Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Выключить моё видео
Шрифт:

Выходит? Выходит, Фаина Георгиевна?

Вместо доски у нас «Word».

Через двадцать минут Фаина пишет:

Ведёте урок, всё хорошо?

Да, а что?

Ничего. Напомните им, что алгебры не будет. Пускай что-нибудь делают из тех номеров, которые Тамара Алексеевна давала. Все у вас на месте?

Поднимаю глаза на экран. Камеру не выключала, десятиклассники

терпеливо ждали, пока наберу сообщение.

Ребят, а где Илья и Всеволод?

Показалось, или Алёнка покачала головой?..

Нет, не отвечайте. Я потом объясню.

Кажется, она поняла, кто может спрашивать.

И, надеясь, что и на самом деле объяснит, пишу Фаине Георгиевне – да-да, все на месте, слушают и пишут, всё хорошо.

А вот у меня не все были. Странно. Ну да ладно. Точно все?

Не получится ли так, что я сделаю что-то непоправимое – какую-то страшную подлость или глупость, если скажу?

Где Илья и Всеволод?

Может быть, с ними что-то случилось. Может быть, нужно звонить родителям. Может быть, нужно звонить в полицию.

Алёнка напряжённо что-то пишет. Фаина Георгиевна ждёт.

Алён, давай скорее. Ну что там, что?

Хорошо, но я не могу так. Я взрослый человек, на мне ответственность – и за мальчиков в том числе.

Алёнка пишет.

Нет, все на месте.

Ну хорошо.

И боюсь, что она добавит что-нибудь ещё.

Или попросит сейчас, прямо сию секунду, сделать скриншот экрана со всеми ребятами. Одной фотографией, понятное дело, не обойдётся. Но ничего не просит.

И вот в эту секунду и приходит сообщение от Алёны.

если вас Фаина Георгиевна спрашивает, не говорите, что ребят нет. пожалуйста. они потом объяснят

Хочу ответить, хочу спросить – но класс ждёт, а потом девятый класс. После них пишу Алёне:

Алён, что случилось? Почему ты не хотела, чтобы я говорила? Где мальчики?

не могу сказать. у них всё хорошо

Слушай, а ты не можешь позвонить Севе? Просто скажи, что в школе спрашивают. Нельзя же так. Сейчас и Фаина Георгиевна писала.

хотите вам номер могу дать. сама не буду

почему?

Молчит некоторое время. Успеваю открыть балконную дверь и вдохнуть согревшийся воздух.

потому что он себя ведёт как урод и я бы вообще лучше ничего не говорила. но вам расскажу, ладно, если пообещаете Фаине Георгиевне не говорить

Алёна, я не могу обещать. Ты же понимаешь.

понимаю. короче, они вместе школу продалбывают, Сева и Илья, искать их нечего, завтра уже будут. они пошли какой-то там с похоронами помогать.

Господи,
с какими ещё похоронами?

похоронами мужа Тамары Алексеевны.

Алёнка

С утра дядя Вова вернулся с литровой бутылкой из-под лимонада. Видела, как утром выходил – серьёзный, собранный, в маске, в хозяйственных перчатках матери, как дурак какой. Одно хорошо – что из-под маски орать не будет: ему, его лёгким прокуренным, воздуха не хватает – не наорёшься.

На бутылку накрутил пульверизатор, которым мать цветы опрыскивает.

– Алёнка, давай в коридор отсюда, – говорит, – будем нечисть гнать.

– Какую ещё нечисть? – я с места не двинулась. И без того сидела с утра на кухне, ждала, пока проснутся.

– А вот, – отчим приподнимает бутылку, показывает. – Сегодня объявление прочитал, сходил в церковь.

– В церковь же нельзя.

– В саму нельзя, а на паперть – или как она там называется – можно. И сходил, пока вы с мамкой тут жопы отращивали.

Стараюсь не обижаться, как и верно Верка сказала – нечего над всем задумываться. Будешь много задумываться – станешь как этот придурок. И воняет от него всем подряд – жареной сморщенной копчёной колбасой, хлебными сухарями, пивом. Уже и утром наверняка приложился, прежде чем в церковь пойти.

Когда с мамой в Москву переезжали, она говорила – здесь-то мужики все непьющие, здесь работать надо. Поэтому два года жили в общежитии, искали непьющего.

Потом тётя Катя умерла, и мы переехали в однушку на Марьиной Роще.

На кухне живу я, там и диван стоит.

В комнате – мама с дядей Вовой, а ещё парализованная бабушка, ей за шкафом вроде как комнатушку отгородили. Иногда её выносят в прихожую, и тогда лежит под лампочкой, горящей без надобности перед туалетом, пока я не погашу свет. Наверное, так раньше из родительской спальни выгоняли детей, когда нужно было. Сейчас с матерью она, вроде как две болящие – хотя если у матери этот самый вирус, чего и боимся, то бабка точно заразится, и никакая святая вода не поможет. Я-то не боюсь, хрен бы со мной. Так хоть в больницу заберут, чтобы матери с отчимом не видеть, хотя он мне и не отчим никакой. Однажды сказала – твой ёбарь, так мать по губам треснула. Саднило, но только сильнее хотелось говорить что-то мерзкое про них.

Хотя бы из комнаты меня не выгоняют, когда хотят спать вместе – потому что неоткуда, я на кухне постоянно. Вначале-то иначе жили, ещё хуже, и в школу я другую ходила.

С дядей Вовой мама уже и тогда знакома была, но он вначале вроде как стеснялся, не приходил. А когда сюда въехали, ремонт сделали, беленькими бумажными обоями оклеили, тёмной краской для пола прошлись, проветрили сильный и въевшийся запах, от тёти Кати оставшийся, – пришёл.

Непьющий, работящий.

Это мама так сказала.

По мне – ещё та образина.

Даже если с алкашами в Вологде сравнивать – что с того, что не водку пьёт, а вино покупает, «Liebfraumilch» в голубой прозрачной бутылке, отчего содержимое тоже кажется голубым, несъедобным. И мне предлагал. Один раз зашла в комнату, а он там сидел, смотрел выключенный телевизор. Лен, сказал он, пошатнувшись, давай со мной. Кивнул на наполненный бокал. И не пьяный был почти, но отчего-то испугалась, покачала головой, быстро ушла на кухню. Он не настаивал, но просидела тихо, чтобы не привлекать внимания больше, не шевелилась почти.

Поделиться с друзьями: