмелье, которое превращало ее в героиню мыльной оперы, чьи чувства казались большими, чем сама жизнь.

– Ипохондрик. Однако мне кажется, что та шишка, что я недавно нашла у себя на теле, – это что-то злокачественное, поэтому, видимо, и то, и другое.

– Надо пройти обследование, – сказала Ласка.

– Ты сама его проведешь?

Это был самый странный в мире флирт. Во всяком случае, самый мрачный.

– Боюсь, что у меня нет медицинского опыта.

Она боялась обидеть Гретил, но та оставалась невозмутимой.

– Мне кажется, что у тебя все получится, – она по-дружески, но твердо заехала Ласке локтем под ребро.

Ласке захотелось сменить тему.

– Я и не думала, что кто-то смог так близко подойди к выгрузке сознания. Конечно, я смотрела всякие сериалы, но это же полная ерунда, правда?

– Да, чушь. Мы по-прежнему далеки от создания клонов людей, которые потом ходят и совершают всяческие нераскрываемые преступления. Конечно, так бы было круче. Однако за последние пять лет мы добились значительных успехов. В дефолтном мире есть зотты, которые спят и видят бессмертие. И никакие деньги здесь не могут стать преградой. Все очень традиционно. Фараоны тратили три четверти ВВП [26] своей страны, чтобы получить теплое местечко в загробной жизни. В наши дни любой университет с возможностями лабораторной нейровизуализации утопает в грантах. На бессмертие тратятся тонны денег в сферах теоретической математики и физики. Что ни говори о насквозь коррумпированном капитализме, но там умеют добиваться своих целей, если только они не идут вразрез с вожделениями олигархов.

26

Внутренний валовый продукт.

– Ты как раз этим и занимаешься? Нейровизуализацией?

– Я? Нет, только чистая математика. – Она ухмыльнулась. – Тот предварительный этап, через который проходит сим… Моя работа. Работала над этим в Корнелле, даже заключила контракт пожизненного найма! Предыдущий подобный контракт они заключали так давно, что никто понятия не имел, как ввести его в систему расчета зарплаты! – она засмеялась в полный голос, да с такой силой, что Ласка невольно подумала о шуме водопада. – Затем меня технически перевели в отдел исследований и разработок, который выдавал лицензии каким-то однодневным организациям, типа «Палантира» и многим другим, затем внезапно мне урезали все финансирование на любые дальнейшие работы. Мои аспиранты исчезли, согласившись на какие-то сверхсекретные должности в Вашингтоне. Но я могла сложить два плюс два и понять, что к чему. Любой математик знает, что первым и лучшим работодателем для математиков является АНБ [27] , и как только ты начинаешь работать над чем-то серьезным, значит, ты или работаешь на них, или совсем не работаешь. Пару месяцев я околачивалась в своей лаборатории, потом стала ушельцем.

27

Агентство национальной безопасности США.

– Похоже, что не только ты одна, – сказала Ласка.

Эта крупная женщина выглядела серьезной, и Ласка увидела могучий интеллект и страсть, которые сияли в ее темных глазах, подпираемых круглыми бронзовыми щеками.

– Я упомянула фараонов. Это древняя магия. Люди мечтали о чем-то подобном очень давно, еще с тех пор, как мы только начали думать, куда уходят мертвые и что случится, когда мы к ним присоединимся. Возникла мысль, что это должен кто-то контролировать, что социопаты, взобравшиеся на самый верх пирамиды дефолтного мира по черепам других, должны решать, кому умирать, когда на самом деле никто не должен умирать, вообще. Да пошло оно все.

Мои родители были помешаны на математике. Я росла в большом старом, разваливающемся доме, доверху забитом древними компьютерами. Итака была замечательным местом для практических занятий по компьютерной археологии. Компьютеры, на которых играл мой папа, когда его родители приехали сюда из Мексики, были эдакими каменными топорами. Наспех собранные, совершенно маломощные. По стандартам того времени они были истинным чудом, однако с каждым годом мощности, предназначенные для работы космических программ, можно было разместить на микросхеме, которую начали вставлять в детские игрушки. Теперь нам нужны все имеющиеся у нас компьютерные мощности, чтобы поддерживать бедную Бес в ее слабом, нестабильном состоянии. Однако мало кто может отрицать то, что довольно скоро мы сможем делать гораздо большее с меньшими затратами.