Выключить моё видео
Шрифт:
Выдыхаю и отключаю всем микрофоны.
Так до четвёртого урока досидела.
Перед ним перемена пятнадцатиминутная, так что пошла на кухню, съела шоколадную конфету из коробки – настоящий бельгийский шоколад, дети на 8 Марта подарили. Страшно хочется сладкого после уроков – и на работе всегда хранила конфеты, дешёвые, любые. Всегда коробка «Праздничных» лежала, с белым налётом сверху. Ничего, ела, угощала всех, кто хотел. Самых маленьких обычно – они носятся коридорами, а того, что
Заходит Ваня.
– Всё, закончила?
Качаю головой, кладу недоеденную конфету на стол.
– Нет, перерыв. Хотела чаю выпить, пока время есть.
– Ага. А какой класс сейчас будет?
– Десятый.
– Всё никак не могу, – улыбается, – привыкнуть, что ты с такими большими дядями-тётями справляешься. Десятый класс, подумать только. Ведь им лет по семнадцать?
– Шестнадцать большинству. Кому-то и семнадцать, да. Ну и что, я их на десять лет старше.
И когда на пять была, и на семь – говорила, что на десять. И все улыбались, понимая, что я так кокетничаю, что на самом деле совсем немногим старше. Но теперь и в самом деле.
– Всё равно. Сложно, наверное, справиться.
– Когда было на самом деле сложно, ты не спрашивал. Сейчас привыкла.
Помню, когда впервые в класс вошла. Они не молчали.
Каждый улыбнулся, удивился.
Переглядывались – казалось, что про меня, хотя может быть, что и нет.
Через два месяца спросила Веру – о чём вы тогда разговорили? Правда ли, что вы не любили меня?
– Да, Софья Александровна, мы вас не любили.
– Почему, Вер?
– Нам показалось, что вы сразу уйдёте, когда поймёте, как всё здесь устроено.
– А раньше многие уходили?
– Сейчас-то нет, но вот до вас одна была – так на её уроки администрация приходила, сидели. Мы-то вначале думали, на нас смотрят, – оказалось, на неё.
– И что было не так?
– Нам – всё хорошо. Только парни иногда смеялись громко.
Тогда и стала ждать – когда же и на моих уроках станут громко смеяться; но этого не было. Наверное, потому, что ничего не повторяется, даже плохое.
– Мне пора, – говорю Ване, точно не случилось ничего, – наверное, лучше не задерживаться. А то дети ждут.
Хотя ещё пять минут, но не хотелось проводить их так. Доедаю конфету и возвращаюсь к ноутбуку.
Сёстры отца бы сказали – чужие ждут, а своих нет.
И не будет.
Так отвечала, потом перестала. Потому что думала, конечно, что будут, просто страшно – от обязательности, от необходимости.
Ваня никогда об этом не заговаривал. Никогда. Наверное, и он знает, что не будет.
Моя двоюродная сестра всю беременность проносила свитер и футболку самого маленького размера. В ней словно ничего не прибавилось, помню акриловый свитер – и ведь не растянулся за беременность, сохранил её и себя.
Помада немного размазалась, стираю пальцем яркий след под нижней губой.
Вроде хорошо. Красивая выхожу на экране, но один раз попробовала в записи посмотреть – лицо меняется, делается широким, полноватым. С тех пор никогда не собираю волосы в хвост – с распущенными выгляжу младше. Сейчас все девочки ходят с распущенными: накрашенные, аккуратные. У кого-то есть прыщи, у кого-то нет. В этом классе есть и очень красивая девочка – Алёна Макшанская, но она
мрачная, грустная, может в домашней футболке сидеть, с грязной головой. Но её не портит совсем.Говорят, что отца Алёна не знала никогда, а с отчимом – что-то не так. Не хочу думать. Но иногда останавливаюсь: а что, если? И никто, никто, ни один из нас, ни Фаина Георгиевна, ни директор.
И знаю, что надо самой спросить, позвонить, узнать.
И сейчас они вместе, двадцать четыре часа вместе, и кто знает, что происходит. Хотя ведь и мать с ними.
Не знаю, не знаю. Не хочу думать.
Поэтому каждый день смотрю на Алёну, гадаю. Если бы случилось что-то такое – как заметить сразу, как понять? Ведь и на самом деле не спросишь. Кто такая, чтобы спрашивать.
Алёна отчего-то улыбается на секунду – мимолётно совсем, но я успеваю заметить.
И хотя много раз поправляла их «забил», но теперь не хочется. Алёна сидит в каком-то пёстром халате с кружевом, с распущенными пушистыми волосами. Под глазами голубые тени – как и у меня, но я-то замазала, а ей всё равно.
Но вот как вышло – что бы она ни нацепила на себя, как бы безвкусно ни накрасила глаза, – всё равно самая красивая девочка в классе, и все это понимают. И учёбу плохую прощают, и остальное. За диктанты, конечно, тройки. Но вообще неглупая, говорит хорошо. Вначале говорок слышался, теперь почти нет – наверное, поэтому отмалчивалась раньше.
А в конце года всё равно четвёрка выходит – за ответы, за спокойствие это.
Тёмные брови, тёмные волосы, белая кожа. Ровный нос с небольшой горбинкой.
Серьёзная.