Выкупи меня

— Нет, — резко отвечает он. — Делов натворила — будь добра отвечать. Вадим извёлся весь.

Вздыхаю, вкладываю ладонь в его, выхожу из машины, бреду за ним следом, понурив голову.

Вадим встречает нас у входа, и в глазах любимого я вижу арктический лёд. Сейчас братья похожи ещё больше — вот этим вот холодом в глазах, острым режущим взглядом.

Глеб отступает, а Вадим хватает меня за шею — довольно грубо и больно, притягивает к себе и впивается в мои губы жёстким злым поцелуем. Он никогда раньше не вел себя так со мной — всегда был бережным, деликатным, нежным.

Но эта агрессия неожиданно будоражит меня. Хотя раньше я никогда не млела от грубости. Сейчас отвечаю ему так же жадно, вдруг осознав, что сегодня могло случиться нечто такое, после чего я… просто бы умерла.

Вадим с коротким взрыком отрывается от меня, прижимает к себе, прячет лицо в волосах:

— Дура! Я чуть с ума не сошёл! Непослушная! Взять бы ремень да взгреть бы твою прелестную попку!

Второй мужчина за день говорит мне о наказании, и второй раз это меня заводит. Притом так, что приходится сжать бёдра, потому что между ног стремительно мокреет.

Но вместо наказания любимый лишь крепче стискивает меня, лишь надёжнее прячет в кольце рук.

— Прости, — шепчу, сглатывая слёзы. — Больше никогда так не буду делать. Буду тебя слушаться.

В этот раз он целует меня нежно, как всегда, берёт за руку и ведёт к столу, где они с ребятами обычно проводят летучки.

Следом за нами топает и Темников. Во время нашего разговора он стоял, прислонившись затылком к стене, прикрыв глаза и сложив руки на груди.

Наши отношения его не касаются. Приятно иметь дело с тактичным человеком.

Вадим, как гостеприимный хозяин, делает нам напитки — мне чай с ромашкой, Темникову и себе — крепкий кофе.

Отпив пару глотков, Глеб ставит кружку на стол и говорит:

— Что собираешься делать дальше, мелкий?

Вадима передёргивает от такого обращения, но, видимо, старшему брату можно. Смотрю на них, пытаюсь понять, какая между ними разница — наверное, около десяти лет. Вадим выглядит таким молодым сильным волком, а Глеб — матёрым стрелянным волчарой, вожаком, главным.

Вадим садится рядом со мной, кладёт руку на спинку стула, на котором я сижу, словно обнимает, очерчивает территорию, и уверенно произносит:

— Уехать хочу. За границу. Через две недели меня ждут в тамошней IT-компании. Нику с собой возьму, там поженимся.

— Хороший план, отличный просто, но есть одно «но» — мой босс.

Мы все переглядываемся и тяжело вздыхаем.

А Темников продолжает:

— Три дня назад он попросил меня собрать информацию об одной рыжей девушке, которую случайно увидел из окна машины.

— Лихо! — тянет Вадим, собственнически прижимая меня к себе. — Прямо пришёл, увидел, захотел.

— Так и есть. И Ресовский не тот человек, который легко отказывается от своих желаний. Тем более что он уже договорился с родителями Ники и собирается жениться на ней.

Ладонь Вадима на моей талии сжимается сильнее: моё! не дам! ррр!

— И что ты предлагаешь мне, Глеб? Отступиться?

— Ни в коем случае, — серьёзно отвечает тот, — иначе перестану считать тебя своим братом. Мы своих женщин не отдаём, а сражаемся за них до последней капли крови.

И я с ужасом вижу, как в любимых голубых глазах загорается холодная решимость. Он готов — именно так, до последней капли…

Нет! Не надо, любимый, прошу!

Накрываю своей ладонью его ладонь, прижимаюсь к плечу.

Мне страшно, за него страшно.

Он у меня слишком хороший, слишком порядочный, чтобы ввязываться в грязные игры Ресовского.

— Прости, Вадька, — неожиданно тихо и грустно произносит Глеб, — когда Ресовский дал задание найти рыжую девчонку, я не знал, что речь идёт о твоей девушке.

— А если бы знал? — в лоб спрашивает Вадим.

— Если бы знал — придумал бы что-нибудь.

— А теперь, когда знаешь?

— Теперь всё намного сложнее, мелкий. Я предателем никогда не был и начинать не собирался. Более того, крыс всяких и сам не жаловал, ты же знаешь. А тут какой шаг не сделай — всё предательство: либо босса, либо брата. Могу одно сказать — пока стоит играть по правилам Ресовского. Чтобы он ничего не заподозрил. Готовиться к свадьбе. Мне же надо всё взвесить. У меня Алёнка беременна. И любой мой неверный поступок срикошетит по ней.

Вадим понимающе кивает.

И пока что мы решаем придерживаться такой линии…

Аристарх

— Арис! Скажи, что это неправда! — маман почти визжит в трубку. — Очередная глупая утка жёлтой прессы! Если так — эти писаки пожалеют!

Хмыкаю, представив, как моя разъярённая родительница громит редакции. А с неё станется. Она может.

Но врать ей и что-то скрывать я не намерен. Поэтому отвечаю, пожалуй, излишне резко:

— Это правда, — повисает пауза, мать, должно быть, обдумывает мои слова, а я продолжаю: — Моё осознанное решение. Ты ведь сама хотела, что бы я женился. Вот, женюсь.

Мама тяжело вздыхает, и во мне шевелится запоздалое чувство вины — непутёвый я сын, слишком часто расстраиваю её, не соответствую ожиданиям. Ведь после смерти отца она одна тащила «РесФарм». Я мажорил, мне было не до того — клубы, курорты, девицы. Беззаботная жизнь богатенького маменькиного сынка — позднего, единственного, залюбленного. Мать поднимала и волокла империю, а я — бездарно сливал заработанные ею бабки. Отец и при жизни-то ей помощником не был. И мать привыкла, что с яйцами у нас — она.

Я лишь три года назад сел в кресло гендира «РесФарм». Мама чуть попустила бразды правления, передав мне вожжи. Но осталась у руля — хозяйка, императрица, основательница. Непререкаемый авторитет для старой гвардии сотрудников. Я не стал никого менять, потому что знал, с каким трудом мать отбирала их, оставляя только самых преданных, верных, настоящих фанатов.

Мать имеет все права требовать от меня подчинения. Наверное. В теории. Только я уже не мальчик. Далеко и давно не мальчик. И ей придётся учиться считаться с моими интересами. Упрямством и властностью я в неё.

— Да, я хотела, чтобы ты женился, — отмораживается, наконец, мама по ту сторону трубки. — Но на достойной женщине — взрослой, самодостаточной, сильной. А ты пигалицу нашёл, у которой ещё молоко на губах не обсохло. Что ты с ней делать будешь?

О, лучше спросить — чего не буду. Фантазия у меня богатая, а девочка — очень сладкая. Настолько, что я даже не думаю о других. Все разом исчезли и перестали интересовать. Только одна рыжая бестия в башке. И когда думаю о ней — улыбаюсь, как последний придурок. И всерьёз намерен хранить ей верность после свадьбы. Кажется, у меня с крышей нелады. Кому скажи, что бабник и ловелас Аристарх Ресовский собирается стать примерным семьянином — засмеют. Я и сам бы засмеял неделю назад. А теперь только и думаю, как окольцую её, затащу в постель и сделаю своей по-настоящему. Заставлю кричать от удовольствия и забыть всех других мужчин.