Выходное пособие

В таких обстоятельствах я быстро сошлась с Эшли, Эваном и Джанель. Нам нравилась одна и та же музыка, у всех у нас была бессонница. Мы знали о прошлой жизни друг друга, во всяком случае — кое-что о ней.

Той ночью я просыпалась раз шесть и каждый раз видела их колышущиеся силуэты на стене палатки. Я спокойно могла бы вылезти из нее и присоединиться к ним. Я могла претендовать на бревно у костра, отпускать пошлые шутки и сплетничать о взаимоотношениях в нашей группе. Но в глубине души я чувствовала, что буду там лишней. Между ними была особая близость — это было заметно по тому, как они смеялись каким-то своим внутренним шуткам, как понимали друг друга с полуслова, даже когда ссорились. Как поддерживали друг друга, если кто-то из них делал или говорил какую-то глупость.

Они беседовали о Комплексе.

— Люди, как думаете, насколько мы далеко от Комплекса? — спросила Джанель.

— Боб говорит, что меньше чем через неделю доедем, — ответила Эшли. — Мы уже почти в Индиане.

— Да, но он ведь говорил то же самое и на прошлой неделе? — сказал Эван. — Ты уверена, что этот Комплекс вообще существует?

— Конечно! — возмутилась Эшли. — Он все время про него рассказывает, в деталях.

— И как, согласуются эти детали между собой или нет? — Эван находил особенное удовольствие в том, чтобы дразнить Эшли, как школьник, который издевается над девочкой, в которую влюбился.

— Прекрати разжигать, — сказала ему Джанель.

Эшли в нашей банде была как ребенок. Она изучала моду в Парсонской школе дизайна. Она приехала из Огайо и прожила в Нью-Йорке всего два года перед тем, как наступил Конец. В школе она не очень прижилась, не вписалась в царившую там иерархию. Ее нежные, женственные проекты в стиле Среднего Запада, сотканные из пролетарских тканей вроде ситца и фланели, невыгодно смотрелись среди доминирующей готоподобной городской эстетики.

— Что ты думаешь о Комплексе? — спросил Эван у Джанель.

— Ну, звучит достаточно разумно, — осторожно ответила та. — Мне не улыбается жить в пригороде, но с практической точки зрения в этом есть смысл. Мы будем рядом со всеми этими аутлетами и складами, которые до сих пор, я думаю, забиты разными товарами. У нас будет все, что только может понадобиться в обозримом будущем.

— Если бы я могла выбирать, я бы просто поехала домой, — сказала Эшли. — И жила в своем собственном доме.

Из всех нас Эшли больше всего тосковала по дому. Как единственный ребенок в семье, она часто говорила о своих родителях, и взгляд ее при этом устремлялся куда-то вдаль.

— Если бы я могла выбирать, — сказала Джанель, — то поехала бы туда, где никогда не была. Я бы направилась на юг, к экватору. Я бы хотела жить рядом с пляжем. Я раньше никогда не жила в районе Чикаго, но мне совсем не улыбается мерзнуть. А скоро наступит зима…

— Да, но холод — это хорошо, — возразила Эшли. — Все знают, что лихорадка быстрее распространяется в теплую погоду.

С этим никто не спорил. В холод лихорадка распространялась медленнее: вот почему северные страны, такие как Финляндия и Исландия, все еще продолжали хоть как-то существовать, во всяком случае — когда мы последний раз о них слышали. Эти страны также одними из первых запретили весь импорт из Азии и поездки туда.

— Если бы я хотела жить в холоде, я бы поехала в Скандинавию, — сказала Джанель.

— Попробуй-ка пробейся через их карантин, — отрезал Эван.

— Попробуй-ка переплыви Атлантику под парусом, — добавила Эшли.

— Спасибо за поддержку, люди.

— Слушайте, а давайте заключим договор, — сказал Эван. — Если нам не понравится в Комплексе, мы все вместе уйдем.

— Так выпьем за это! — воскликнула Эшли, уже и так пьяная.

Они в восторге чокнулись бутылками.

— И Кандейс тоже, — добавила Джанель. — Она тоже может присоединиться к нашему договору.

Эван хмыкнул:

— Она, скорее всего, просто захочет вернуться обратно в Нью-Йорк.

Я беспокойно поерзала в палатке.

— Когда наступил Конец, в Нью-Йорке еще были люди, — сказала Джанель. — Вы разве не читали «Нью-Йоркский призрак»?

Осенью, когда информационные агентства стали закрываться, «Нью-Йоркский призрак» вдруг оказался основным источником новостей о Нью-Йорке. Читатели просили опубликовать фотографии своих домов, квартир своих друзей и просто разных памятных мест. «Нью-Йоркский призрак» выполнял эти просьбы. Постепенно, по мере того как лихорадка охватывала страну, запросов становилось все меньше и меньше, и вскоре блог загнулся.

Я никому в группе не говорила, что «Нью-Йоркский призрак» — это я. Наверное, мне хотелось оставить что-то только для самой себя.

Эван размышлял вслух:

— Судя по тем фотографиям, если я правильно помню, город не выглядел обитаемым. Он казался почти пустым, за исключением нескольких охранников и нескольких зараженных. А потом и охранники пропали. Я представить не могу, что могло заставить Кандейс оставаться там так долго.

— Люди, — сказала Джанель с упреком. — Когда-нибудь Кандейс нам все расскажет. А пока оставьте девочку в покое. Она с нами всего-навсего недели две, что ли. Проблема нашей группы в том, что мы слишком много сплетничаем.

— Да, — отозвалась Эшли. Потом она засмеялась.

— Ладно. — Эван сменил тему. Он стал рассуждать о том, как хорошо было бы, будь сейчас лето. А больше всего в лете ему нравилось ночное стрекотание цикад, похожее на гудение электрогенератора. Оно напоминало ему о юности в Мичигане, когда они с друзьями залезали ночью на водонапорную башню, чтобы ее разрисовать. Или когда шлялись по заброшенным железнодорожным путям, пили и болтали о всякой ерунде. Запах старых шпал, кустов черники, дешевого пива.

— Когда это было? — спросила Эшли.

Он на минутку задумался перед тем, как ответить. Это было до художественной школы в Балтиморе, до скучной, претенциозной стажировки в нью-йоркском журнале, за которой последовала нудная работа в промышленном дизайне. Он занимался упаковками зубной пасты, обертками тампонов и коробками сухих завтраков. В этой работе не было искусства, не было души, и он был рад, что она закончилась.

— Ну, я сам во всем виноват, — сказал он. — Я сам выбрал такой путь.

От тоскливого полупьяного рассказа Эвана меня заклонило в сон. Но тут раздалось громкое шипение — звук, который получается, когда огонь быстро и небрежно заливают водой. Они торопливо зашушукались между собой, копошась и шурша, а сухие листья и веточки хрустели под их ногами.

Я села.

Затем вдалеке раздался звук мотора, со стороны дороги, на которой были аккуратно припаркованы все наши автомобили. Звук становился все тише, пока машина выезжала на шоссе. Они отъехали на определенное расстояние и только тогда рискнули включить фары дальнего света, но в полной темноте их все равно было видно. Кто-нибудь еще слышал шум? Я подождала. Тишина. В лагере никто, кажется, и не пошевелился.