Выкорчеванная

— Вам не следовало в этом месте произносить «miko».

— Но ты произнесла именно так! — резко ответил он.

Я беспомощно развела руками: вне всякого сомнения так и было, хотя, если быть абсолютно честной, я этого не помнила. Но помнить было не важно.

— Когда это делала я, это было правильно, — сказала я, — а когда это сделали вы, то вышло неверно. Словно вы шли по следу, но за это время на тропу упало дерево или какой-то куст вырос, а вы все равно полезли напролом, вместо того, чтобы обойти и…

— Нет там никаких кустов! — проревел он.

— Полагаю, так бывает, — ответила я многозначительно, обращаясь в пустоту: — когда проводишь слишком много времени, сидя дома, и забываешь, что живое никогда не остается там, где вы его оставили.

На этом он с гневом выгнал меня вон.

* * *

Должна отдать ему должное: он дулся до конца недели. Потом он вытащил из своих закромов небольшую коллекцию других книжечек с заклинаниями — пыльных и не тронутых, исписанных заклинаниями, похожими как в Ягиной книжечке. Все они показались мне старыми друзьями. Он пробежался по ним, проконсультировался в десятке других книг, и на их основе составил для меня курс обучения и практики. Дракон предупредил меня о всех опасностях высшего искусства — заклинание может выйти из-под контроля на половине дела и начнет все крушить; или вы потеряетесь в волшебстве, и станете бродить словно во сне, который обретает реальность, пока ваше тело погибает от истощения; или пытаться воспроизвести заклинание, которые вам не по силам, которое высосет досуха все и за пределами того, чем вы владеете. И хотя он так и не сумел разобраться как работают заклинания, которые мне лучше подошли, он с яростно критиковал результаты моей учебы и требовал, чтобы я объясняла заранее, чего хочу добиться в результате, и когда я не могла точно предсказать итог, он заставлял меня отрабатывать это заклинание снова и снова, пока мне это не удавалось.

Если объяснять кратко, то он старался обучить меня как можно лучше, и, несмотря на то, что это была для него неизведанная область, помочь мне в странствиях по моему новому лесу. Он по-прежнему отказывался признавать мои успехи, но не из зависти, а из принципа: его здравому смыслу, привыкшему к строгому порядку, претила мысль, что мои кое-как сляпанные заклинания работали, и он с одинаковой неприязнью наблюдал как мои успехи, так и очевидные промахи.

Месяц спустя после начала моего обучения он наблюдал за моими попытками создать иллюзию цветка:

— Не понимаю, — сказала я, а на самом деле, простонала: это было невероятно трудно. Три мои первые попытки были похожи на поделки из тряпья. Сейчас мне удалось состряпать более-менее приличный шиповник, если только не пытаться его понюхать: — Куда проще вырастить настоящую розу. Зачем же мучиться?

— Все зависит от масштаба, — пояснил он. — Уверяю тебя, куда проще создать иллюзию армии, чем созвать настоящую. Да как же это работает? — выпалил он, как с ним иногда случалось, когда убогость моей волшбы доводило его до белого каления. — Ты ведь даже не поддерживаешь заклинание… ни словом, ни жестом…

— Но тем не менее, я даю волшебству силу. Много сил, — безрадостно ответила я.

Те первые несколько заклинаний, которые получились меня без чего-то похожего на магическое выдирание зубов, были таким огромным облегчением, что я уже было решила, что самое худшее позади, и сейчас, когда я разобралась, как это работает — что бы там не говорил по этому поводу Дракон — остальное будет просто. Но скоро я убедилась, что не права. Отчаяние и ужас подпитывали мои первые попытки, а мои следующие попытки были сродни моему первому опыту, когда Дракон пытался меня научить своему волшебству, самым легким заклятиям, которые, по его ожиданиям, я должна была выполнять легко. И я в самом деле легко с ними справилась. Тут он начал учить меня настоящим заклинаниям, и худшее снова вернулось… если не по-прежнему невыносимо, то по крайней мере, с чрезвычайными трудностями.

— Как же ты вкладываешь в него волшебство? — спросил он сквозь зубы.

— Просто уже нашла тропу! — ответила я. — Уже стою на ней. Разве вы не… чувствуете? — отрывисто спросила я и протянула ему руку с цветком. Он нахмурился и охватил его руками, произнося:

— Vadiya rusha ilikad tuhi, — и на мою иллюзию наложилась вторая: две розы одна в другой. Его вариант довольно предсказуемо имел тройной ряд идеальных лепестков и тонкий аромат.

— Постарайся сделать такую же, — сказал он отрешенно. Его пальцы слегка шевелились, и мелкими шажками мы довели наши иллюзии до такой степени схожести, что было невозможно сказать, где чья. Внезапно он сказал: — Ах, — и в ту же секунду я начала видеть его заклинание: почти такое же, как состоящий из сверкающих деталей странный часовой механизм на его столе. Со странным импульсом я попыталась сравнить наши заклинания: его я представила мельничным колесом, а мое стремительным потоком, которое его движит.

— Что ты… — начал произносить он, и внезапно у нас осталась одна роза, и она начала расти.

И не только расти: плети начали взбираться по полкам в разные стороны, оплетая древние тома и потянулись к окну. Высокие, стройные колонны, поддерживающие дверную арку, потерялись среди растущих стволов, отпустивших ветви в палец толщиной. На полу начал расти мох и фиалки, нежные листья папоротника. Повсюду цвели неведомые мне цветы. Странные бутоны, одни свисающие вниз, другие с заостренными кончиками, яркой расцветки, и все помещение было густо насыщено ароматами, запахам опавших листьев и пахучих трав. Я с удивлением оглядывалась по сторонам, мое волшебство по-прежнему лилось легко.

— Вы это имели в виду? — спросила я. И в самом деле, это оказалось не сложнее, чем создать единственный цветок. Но он с таким же как и я удивлением разглядывал разбушевавшуюся вокруг растительность.

Пораженный он впервые посмотрел на меня с неуверенностью, словно был не готов столкнулся с чем-то неожиданным. Его длинные узкие ладони накрывали мои, державшие розу. Волшебство пело в мне, текло через меня. Я чувствовала схожий отзывчивый напев его волшебства, исполнявший тот же мотив. Внезапно мне стало жарко, нахлынуло странное ощущение, и я высвободила свои руки.

Глава 7

Я избегала встречи с ним весь следующий день, но слишком поздно поняла, что мне это удавалось лишь благодаря тому, что и он в свою очередь избегал меня, хотя раньше никогда не пропускал уроков. Я не задавалась вопросом, с какой стати, и старалась делать вид, что это ничего не значит, просто мы решили устроить выходной. Но проведя беспокойную ночь, я сама следующим утром, нервничая, спустилась в библиотеку. Он не посмотрел в мою сторону, только коротко бросил: — Начнем с «fulmkea» на странице сорок три. — Это было новое заклинание, и он все время не поднимал голову от книги. Я с радостью погрузилась в безопасную пучину работы.

Так, предоставленные своим занятиям, почти в полной тишине, не считая обмена парой слов, прошло четыре дня. Думаю, в равной степени мог пройти и месяц, но утром четвертого дня прозвучал дверной молоток у входа Башни. Когда я выглянула в окно, под дверью стоял Борис, но он был не один. С ним была Касина матушка Венса, свернувшаяся в санях и показавшаяся маленькой. Ее бледное круглое лицо смотрело на меня из-под платка.

С той самой ночи с сигнальными кострами я больше не видела никого из Дверника. Данка прислала в Ольшанку пекло в сопровождении мрачного эскорта из каждой деревни долины, собравшегося по пути, как только до них дошли слухи. На четвертый день после того, как я доставила Дракона обратно, они собрались у Башни. С стороны простых крестьян и ремесленников выйти на встречу самому худшему из наших кошмаров это был храбрый поступок, и их с трудом удалось убедить, что Дракон выздоровел.

Мэр Ольшанки настолько набрался храбрости, что потребовал, чтобы Дракон показал рану городскому доктору. Волшебник покорно подчинился, закатив рукав и продемонстрировал светлый шрам — все, что осталось от раны — и даже попросил доктора взять немного крови из пальца. Она оказалась чистого алого цвета. Тем не менее, они привели с собой престарелого деревенского священника в полном пурпурном облачении, чтобы провести над Драконом обряд, что безмерно его взбесило:

— А вы-то, во имя всего святого, зачем себя в это втянули? — спросил он у святого отца, с которым был немного знаком. — Я позволял вам отпускать грехи десяткам обреченных душ. Разве кто-то из них пах розами или внезапно объявлял себя спасенным и очистившийся? Какой толк от вашего обряда, будь я действительно поражен скверной?